Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

В другом письме она признавалась:

«Я полюбила тебя, во-первых и главное, потому, что во мне была жажда истинной, цельной любви, и я надеялась встретить ее в тебе, не встречая в тебе ответа, а напротив, одно надругание над этим чувством, я ожесточилась, и возмущенная гордость, заставив замолчать сердце, дала возможность разобрать шаткие основы любви.

Я поняла, что любила не потому, что человек подходил мне, а потому только, что мне хотелось любить. Я обратилась к жизни сознания, к жизни умственной…»

Весьма, конечно, странное заявление о том, что тяготится страстью. Тут и ответ о силе чувств. Она явно не по любви вышла замуж, а просто отступая перед обстоятельствами. Так ведь в ее окружении не только выгодных партий не было, но и вообще более или менее приличного жениха не подворачивалось.

Сам Алексей Николаевич Толстой писал в своей биографии:

«Самарское общество восьмидесятых годов – до того времени, когда в Самаре появились сосланные марксисты, – представляло одну из самых угнетающих картин человеческого свинства. Богатые купцы-мукомолы, купцы – скупщики дворянских имений, изнывающие от безделья и скуки разоряющиеся помещики-“степняки”, – общий фон, – мещане, так ярко и с такой ненавистью изображенные Горьким… Люди спивались и свинели в этом страшном, пыльном, некрасивом городе, окруженном мещанскими слободами…»

Возможно, конечно, Алексей Николаевич несколько сгущал краски в пользу советского времени. Писал-то он в 1942–1943 годах, а потому и делал такие замечания, что до появления ссыльных было совсем плохо. Но он хотел показать на контрасте, почему его мать совершила тот поступок, который совершила.

А вот как рассказал о появлении разрушителя семьи, к которому, кстати, относился с большим уважением:

«Когда там появился мелкопоместный помещик – Алексей Аполлонович Бостром, молодой красавец, либерал, читатель книг, человек с “запросами”, перед моей матерью встал вопрос жизни и смерти: разлагаться в свинском болоте или уйти к высокой, духовной и чистой жизни. И она ушла к новому мужу, к новой жизни – в Николаевск. Там моей мамой были написаны две повести “Захолустье”».

Но что же произошло? Как, почему ушла Александра Леонтьевна от мужа? Что заставило бросить малых деток? Мужу она признавалась, что не в состоянии забыть Бострома: «Вырвать его невозможно, заглушить его – так же, как невозможно вырезать из живого человека сердце».

Граф Николай Толстой снова стал шелковым. Как он уговаривал не уходить! Он обещал полностью перемениться, оставить кутежи, быть рядом с ней. Она верила и не верила. У нее уже пропали чувства к нему, но ведь дети… Как быть с детьми? Нет, не ради графа решила она остаться, решила остаться ради детей. Но как же быть с чувствами?

Она спокойно, но очень твердо заявила графу, что останется, но с одним условием. Близких отношений между ними более не будет.

Граф с радостью согласился. Он пообещал, что все будет так, как она хочет.

А Бостром ждал и разными окольными путями слал ей весточки, торопил с решением. Она мучилась, переживала и в конце концов 3 февраля 1882 года отправила ему письмо, в котором сквозило отчаяние:

«Жизнь непрерывно ставит неразрешимые вопросы. Бедные дети! Опять разрывать их на части. Опять выбор между тобой и ими… Алеша, я теряюсь. Что делать, что делать… Я была убеждена, что не буду женой своего мужа, а при таком положении, какое ему дело до моих отношений, до моей совести. Я страшно ошиблась… Ясно я вижу намерения мужа – опять овладеть мной, опять сделать меня вполне своей женой. Я жалка и ничтожна, добей меня, Алеша. Когда он приехал и после ненавистных ласк я надела на себя его подарок и смотрела на свое оскверненное тело и не имела сил ни заплакать, ни засмеяться над собой, как ты думаешь, что происходило в моей душе. Какая горечь и унижение; я чувствовала себя женщиной, не смеющей отказать в ласках и благоволении. Я считала себя опозоренной, недостойной твоей любви, Алеша, в эту минуту, приди ты, я не коснулась бы твоей руки.

Жалкая презренная раба! Алеша, если эта раба не вынесет позора… если она уйдет к тому, с кем она чувствует себя не рабой, а свободным человеком, если она для этого забудет долг и детей, неужели в нее кинут камнем? Кинут, знаю я это, знаю.

Что может хорошего сделать для детей мать-раба, униженная и придавленная?»

Бостром пришел в ужас, но ответил, что будет ждать столько, сколько потребуется, потому что любит. К тому же уверен в лживости обещаний графа – такой человек уже не переделается.

Острый вопрос. Сразу и не решишь, кто и насколько прав, кто и насколько виноват в такой ситуации. С одной стороны, можно осудить графа за насилие. Но, простите, насилие в отношении кого? Посторонней женщины на улице? А тут? Тут законная жена. Даже православная церковь, которая обычно призывает к воздержанию, и то дает трактовку, в значительной мере оправдывающую поведение графа Николая Толстого.

Читаем Библию…

Супружество Бог установил по двум причинам: для рождения детей (Быт. 1, 28); во избежание блуда, каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа (1 Кор. 7, 39).

А что это значит? И на этот вопрос дан четкий ответ: «Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена» (1 Кор. 7, 4). И детей рождать столько, сколько Бог благословит, потому что не сказано «будьте похотливы», а «плодитесь и размножайтесь» (Быт. 1, 28).

