Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Покушение на убийство или случайный выстрел?

20 августа 1882 года граф Николай Толстой отправился в деловую поездку в Петербург. Сел в Самаре в вагон первого класса, разложил газеты, журналы на столике, рассчитывая полистать дорогой.

Вскоре где-то впереди состава запыхтел паровоз, дал свисток, и легкий толчок возвестил о том, что состав тронулся.

Проплыли здание вокзала и привокзальные постройки. Поезд еще не успел вырваться из городских окраин, когда в дверь осторожно постучали.

– Да, да, войдите, – громко сказал граф, полагая, что это проводник с предложением чая и прочих дорожных услуг.

Вошел слуга графа Сухоруков.

– Слушаю, что у тебя? – спросил граф.

Слуга был в замешательстве, не знал, с чего начать… Наконец все же решился:

– Ваше сияство, ваше сияство… Там, в вагоне второго класса, жена ваша едет, графиня Александра Леонтьевна…

– Что? Графиня едет…

– Да не одна, не одна, она с этим… – он попытался подобрать слово и решил все-таки назвать фамилию, – с этим Бостромом.

– Вагон?

Слуга назвал, и граф подскочил с места, положил в карман фрака пистолет и поспешил в указанный вагон.

Гнев, возмущение… Он чувствовал, что выглядит посмешищем, что всем пассажирам уже известно то, о чем рассказал слуга. В одном с ним поезде едет его жена, графиня, которая ждет от него ребенка, но едет не с ним, а с любовником, к которому сбежала в таком положении.

А в поезде-то, в поезде почитай одни жители Самары. И многие ведь хорошо знают графа, прославившегося и кутежами, и семейными неурядицами.

Он рванул дверь купе и на мгновение замер на пороге. Александра Леонтьевна сидела у окна, ни о чем не подозревая.

Граф сел рядом и поначалу довольно спокойно и сдержанно попросил жену:

– Прошу вас перейти в мое купе. В поезде многие знают и меня, и вас. Не позорьтесь и не компрометируйте меня, да и себя тоже. Завтра же по всей Самаре начнутся пересуды.

– Оставьте меня в покое, мне безразлично, что говорят обо мне, – единственно, что успела ответить Александра Леонтьевна, потому что в следующую минуту в купе вошел Бостром.

Что произошло далее, известно из материалов следствия. Граф Николай Толстой рассказал следователю:

«Заметив по глазам жены, что в вагон вошел Бостром, я встал и круто повернулся к нему, чтобы выгнать его и сказать, что это уже верх наглости с его стороны: входить, когда я тут, но Бостром с криком: “Выбросим его в окно” бросился на меня…

Защищаясь, я дал Бострому две пощечины и вынул из кармана револьвер, который всегда носил с собою, с целью напугать Бострома, заставить его уйти, а никак не стрелять в него, не убить его, так как если бы я хотел убить Бострома, то, конечно, имел полную возможность выбрать для этого и время, и место, более удобные. Как и отчего произошел выстрел, я не помню, а равно и кто выстрелил из револьвера – я ли нечаянно, или Бостром; но последний еще в начале борьбы, когда он начал отнимать у меня револьвер, всячески старался направить дуло револьвера мне в грудь… Придя затем в себя, я заметил, что у меня контужена рука и прострелено верхнее платье…»

Пуля же ранила Бострома, и началось судебное дело о покушении на убийство.

Граф Николай Александрович Толстой оказался на суде в нелегком положении. Нужно учесть время, в которое происходили события. Бостром заявил, что граф во время конфликта упирал за свою знатность, на свой титул. Он, в данном случае, кривя душой, говорил:

«Графский титул Толстого дал ему полную возможность издеваться над ними в поезде. И железнодорожные служащие, и жандармы вместо ареста помогали графу проделывать всевозможные вещи с потерпевшим и графиней. Так, он несколько раз врывался к нам в купе и дерзко требовал, чтобы графиня оставила Бострома и уехала с ним; в последний раз его сопровождал даже начальник станции. Такое беспомощное положение вынудило свидетеля дать телеграмму прокурору о заарестовывании графа, так как другого средства избавиться от преследования графа не было».

Говорили даже, будто граф прицелился в Бострома, но Александра Леонтьевна закрыла любовника собой, несмотря на то, что была в положении.

А ведь, по сути, свидетелями-то были только сами участники конфликта, причем двое из них – Бостром и Александра Леонтьевна – обвиняли, а граф Николай Толстой защищался. И суду было сложно сыграть на его стороне в силу уже названных выше обстоятельств. Российскую империю сотрясали предреволюционные вихри.

Были попытки примирить Александру Леонтьевну с мужем. Посылали к ней даже протоиерея самарского прихода. Но ничто не подействовало, хотя священник пытался уповать на брошенных детей и на того ребенка от мужа, которого она носила во чреве.

Александра Леонтьевна пошла на ложь. Она заявила, что отец будущего ребенка вовсе не граф Николай Александрович Толстой, а Бостром. Нравы пали настолько низко, что она заявила о том священнослужителю едва ли не с гордостью.

А спустя несколько дней после той беседы в метрической книге Предтеченской церкви города Николаевска появилась запись:

«1882 года Декабря 29 дня рожден. Генваря 12 дня 1883 года крещен Алексей; родители его: Гвардии поручик, граф Николай Александров Толстой и законная его жена Александра Леонтьевна, оба православные».

