Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Это написано в самое трудное время, зимой 1941 года, когда она еще могла покинуть Ленинград, но предпочла остаться.

Конечно, тональность стихов постепенно менялась, поскольку резко менялась жизнь в осажденном городе.

Стихи были искренни, правдивы, искрометны, талантливы…

Иду в темноте, вдоль воронок,
Прожекторы щупают небо.
Прохожие. Плачет ребенок,
И просит у матери хлеба.
А мать надорвалась от ноши
И вязнет в сугробах и ямах.
– Не плачь, потерпи, мой хороший, —
И что-то бормочет о граммах.
Их лиц я во мраке не вижу,
Подслушала горе вслепую,
Но к сердцу придвинулась ближе
Осада, в которой живу я.

И о своей жизни… Получался поэтический дневник…

В кухне жить обледенелой,
Вспоминать свои грехи,
И рукой окоченелой
По ночам писать стихи.
Утром снова суматоха.
Умудри меня Господь,
Топором владея плохо,
Три полена расколоть!

Лишь после снятия блокады Наталья Васильевна выехала в Москву вместе с сыном. Ее творческий подвиг и поэтессы, и бойца трудового фронта отмечен медалями «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Она была достойной защитницей города на том рубеже, на который была поставлена, и отразила свои будни на трудовом фронте в стихотворении «После ночи дежурства такая усталость…»

После ночи дежурства такая усталость,
Что не радует даже тревоги отбой.
На рассвете домой возвращалась, шаталась,
За метелью не видя ни зги пред собой.
И хоть утро во тьме уже ртутью сквозило,
Город спал еще, кутаясь в зимнюю муть.
Одиночества час. Почему-то знобило,
И хотелось согреться, хотелось уснуть.
Дома чайник вскипал на железной времянке,
Уцелевшие окна потели теплом,
Я стелила постель себе на оттоманке,
Положив к изголовию Диккенса том.
О, блаженство покоя! Что может быть слаще
И дороже тебя? Да святится тот час,
Когда город наш, между тревогами спящий,
Тишиной утешает недолгою нас…

Ее нежелание покидать родной город не было протестом на предложение бывшего мужа, от которого она не хотела принимать помощь. Нет, она, как творческий человек, сочла своим долгом быть там, где стояли насмерть ее земляки, чтобы запечатлеть их великий подвиг во имя России.

Ну а Толстой… Что он мог сделать? Оставалось переживать за сына и, конечно, за нее, ведь два десятка лет совместной жизни, пусть и оставшейся в прошлом, нестираемы в памяти…

Его жизнь действительно можно было назвать, как выразилась Наталья Васильевна, сытой, но он трудился с еще большим упорством, чем в мирное время.

30 марта 1943 года в газете «Известия» было опубликовано письмо Толстого к Сталину с просьбой направить сто тысяч рублей Сталинской премии за роман «Хождение по мукам» на постройку танка. Ниже редакция поместила ответ Сталина, который заканчивался так:

«…Ваше желание будет исполнено. И. Сталин».

Алексей Толстой попросил назвать танк «Грозный». Не будем забывать, что он работал над важной темой – эпохой Ивана Грозного.

В статье «Над чем я работаю», опубликованной в № 3 журнала «Огонек» (17 января), Алексей Толстой писал:

«Я работаю сейчас над драматической трилогией “Иван Грозный”. Время Грозного, XVI век, – это эпоха создания русского государства. Личность и дела Ивана Грозного в силу ряда причин искажались историками. Только теперь, на основании недавно открытых документов, русская историография вернулась к этой эпохе, чтобы по-новому осветить ее. Эпоха Грозного – это эпоха русского ренессанса, которая… отразила огромный подъем творческих сил русского народа.

Почему я в наши дни занялся такой отдаленной эпохой? Потому что в личности Ивана Грозного и людей, его окружавших, с особенной яркостью отразилось все своеобразие, весь размах русского характера».

Работу он начал еще до войны. О том свидетельствует Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (1873–1955) – государственный и общественный деятель, историк, в 1917–1920 гг. управляющий делами Совнаркома.

31 января 1935 года Бонч-Бруевич писал А. М. Горькому: «Алексей Николаевич… очень много посвящает времени истории Иоанна Грозного, собирает материалы – книги, портреты – и говорит… что Иоанн Грозный для него даже интереснее, чем Петр, колоритнее и разнообразнее. Хочет о нем писать».

И вот в годы войны Толстой уже со всей серьезностью продолжил эту работу, а потому и танк просил назвать «Грозный». Сталин поддержал…

1943 год стал годом великих побед и великих решений. Это введение погон и офицерских званий, это рождение нового, могучего гимна «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь…»

Это и возрождение патриаршества… Это начало праздничных салютов в честь освобождения городов.

Это создание Суворовских военных училищ и Нахимовских военно-морских училищ, по типу старых кадетских корпусов.

И все решения принимались в развитие великой сталинградской победы, которая стала прологом к победе в Курской битве.

А. Н. Толстой с танкистами у танка Грозный

Нельзя не остановиться на очерке «Сталинград», показывающем великий подвиг советских воинов у стен волжской твердыни и в самом городе, превращенном в руины, но не покоренном. Он был опубликован 10 марта 1943 года в газете «Правда».

