Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Под шелест дождя

Внучка Алексея Николаевича Толстого Елена Дмитриевна Толстая рассказала о заграничных приключениях писателя так:

«В начале января 1906 года Технологический институт в Петербурге, где учился Толстой, ввиду студенческих волнений по распоряжению правительства был закрыт (занятия возобновились только в сентябре 1906 года). Взяв в институте отпуск, в феврале 1906 года Толстой приехал в Дрезден для поступления в Королевскую Саксонскую высшую техническую школу на механическое отделение, которое посещал до июля того же года. В Дрездене он познакомился с Лео Дымшицем, сыном богатого и многодетного петербургского коммерсанта. Лео (или Леон, или Лев) Дымшиц, после кратковременного ареста, также за «политику», исключенный из Рижского политехнического института, учился на инженера в Дрездене. Толстой сдружился с Лео, и тот представил его своей сестре. Сестра его Сара, или Софья Исааковна, самая красивая из четырех сестер Дымшиц, только что разошлась с мужем, за которого незадолго до того вышла замуж и вместе с которым училась в Берне, однако была с ним не разведена».

Технологический институт в Санкт-Петербурге

Лео, конечно же, представил не просто так. Молодой русский граф был хорош собой; судя по тому, что приехал учиться за границу, не беден и, хоть и женат, с женой разъехался, а значит, ничего возле нее не держало.

Ну а его сестра тоже ведь официально пока еще не была разведена. Была надежда, что что-то у молодых людей сложится. Софья отнеслась со всей серьезностью к вызову брата в Дрезден.

С мужем все закончено. Надо устраивать свою судьбу. Чем не вариант молодой человек с графским титулом?

И вот однажды, когда Алексей Толстой пришел в гости к приятелю, тот, загадочно улыбаясь, повел его в гостиную.

– Тебя, дорогой Алеша, ждет сюрприз…

Толстой ожидал, что в гостиной какая-то веселая компания, но там было тихо. Зато в кресле сидела женщина, и не просто женщина, а женщина необыкновенной красоты.

– Позволь представить тебя моей родной сестре Софье.

Толстой ответил не сразу. Он потерял дар речи.

Женщина оглядела его загадочным томным взглядом. Он поспешно сказал приятелю:

– Да, да, будь любезен.

Софья, не вставая с дивана, протянула руку. Он поцеловал ее там, где заканчивалась элегантная перчатка.

– Граф Алексей Толстой из любезной тебе России, – сказал Лео и, повернувшись к приятелю, прибавил: – Моя сестра Софья, тоже из России, но сейчас учится в Берне.

Алексей оставался в легком оцепенении. Его можно понять. Ведь он пока еще считал себя женатым и до сих пор не заводил амурных связей, хотя очень вряд ли не делал этого по моральным причинам. Скорее, просто не было случая подходящего, не встретил он ту, которая могла бы заставить забиться сердце.

Этакие вот знакомства возникают у каждого по-разному. Одни не слишком задумываются о моральной стороне вопроса и, уже стоя под венцом, поглядывают на красивых барышень из числа гостий. Другие свято хранят верность избраннице, ну а иным нужна какая-то веская причина, чтобы переступить порог. У Толстого была причина – он не нашел в супруге вторую половинку, не нашел того, чего искал и на что надеялся.

Впрочем, искал ли? Знакомство, чувства, затем холостые удовольствия известного рода, ну и желание продолжать их привели к браку.

– Что же вы, граф, как воды в рот набрали? – с легким грудным смехом сказала барышня. – Или я напугала вас? Я смирная, не кусаюсь.

– Вы, вы волшебная, – наконец вернулся в нормальное состояние Толстой.

А она поразила:

– Вы любите прогулки ночью под дождем? – спросила томно.

Он не знал, что отвечать. Как-то в голову не приходило гулять под дождем.

– Право, не знаю, – пожал он плечами. – Обычно в дождик бежишь, чтоб не намокнуть.

– О, вы много потеряли. Но можно наверстать. Вы составите мне компанию? – спросила она. – Я так люблю бродить, когда шуршит дождик и шум его похож на хлопки в ладоши маленьких духов. Они словно пляшут на мокрых листьях, и звук капель, падающих на землю, подобен шлепкам их ножек…

Замысловато, но красиво и поэтично.