Эта запись опровергает досужие домыслы о том, что писатель Алексей Николаевич Толстой вовсе не граф и титулом этим владел незаконно.

Впрочем, всегда довольно злопыхателей, пытающихся бросить тень на великих людей России.

Будущий писатель еще лежал в колыбельке, когда состоялся суд над его отцом.

Графа Николая Александровича Толстого оправдали, ведь каждому было ясно, что очень сложно выдержать то, что выдержал он после открытого ухода жены, после пересудов и сплетен, после насмешек самарского общества.

Восстановить отношения с женой было уже невозможно, и Самарская епархия приняла это к сведению при решении вопроса о расторжении брака и развенчании супругов. Причем в постановлении от 19 сентября 1883 года было прямо указано, кто повинен в разводе, который свершился «за нарушением святости брака прелюбодеянием со стороны Александры Леонтьевой». В частности, в документе говорилось:

«1. Брак поручика Николая Александровича Толстого с девицею Александрой Леонтьевной, дочерью действительного статского советника Леонтия Тургенева, совершенный 5 октября 1873 года, расторгнуть, дозволив ему, графу Николаю Александровичу Толстому, вступить, если пожелает, в новое (второе) законное супружество с беспрепятственным к тому лицом.

2. Александру Леонтьевну, графиню Толстую, урожденную Тургеневу, на основании 256 статьи Устава Духовной Консистории, оставить во всегдашнем безбрачии».

Как видим, церковь приняла сторону графа, дозволив ему вновь жениться, а вот Александре Леонтьевне выйти замуж за Бострома по тогдашним законам было уже невозможно. Оставалось сожительствовать с любовником, каким бы он ни был – хорошим ли, плохим ли, – но только сожительствовать.

В семейных разладах, разводах более всего страдают дети. К моменту развода у Толстых было пять детей.

Старшей, Елизавете, шел десятый год. Эта она умоляла бабушку рассказать правду о матери. Заметим, что замуж выходила дважды. В 1894 году у нее вышел роман «Лида». После революции эмигрировала в Белград.

Вторая дочь, Прасковья, развод родителей встретила семилетней. Прожила недолго.

Брат Александр в 1916 году был назначен губернатором Вильно. Стал участником Белого движения, в 1919 году он – офицер для поручений разведывательного отдела штаба главнокомандующего Вооруженными силами Юга России, получил серьезное ранение, лечился в Таганроге, где заразился тифом и умер в августе 1919 года.

Брат Мстислав (1880–1949) после окончания агрономического отделения Рижского политехнического института служил по специальности, затем был избран предводителем дворянства Бугурусланского и Самарского уездов, служил почетным мировым судьей, членом многих попечительских советов благотворительных обществ и учреждений Самары, после чего стал санкт-петербургским вице-губернатором. В годы революции оказался в эмиграции и в конце жизни владел «куриной фирмой под Парижем».

Дети не простили мать, бросившую их. К примеру, Мстислав, зная, что она умирает, и находясь по делам в больнице, в которой она лежала, на просьбу прийти к ней проститься отказался сделать это. Ни разу не видели мать и не интересовались ее жизнью и другие дети.

Остался с Александрой Леонтьевной один Алексей. На учебу его отдали под фамилией Бостром, а о настоящем отце долгое время старались вообще не упоминать.

Словом, как уже говорилось, любовные и семейные драмы будущего писателя начались еще до его рождения, сыграли свою роль в становлении и сопровождали затем всю его неспокойную жизнь.

Несчастливо сложилась жизнь графа Николая Александровича. Горничная его второй жены, Веры Львовны, Татьяна Степановна Калашникова впоследствии вспоминала:

«Граф не был жестоким. Никогда никого в доме не обижал… После ухода жены Николай Александрович продал 1000 десятин земли, не стал жить в том доме, где жил с ней, потому что все напоминало ее… Выстроил новый дом, развел сад. Всю жизнь он любил Александру Леонтьевну, а Веру Львовну только уважал… Она была очень строгих правил. Он мог приехать из гостей выпивши, но обычно разувался и в носках потихоньку проходил в свою комнату. Граф ее уважал как приемную мать своих детей, они ее звали “мамой”… Сыновей она держала строго».

Когда граф Николай Александрович Толстой женился на Вере Львовне, она уже была вдовой. Ее муж умер от туберкулеза. Но встречаться они стали раньше. То есть фактически были любовниками. Встречались тайно, но, как известно, тайное всегда становится явным, тем более быстро раскрываются тайны любовных отношений, поскольку к раскрытию их прилагают все силы многочисленные «народные мстители».

Калашникова далее рассказала:

«Однажды муж Веры Львовны Городецкий, узнав, что его жена Вера Львовна находится в одной из гостиниц в Симбирске вместе с графом, вызвал Николая Александровича на лестничную площадку. Граф стоял спиной к лестнице. Городецкий его внезапно толкнул. Николай Александрович пролетел два лестничных пролета, отшиб себе печень. Почти каждый год ездил лечиться за границу. И в конце концов все-таки умер от рака печени».

Вот такая драматическая родословная была у будущего писателя.