Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Но он не мог расстаться с супругой и не мог бросить Галину Кузнецову, а потом привез ее домой, назвав своей ученицей, и попытался убедить Веру Николаевну в том, что между ним и Галиной ничего, кроме отношений учителя и ученицы, нет. Поверила ли она? Бывают случаи в жизни, когда человек верит в невозможное, в то, во что поверить нельзя. Почему? Да потому, что иногда вера просто спасительна.

И Вера Николаевна поверила или сделала вид, что поверила. Может быть, это действительно так. Конечно, всегда находятся знатоки, которые с какой-то непонятной целью стараются убедить в том, в чем человеку убеждаться очень тяжело. Наконец, Вера Николаевна решила для себя вопрос и записала в своем дневнике:

«Пусть любит Галину… только бы от этой любви ему было сладостно на душе…»

Веру Николаевну утешало лишь то, что Иван Алексеевич работал постоянно, целеустремленно в напряженном режиме, что его совершенно не выбивали из колеи любовные коллизии. Он работал так, что ей порой казалось, что действительно Галина Кузнецова лишь помощница, и не более того. Но сама же и понимала, что такие мысли – спасительный самообман.

О том, как разрешилась ситуация, я подробно рассказал в книге «Темные аллеи Бунина в жизни и любви. Лира и судьба в жизни русских поэтов», вышедшей в 2020 году в издательстве «Вече», в серии «Любовные драмы».

Можем ли мы осуждать Ивана Алексеевича Бунина? Осуждать и порицать писателя за подобные поступки, наверное, все-таки может только тот, кто живет по подобным творческим лекалам, что и мыслит, и чувствует так, как мастер пера, подобный Льву Толстому, Бунину, Куприну и, конечно же, герою данной книги Алексею Толстому.

И. А. Бунин с женой Верой

Доставалось в жизни всем. Анна Григорьевна Достоевская переживала пристрастие мужа к рулетке. Не сдавалась. И постепенно этот «недуг» был преодолен.

Анна Григорьевна писала:

«С чувством надо бережно обращаться, чтобы оно не разбилось. Нет в жизни ничего более ценного, как любовь. Больше прощать следует – вину в себе искать и шероховатости в себе сглаживать».

Вере Николаевне Буниной досталась борьба с любовными увлечениями Ивана Алексеевича. Жена Александра Ивановича Куприна тоже несла свой крест. Ей выпало бороться с пристрастием мужа к выпивкам, хотя и женщин он тоже не чурался.

Олег Михайлов отметил в книге:

«Чуткая и самоотверженная Елизавета Морицовна с болью следила за тем, как гаснет в Куприне писатель. На ее хрупкие плечи легли теперь все житейские невзгоды – все муки за неоплаченные долги и добывание денег “хоть из-под земли” не только для собственной семьи, но и для нуждающихся друзей и знакомых».

Но самым для нее ужасным испытанием было еще и то, что Куприн, несмотря на возраст, часто увлекался женщинами, посвящал им стихи, бывало, что не ночевал дома.

Иван Алексеевич Бунин тоже коснулся жизни Куприна в эмиграции:

«Восемнадцать лет тому назад, когда мы жили с ним и его второй женой уже в Париже, – самыми близкими соседями, в одном и том же доме, – и он пил особенно много, доктор, осмотревший его, однажды твердо сказал нам: “Если он пить не бросит, жить ему осталось не больше шести месяцев”. Но он и не подумал бросить пить и держался после того еще лет пятнадцать, «молодцом во всех отношениях», как говорили некоторые».

Я не случайно сделал этот краткий экскурс.

Какие же имел Алексей Толстой пристрастия, которые сильно били по чувствам жены и нарушали ее спокойствие?

К выпивкам он был совершенно равнодушен. Так, разве что для поддержания компании. А вот женщины! Тут вопрос особый.

Некоторое время это не бросалось особенно в глаза, потому что все подавляло невероятно быстро развивавшееся творчество.

Наталья Васильевна или не знала о его увлечениях прекрасным полом, или просто не хотела знать. В эмиграции было не до того – лишь бы просуществовать. Но по возвращении в Россию Толстой быстро встал на ноги. Его гонорары были весьма и весьма солидны, потому что публиковали его много.

Федор Крандиевский, сын Натальи Васильевны от первого мужа, вспоминал:

«Чтобы представить себе уровень жизни нашей семьи, достаточно указать следующие факты. В доме держались две прислуги: полная немолодая кухарка Паша и Лена – молоденькая веснушчатая деревенская девушка, в обязанности которой вменялось следить за чистотой в доме и, кроме того, в зимние дни топить печи. Кроме них, в доме было два шофера, Костя и Володя, и три автомобиля, стоявших в гараже. В доме было 10 комнат (5 наверху и 5 внизу)… Как не похож был наш дом на детскосельские захламленные коммунальные квартиры!»

Толстой любил достаток, он хотел жить хорошо, с размахом и добился этого, и все-таки главным оставалось творчество. Чуковский отмечал: «Каждый день он задавал себе определенный урок: такое-то количество страниц – и лишь выполнив этот урок, позволял себе покинуть кабинет».

Он ставил перед собой задачи, которые соответствовали его мыслям о современной литературе, цели которой он определил следующими словами:

«Сознание грандиозности – вот что должно быть в каждом творческом человеке. Художник должен понять не только Ивана или Сидора, но из миллионов Иванов или Сидоров породить общего человека – тип. Шекспир, Лев Толстой, Гоголь создавали не только типы человека, но типы эпох… над страной пронесся ураган революции. Хватили до самого неба. Раскидали угли по миру. Были героические дела. Были трагические акты. Где романисты, собравшие в великие эпопеи миллионы воль, страстей и деяний?»

Впрочем, писатели вообще жили совсем неплохо. Роскошествовал и Максим Горький, хотя для него это не было главным.

В. Ф. Ходасевич

Владислав Ходасевич писал по поводу Алексея Максимовича:

«Деньги, автомобили, дома – все это было нужно его окружающим. Ему самому было нужно другое. Он в конце концов продался – но не за деньги, а за то, чтобы для себя и для других сохранить главную иллюзию своей жизни. Упрямясь и бунтуя, он знал, что не выдержит и бросится в СССР, потому что какова бы ни была тамошняя революция – она одна могла обеспечить славу великого пролетарского писателя и вождя при жизни, а после смерти – нишу в Кремлевской стене для урны с его прахом. В обмен на все это революция потребовала от него, как требует от всех, не честной службы, а рабства и лести. Он стал рабом и льстецом. Его поставили в такое положение, что из писателя и друга писателей он превратился в надсмотрщика за ними».