Брат поспешил удалиться. Он сделал свое дело. Теперь мог только помешать своим присутствием.

В открытое окно врывался свежий ветерок, слышен был шелест дождевых капель, шевелящих листья на деревьях.

– Ну что? Окунемся в дождь? – спросила Софья, которая сразу, с первых минут знакомства, взяла инициативу в свои руки.

– Отчего же? Я готов.

Они вышли на прогулку. Он вел себя деликатно, хотя сердце уже начинало воспламеняться нежной страстью, да и не только нежной, а вполне естественной для мужчины, давно расставшегося с женой и не касавшегося других женщин. Чувства распаляло то, что Софья взяла в прихожей только один зонтик, а когда он потянулся за своим, шепнула:

– Нет-нет, дождь надо слушать рядом, вместе, иначе его не понять и не ощутить.

Так и вышли, пока еще не в обнимку, на что Толстой не решался, но тесно прижавшись друг к другу.

Он был в замешательстве и решил спастись от этого замешательства с помощью стихов…

Но начал не со своих. Не решился читать свои. Хотел сначала узнать вкусы этой волшебной барышни.

Прочитал стихи Алексея Константиновича Толстого…

Дождя отшумевшего капли
Тихонько по листьям текли,
Тихонько шептались деревья,
Кукушка кричала вдали.
Луна на меня из-за тучи
Смотрела, как будто в слезах;
Сидел я под кленом и думал,
И думал о прежних годах.

Он замолчал. Софья сказала:

– Ну что же вы? Дальше… Помнится, это стихотворение длинное и заставляет задуматься над жизнью…

– Да, конечно. Но мне хочется прочесть другое, хочется прочесть о любви. Да вот хотя бы…

В поздний час мы были с нею в поле.
Я дрожа касался нежных губ…
«Я хочу объятия до боли,
Будь со мной безжалостен и груб!»
Утомясь, она просила нежно:
«Убаюкай, дай мне отдохнуть,
Не целуй так крепко и мятежно,
Положи мне голову на грудь».
Звезды тихо искрились над нами,
Тонко пахло свежестью росы.
Ласково касался я устами
До горячих щек и до косы.

Когда дочитал до конца, она мягко проговорила:

– Бунин? Вы любите Бунина?

– Да, конечно…

– Я тоже, – сказала Софья и повернулась к Алексею: – Как там? «Я дрожа касался нежных губ»?

Он прижал ее к себе и со вполне понятной дрожью ощутил податливые губы.

А дождь шелестел в листве деревьев, барабанил по зонтику.

У него кружилась голова. Вот так… Еще час назад он не знал ее, а лишь слышал упоминания приятеля о какой-то сестре, и вот она в его объятиях, и ее жаркий ответ на его поцелуй сулит что-то волшебное, да, именно волшебное, потому что каждая женщина дарит мужчине свое особое, отличное от других волшебство.

Они еще совсем не знали друг друга. Они стояли прижавшись, потому что повиновались первому порыву, бросившему их навстречу друг другу. Они повиновались потому, что очень много общего было в их жизни и судьбе. Оба пока еще в браке, но оба свободны, ибо наступивший век взывал к свободе от всех устоев, звал к раскрепощению, к повиновению чувствам и к забвению всего того, что именовалось словом «нельзя».

Когда оторвались друг от друга, наверное, одинаковые мятежные мысли пронзили их со всей своей пробужденной силой. А дождь шелестел, и мерный успокаивающий его шелест уже неспособен был умиротворить то, что охватило их внезапно и стремительно.

Их ничего не сдерживало, они были свободны, потому что назначили себя свободными от брачных уз и обязательств. Но оставались еще обстоятельства, которые казались отчасти условными, но непреодолимыми: не могли же они сейчас же, немедленно вернуться в дом к ее брату и сделать то, чего желали их существа? Да уж, очень нелепо выйти гулять под дождем, тем более не усиливающимся, а стихающим, и тут же во взволнованном, возбужденном состоянии вернуться назад.

Свобода свободой, но были и рамки, которые ей не под силу было разрушить.