Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

В Елабуге Алексей Толстой набрался впечатлений на годы творчества. Не значит, что и дальше не впитывал в себя все новое. Но тут особо. Отсюда вышли роман «Хромой барин», повесть «Заволжье» («Мишука Налымов»), драма «Касатка» и другие, менее значимые произведения.

Прототипом князя Краснопольского из «Хромого барина» стал елабужский князь Хованский. Но не только главный герой «Хромого барина» наделен его чертами, но и в князе Вельском из «Касатки» он тоже вполне узнаваем.

Вид на Елабугу

Ну а повесть «Заволжье» («Мишука Налымов») и вовсе особенно близка Алексею Толстому, потому что она выросла из любовной драмы его тетки Ольги Леонтьевны. Возник любовный треугольник. Братья и Ольга Леонтьевна. На глазах Алексея все обернулось так, что тетка вышла за Никиту Шишкова, которого не любила.

Остро развертывается и сюжет «Хромого барина». Главный герой Краснопольский женится на Екатерине Волковой, хотя любит Анну Мордвиновскую. Причем он и не скрывает это от жены. И в конце концов бросает ее ради Мордвиновской, которая доводит его до полунищенского состояния.

Вся жизнь князя была сломана в молодости романом с Анной Семеновной Мордвиновской.

Великолепны описания романа. Взвешенны характеры героев…

Ярко показана первая встреча:

«Алексей Петрович стоял подле истощенного молодого человека из дипломатического корпуса, слушая идиотские, давно всем известные экспромты и остроты, и уже собирался незаметно скрыться, когда лакей распахнул золоченую дверь. Шумя суконным платьем, вошла дама, очень высокая, в накинутом седом и буром мехе, и быстро села на диван.

Ее движения были стремительны и связаны платьем. Под шляпой от низкого лба поднимались волосы цвета меди. Лицо было матовое, с полузакрытыми прекрасными глазами и узким носом, – тревожное, невеселое.

– Кто она? – быстро спросил Алексей Петрович.

– Мордвиновская, Анна Семеновна, о ней говорят, – ответил дипломат, проливая кофе из чашки на ковер.

Такова была первая встреча. Алексей Петрович помнил ее до мелочей».

Бывает так… Полюбит молодой человек уже опытную, зрелую, прошедшую огни и воды женщину, полюбит ее, прикипит к ней, и крутит она им, как хочет.

Продемонстрировал писатель мастерство и показывая первую близость… Мы уже говорили о том, кем написан рассказ «Возмездие». Здесь мы тоже видим руку настоящего мастера…

В «Хромом барине», конечно, не столь откровенно показаны сцены, здесь все сделано для печати. В ту пору не печатали более откровенные рассказы.

Но тем не менее читателю понятно, что остается между строк.

«В три часа они ушли. Садясь в автомобиль, Анна Семеновна приподняла серую шубку, открыв до колена ногу в белом чулке, – сквозь него видна была кожа… Алексей Петрович закрыл глаза. Сидя рядом на мягко подпрыгивающем сиденье, он словно видел всю ее, от белых чулок до алмазной цепочки на шее, и молчал, откинувшись и чувствуя, как глаза ее, холодные и светлые от бегущего навстречу фонаря, следят за каждым его движением…»

Вспомним эпизод в купе. Менее откровенно, но стиль повествования узнаваем.

«Наконец стало невыносимо молчать. Он засунул палец за воротник, потянул, и отскочили крючки и пуговицы на опушенном мехом мундире.

– Не нужно волноваться, – сказала Анна Семеновна; рукой в белой перчатке потерла запотевшее стекло и добавила тихо: – Вам я все позволю…

Была ли то прихоть Анны Семеновны, или зашла она слишком далеко в игре, но до пяти утра, сначала в автомобиле, потом у Алексея Петровича на дому, они ласкали друг друга, отрываясь только, чтобы перевести дух. Анна Семеновна, как только вошла в спальню, сказала удивленно: “Какая узенькая кровать”, – и это были ее единственные слова.

В спальне, освещенной лампадкой перед золотым образом, на креслах и ковре разбросала она шубу, платье и надушенное белье. Алексей Петрович трогал разбросанные эти вещи, качаясь, как пьяный, потом, торопясь, снова ложился на подушки, серьезно глядя на молодую женщину, еще более чудесную в сумраке, и, чтобы почувствовать, что она не снится ему, прикасался к ней губами и забывался в поцелуе, закрыв глаза.

Эта ночь преломила жизнь Алексея Петровича. Он познал страдание, несравненную радость и потерял волю. С каждым часом следующего дня он все нетерпеливее хотел повторить то, что было… И если бы это было нужно, сейчас бы согласился поступить к ней в кучера, в лакеи… Он бы трогал ее вещи, смотрел на нее, слушал, целовал сиденье кресла, где только что она сидела».

А потом женитьба и желание вырваться из этого круга…

Ведь Катя, его невеста, знала о его любви.

«Катя долго молчала, спрятав руки под платком, потом резко спросила:

– А та женщина?

Алексей Петрович соскользнул со скамьи к ногам Катеньки, коснулся лбом ее колен и проговорил отчаянно:

– Катюша милая, простили вы? Поняли? Ведь это не просто… Я вам не гадок?

– Мне очень больно, – ответила Катя, отстраняя колени. – Прошу вас, оставьте меня и не приезжайте… несколько дней».

Но ведь и она не была ему безразлична. Он думал о ней постоянно.