Порой смешно слушать, как воинствующе фригидные женщины издеваются над своими мужьями со своими «нехотеньями», притрагиваться не велят к себе, но с благоговением идут в церковь и ставят там свечки по разным поводам, а на вышеупомянутые положения Библии плюют, заявляя, что «это чушь собачья». Цинизм тут зашкаливает…

А что же получилось в данном случае? Граф Николай Толстой коснулся того, над чем он властен, и благодаря этому прикосновению – а грубому или не грубому, поди разбери, ведь обвинения-то из уст блудницы, – так вот, благодаря этому «прикосновению» исполнена была заповедь «плодитесь и размножайтесь», и родился человек, обогативший русскую художественную литературу многими замечательными произведениями, подлинными шедеврами мирового значения. Даже если бы он создал только роман «Хождение по мукам» и рассказ «Русский характер», то прикосновению его отца к тому, над чем он Божьим Промыслом властен, и то оправданно.

А случилось все 3 апреля 1882 года. Граф заявил, что не может так жить. Что он любит…

Между прочим, и тут мы можем сослаться на Закон Божий…

Там сказано, в какие дни церковь просит своих чад воздерживаться – «в канун воскресных и праздничных дней, среды и пятницы, во время постов, Святок и Светлой седмицы».

И тут ведь требования не столь жестки…

«Но из двух зол выбирают меньшее: если кто из супругов не может воздержаться все эти дни, для того, чтобы не случилось греха прелюбодеяния, другая сторона должна уступить, молясь о более немощном супруге, да укрепить его Господь. Плох тот воин, который раненого друга бросает на погибель врагам. Кто не хочет исполнять супружеские обязанности, того Бог призывает хранить девство или вдовство».

А в данном случае Александра Леонтьевна не ради девства и вдовства противилась близости с законным мужем, которому клятву в верности давала перед Богом, а ради любовника.

Граф же взял то, над чем был властен по Божьему закону.

А уже 20 апреля Александра Леонтьевна поняла, что та ночь не прошла бесследно. Она тут же написала Бострому:

«Первое и главное, что я почти уверена, что беременна от него. Какое-то дикое отчаяние, ропот на кого-то овладел мной, когда я в этом убедилась. Во мне первую минуту явилось желание убить себя… Желать так страстно ребенка от тебя и получить ребенка от человека, которого я ненавижу … Но грозный вопрос о том, как быть, не теряет своей силы. Понимаешь, что теперь все от тебя зависит. Скажешь ты, что не будешь любить его ребенка, что этот ребенок не будет нашим ребенком, что мы не позабудем, что не мы его сделали (все от тебя зависит, я буду чувствовать, как ты: полюбишь ты этого ребенка, и я его полюблю, не будешь ты его любить, и я не буду, пойми, что материнский инстинкт слабее моей к тебе любви), и я должна буду остаться, может быть, даже несколько более, чем на год, как знать».

Вот так – не примет любовник то чадо, которое родится, так и она не примет. Словом, проявилось воспитание на вольнодумных книгах либерального толка, разрушающих все основы и устои во многом еще в ту пору патриархальной России.

Будущему писателю повезло. Бостром обещал принять его, а иначе бы предположить трудно, что бы с ним сделали. Любовник ответил:

«Сердце сжимается, холодеет кровь в жилах, я люблю тебя, безумно люблю, как никто никогда не может тебя любить! Ты все для меня: жизнь, помысел, религия… Люблю безумно, люблю всеми силами изболевшегося, исстрадавшегося сердца. Прошу у тебя, с верою в тебя, прошу милосердия и полного прощения; прошу дозволить служить тебе, любить тебя, стремиться к твоему благополучию и спокойствию. Саша, милая, тронься воплем тебе одной навеки принадлежащего сердца! Прости меня, возвысь меня, допусти до себя».

Он обещал, что будет любить ребенка, как родного сына.

И Александра Леонтьевна ушла. То, что она, по словам Толстого, ушла «на тяжелую жизнь», ушла от богатого к бедному, говорит о ее чувствах к возлюбленному. Причем ушла она в положении, ожидая ребенка от нелюбимого мужа. Но как оценить то, что она оставила у того самого нелюбимого мужа трех малолетних детей?

Как это выглядело с моральной стороны? Как бы она ни продвигала новые идеи, почерпнутые у революционеров, она не могла полностью отбросить мнение общества. Алексей Толстой особо отметил сложность положения, в котором она оказалась, прямо написав, что «уход от мужа был преступлением, падением, она из порядочной женщины становилась в глазах общества – женщиной неприличного поведения».

Общество, которое охарактеризовал писатель далеко не лучшим образом, не позволяло кому-то совершать поступки, на которые, наверное, само было вполне готово. Так в свое время осуждали и даже пытались травить Федора Ивановича Тютчева за его любовь к Денисьевой и за фактически жизнь на две семьи. И в то же время это общество закрывало глаза на тайные романы, даже и многочисленные. То есть, пока не попался, неподсуден, а уж коли попался, то держись.

Осуждали уход от мужа все, «включая ее отца Леонтия Борисовича Тургенева и мать Екатерину Александровну».

Но с уходом от мужа драмы не закончились.

Мольбы графа Николая Толстого о возвращении постепенно стали переходить в угрозы. Видя корень зла в любовнике, он пообещал убить его, а такие обещания быстро разлетаются по свету, даже если брошены сгоряча и не имеют под собой действительного желания.

Угрозы не подействовали, и граф снова сменил тактику. Он написал письмо, в котором каялся, просил простить его и вернуться.

Ответ был жестким.

Эта сцена изображена Александрой Леонтьевной в романе «Неугомонное сердце», и в конце концов уже трудно различить, где жизненная реальность, а где художественный вымысел. Когда романист описывает особенно острые моменты, памятные моменты, он всегда старается сохранить как можно более правды, если эта правда дорога ему или, по крайней мере, очень памятна.