Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

«Славные попадаются картины, особенно мне понравилась школа учеников Маковского, очень спокойная живопись. Репинская же школа обладает, по-моему, излишней контрастностью и иногда не вполне уместной оригинальностью».

Вместе прочитали и обсудили даже присланную Александрой Леонтьевной повесть «Пыль». Мать просила передать ее в журнал. Вместе прочитали, вместе и решили, что повесть сыровата.

А вот сказки у матери были действительно великолепны. Алексей их помнил с детства.

Он уже мог давать оценки произведениям. Неудивительно: обладая талантом, который пока еще не открыл в себе, он видел недостатки в произведениях других авторов. Обидно было отмечать таковые в книге матери. Но что поделать. Лишнее доказательство сложности и ответственности писательского труда. Был определенный литературный вкус и у Юлии.

А когда родился ребенок, куда все делось?

Из Казани он писал матери:

«Я собрал вещи, чтобы ехать в Самару, но, увы, получил деньги, эти проклятые деньги, и проехал прямо в Питер. Здесь сижу третий день, уеду дня через три. Все идет как по маслу, задержки никакой… В Питере реакция не так заметна, как в Казани, но все-таки придавлен. Пока особых впечатлений не получил. В Москве почти так же оживленно, не заметно, что было пролито столько крови… За границей русских очень много, например, из нашего института уехали больше 600 человек.

В Питере идут страшные аресты, иногда целыми кварталами. О созыве думы, конечно, никто и не разговаривает. Правые партии усиленно рассылают листки для записи в члены партии…

Писать стихи теперь что-то не могу, нет настроения».

И действительно… Какая поэзия в такой период? Только революционная, далекая от лиризма.

О революции лишь одна фраза, а ведь именно революция навела на мысль, что нужно поехать в Дрезден, чтобы завершить учебу.

Охлаждение к жене нарастало, но он продолжал относиться к семейной жизни, как к чему-то обязательному и неизбежному. Все чаще он отправлялся в театр уже один, без жены.

Но все чаще тянуло к чистому листу бумаги, завораживающему своими таинствами, которые он способен открыть при прикосновении к нему руки писателя. Но, увы, поддержки со стороны жены не находил. Да ведь и профессию себе избрал явно нелитературную. Правда, когда в 1905 году был направлен на Урал, в Невьянск, на практику, ежедневно записывал впечатления, рисовал образы тех людей, с которыми приходилось встречаться. Они легли в основу книги «Лучшие путешествия по Среднему Уралу: факты, легенды, предания». В этой книге был и его первый рассказ «Старая башня».

Не бросал и поэзию. В 1907 году издал поэтический сборник «Лирика» за свой счет, а уже позднее, в 1911 году, еще один сборник «по мотивам русского фольклора». Институт же так и не окончил, потому что окунулся в творчество.

Когда сына отправили к бабушке с дедушкой, снова смогли быть вдвоем. Но что-то уже не ладилось, что-то оказалось упущенным.

Много времени занимала учеба, но все же находили возможность бывать в театрах. Вместе смотрели и чеховскую «Чайку», которая, кстати, провалилась в Петербурге, но впоследствии получила признание в Москве и вошла в число самых лучших постановок.

Еще не было ни облачка на семейном горизонте, но после «Чайки» Алексей Толстой неожиданно сказал своей юной жене:

– Вот так, Лелечка, увы, вот так случается в семьях. Еще вчера любовь, нежность, обещания любви на всю жизнь, а завтра – враги, ну или, если и не враги, то совершенно равнодушные друг к другу люди.

Она промолчала. Что она могла сказать? Пока ничего. Пока это было лишь впечатлением от спектакля.

Но такие мысли просто так не появляются и просто так не проходят. Они остаются, они зреют и не дают покоя.

И вот Алексей Толстой собрался в Дрезден. Матери написал: «Вообще неприветливое наше отечество… Писать буду из Дрездена очень усердно и надеюсь, что вы оба будете мне отвечать».

А что же жена? Как она отнеслась к поездке? Видимо, и у нее уже сложилось впечатление, что вместе им тесно.

Объяснение, что он хочет завершить образование, ни в какие рамки не лезло, потому что уже стало ясно, что специальность, которую он избрал, привлекает мало. Его удел – творчество.

Уезжал без особого энтузиазма. Вот, казалось бы, заявил после чеховской «Чайки», с намеком на свою семью, что вчера – семья, а завтра «совершенно равнодушные друг к другу люди». И хоть речь шла о героях пьесы, было ясно, что намекает он на их отношения.

Пока не развод. Пока они просто разъезжались. Точнее, уезжал Толстой под благовидным предлогом. Но хоть решение и принял, на душе неспокойно. Почти семь лет вместе! Это не просто так. Люди привыкают друг к другу, и в одночасье привычку не выбросить вон, не избавиться от нее.

Поезд уносил его на чужбину, а сердце металось между купе и домом, в котором он испытал и минуты счастья, и минуты разочарования.

В чем он мог упрекнуть жену? В том, что не понимает его, в том, что отстала от него? А причина? Причина-то в ребенке. Да только ведь не у нее одной ребенок. Удел женщин – рождать и воспитывать. Только при этом нельзя забывать себя. А Юлия забыла.

Он ехал в Дрезден не просто так. Он ехал к своему другу Чумакову, который там уже обосновался. В годы революции 1905–1907 годов в Дрезден выехало немало студентов из России, чтобы продолжить образование в спокойной обстановке, да и скрыться от революционных бурь. Кто-то уже успел поучаствовать в выступлениях против власти и вынужден был скрываться.

Дрезден в начале XX в.

Был ли он своим среди этих людей? И да и нет. Воспитанный в либерально настроенной семье, он впитал какие-то идеи, но нельзя сказать, что сильно проникся ими.

За границей он оказался впервые. Масса впечатлений. Конечно, первым делом отправился в Дрезденскую картинную галерею, конечно, замер перед непревзойденной «Сикстинской Мадонной». И конечно, в тот же вечер написал письмо матери:

«Боже мой! Страшное впечатление, и чем больше всматриваешься, тем сильнее. Столько глубины чувства и мысли, что не верится, что это создание рук человеческих. Был в Саксонской Швейцарии, откуда и послал вам открытку. Головокружительная красота. Вообще здесь жизнь хорошая, светлая и благоприятные условия, чтобы сделать ее таковой, хотя на немцев это не действует – они знают свое пиво и больше ничего. Зато иностранцы (которыми кишит Дрезден) чувствуют и живут за них».

Письмо датировано 26 марта 1906 года.

Постепенно вошел в компанию студентов, которые больше веселились, нежели учились. Все эмигранты.

Однажды Чумаков познакомил его со студентом Лео Дымшицем. Разговорились. Дымшиц рассказывал о жизни в Дрездене, как бы к слову упомянул и о том, что в Швейцарии живет его родная сестра Софья. Она учится в Бернском университете.

Толстой не придал этому значения. Ну, сестра и сестра. Тем более в Берне, а не в Дрездене.

Мог ли он предположить, что это упоминание не случайно. Судьба крутила и вертела им, словно давая возможность испытать такие повороты, такие жизненные коллизии, которые окажут свое влияние не только на его жизнь, но и на творчество.