«И закрытым глазам представилась вчерашняя Катенька, ее повернутый к лунному свету профиль и под пуховым платком покатое плечо. Прижаться бы щекой к плечу и навсегда успокоиться!»

Но между ними стояла та, первая, ворвавшаяся в его жизнь и все перевернувшая в его существе. Отсюда и мысли, странные мысли для жениха.

«Разве нельзя жить с Катей, как брат, влюбленный и нежный? Но захочет ли она такой любви? Она уже чувствует, что – женщина. Конечно, она должна испытать это. Пусть узнает счастье, острое, мгновенное. Забыться с нею на день, на неделю! И уехать навсегда. И на всю жизнь останется сладкая грусть, что держал в руках драгоценное сокровище, счастье и сам отказался от него. Это посильнее всего. Это перетянет. Сладко грустить до слез! Как хорошо! Вчера ведь так и кинулась, протянула руки. Зацеловать бы – надо, ах, боже мой, боже мой… Рассказал ей пошлейшую гадость… Зачем? Она не поймет… Не примет!»

Он жил во внутренней борьбе.

«Алексей Петрович провел по лицу ладонью, встал от рояля, лег навзничь на теплый от солнца диван и закинул руки за голову. В дверь в это время осторожно постучался лакей – доложил, что кушать подано.

– Убирайся, – сказал Алексей Петрович. Но мысли уже прервались, и, досадуя, он сошел вниз, в зал с колоннами, где был накрыт стол, мельком взглянул на лакея, – он стоял почтительно, с каменным лицом, – поморщился (еще бродил у него тошнотворный вчерашний хмель) и, заложив руки за спину, остановился у холодноватой колонны. За стеклянной дверью, за верхушками елей садилось огромное солнце. Печально и ласково ворковал дикий голубь. Листья осины принимались шелестеть, вертясь на стеблях, и затихали. Все было здесь древнее, вековечное, все повторялось снова.

«Я изменюсь, – думал Алексей Петрович. – Я полюблю ее на всю жизнь. Я люблю ее до слез. Милая, милая, милая… Катя смирит меня. Господи, дай мне быть верным, как все. Отними у меня беспокойство, сделай так, чтобы не было яду в моих мыслях. Пусть я всю жизнь просижу около нее. Забуду, забуду все… Только любить… Ведь есть же у меня святое… Вот? Саша – пусть та отвечает. Сашу можно замучить, бросить! Она кроткая: сгорит и еще благословит, помирая».

Но он не властен над собой. Женившись на Катеньке Волковой, продолжал любить Мордвиновскую, не в силах забыть их встречи в Петербурге во время его службы в гвардии.

А Катя искренно любила его. Он этого не ценил, не дорожил…

Не скоро он пришел к понимаю своих ошибок, не скоро понял, что оказался у разбитого корыта. Писал ли он сюжет с себя? Нет, у него пока таких драм не было, хотя и первый его брак оказался браком.

Понимание пришло не сразу к герою. Очень сильна развязка повести – Краснопольский возвращается к жене… возвращается, выбитый из колеи, сломленный жизнью…

«На песчаной горе, поднимающейся из тальниковых пусторослей, на середине подъема, стоял на коленях Алексей Петрович, опираясь о песок руками. Голова его была опущена, с лица лил пот, горло дышало со свистом, жилы на шее напряглись до синевы.

Позади его, держа за уздечку рыжего мерина, который мотал мордой и отмахивался от слепней, стоял Кондратий, со вздохами и жалостью глядел на князя.

Слепни вились и над Алексеем Петровичем, но Кондратий не допускал их садиться.

– Батюшка, будет уж, встаньте, ведь горища, – говорил он. – Я на мерина вас посажу, а как Волково покажется, опять поползете, там под горку».

Алексей Петрович с усилием выпрямил спину, выбросил сбитое до запекшихся ссадин колено в разодранной штанине, быстро прополз несколько шагов и вновь упал. Лицо его было серое, глаза полузакрыты, ко лбу прилипла прядь волос, и резко обозначились морщины у рта.

– А ползти-то еще сколько, – повторял Кондратий, – садитесь на мерина, Христом Богом прошу!

С тоской он взглянул на песчаную гору – и обмер.

С горы, хлеща вожжами серого жеребца, мчалась Катенька. Она уже увидела мужа, круто завернула шарабан, выпрыгнула на ходу, подбежала к Алексею Петровичу, присела около и торопливо стала приподнимать его лицо. Князь вытянулся, крепко схватил Катеньку за руку и близко, близко стал глядеть в ее полные слез, изумительные глаза…

– Люблю, люблю, конечно, – сказала она и помогла мужу подняться».

Этот удивительный роман потрясал не одно поколение. Но написан он позднее. Дата завершения – 1912 год.

Повесть «Мишука Налымов» впервые напечатана под заглавием «Заволжье», с надписью: «Посвящаю моей жене» – в литературно-художественном альманахе «Шиповник» в 1910 году. Рукопись повести, хранящаяся в архиве А. Толстого, не датирована. Время написания можно отнести к весне – лету 1910 года. Сюжет повести и ее центральные образы навеяны семейными хрониками.

Так и бывает. Накапливаются впечатления, накапливаются, а когда приходит их час, писатель садится за стол и на одном вздохе выливает на бумагу все то, что когда-то подмечено, а затем, с годами, выстрадано, ведь если даже с самим писателем не происходило то, что с его героями, какие-то мотивы, заставившие страдать так же, как герой, наверняка терзали его, хотя и при других обстоятельствах.