Вот строки из него. Известно, что контрнаступление советских войск началось 19 ноября 1942 года, когда по флангам вражеской группировки нанесли удары по сходящимся направлениям Донской и Юго-Западный фронты с задачей соединиться в небольшом городке Калач-на-Дону. 20 ноября перешел в контрнаступление и Сталинградский фронт.

Как это было? Контрнаступление началось с невиданной до того времени артиллерийской подготовки…

«…Открывают огонь огромные орудия смерти, высовывающие длинные стволы из-под наваленных ветвей. Орудий так много, что конец их ряда едва различим в зимней мгле. Один за другим задранные стволы дергаются и выпыхивают слабый дымок; в конце снежной равнины, за грядой, один за другим взвиваются черные смерчи, расстилается и все выше встает непроглядная туча пыли и дыма.

Это бьет русская – самая могучая в мире – артиллерия. От такого плотного огня немцам укрыться негде. Многопудовые снаряды вонзаются в землю в таком количестве, с такой чисто русской щедростью, какой немцы не ждали и не предусмотрели. Окопы, блиндажи, дзоты, батареи и сами немцы взлетают и распадаются в черных смерчах. Ближе к краю немецкой обороны беглым огнем бьют полевые батареи. Низко проносятся штурмовики, плывут и сыплют бомбы наши тяжелые самолеты. Немецкие части отступают, бегут из этого ада взрывов, смертельных вихрей воздушных волн, свистящих осколков стали. Тогда начинают работать гвардейские минометы… Это так фантастически страшно, что мы, сидящие, за просмотром документального фильма “Сталинград”, – приподнимаемся в креслах».

Очерк написан под впечатлением просмотра писателем документального фильма «Сталинград», фильма, потрясшего всех присутствующих на его премьере, фильма, затем потрясшего весь мир, всех, кто с замиранием следил за великой битвой на Волге, от которой зависела судьба не только России, но и всего человечества.

Но Алексей Толстой говорит не только о победном ударе, о том дне, когда настало начало конца 6-й немецкой армии генерал-полковника Паулюса. Он рассказывает о звериной сущности германского фашизма, превратившего в руины город, который за годы советской власти стал цветущим и красивым…

«Я был в Сталинграде, когда только что пускался в ход тракторный завод, еще отделенный от города бурой холмистой степью. Самый город мало чем отличался от Царицына времен его славной обороны в гражданскую войну: унылые купеческие дома в центре, на улицах – ухабистый булыжник, а то и просто пыль по щиколотку, дощатые заборы – непременная принадлежность старороссийских городов, деревянные лачуги над оврагами и по берегу, пыльные заросли чахлой акации вокруг собора.

В 1936 году я снова был там. Город уже был прибран, намечалось большое строительство и озеленялись огромные площади, завоевывающие степь. На тракторный завод вела асфальтовая дорога, и там, вокруг одноэтажных, окаймленных газонами и цветниками щегольских заводских корпусов, вырос большой, красивый город, где порывы степного ветра смирялись пышной зеленью бульваров и парков».

А вот город уже предвоенный…

«Сталинград 1941 года увидел я только теперь, в этом фильме: он был весь залит асфальтом, с перспективами многоэтажных белых домов, с бульварами и парками, людный и оживленный – столица Нижней Волги и Среднего Дона, город пшеницы, моторов, стального литья, угля, идущего с Дона на Волгу, и нефти, идущей с Волги на Дон. Он вырос за одно десятилетие на месте древнего переволока из Каспия в Черное море, из азиатского мира в европейский. Он был крупнейшим в Советском Союзе узлом железнодорожных и водных путей и воротами ко всему Волжскому бассейну, – воротами, в которые враг не должен был пройти».

Он рассказал и о боевой истории Сталинграда…

«Немцы еще в 18-м году понимали все значение Царицына и пытались отбить его у Советской республики чужими руками, – своих для этого у них не хватало, потому что тогда шли решающие бои на севере Франции».

И о роли Сталина в его обороне…

«Товарищ Сталин организовал тогда оборону Царицына, в которой было больше энтузиазма и воли к победе, чем оружия: налицо имелась 10-я армия, снабженная много слабее противника, но закаленная в боях с немцами, и – отряды царицынских рабочих, ставших насмерть за революцию и родной город. После трех опрокинутых, потопленных в крови штурмов долгие годы под Царицыном в степных бурьянах белелись белогвардейские кости. Оборона Царицына спасла Революцию, спасла Россию».

В очерке показано, как спасла оборона Сталинграда в 1942 году и Россию, и весь мир.

«В 1942 году немцы, имея столь важную для них возможность вести войну на одном только фронте и не опасаясь быстрого возникновения ударов с Запада, двинули на Сталинград свою лучшую, усиленную, армию, особенно насыщенную всякими родами оружия и боеприпасов».

Рассказал, как вместе с воинами Красной армии на защиту города и на строительство оборонительных сооружений вышли «сто пятьдесят тысяч сталинградцев» и так же, «как четверть века тому назад, поднялись на оборону все рабочие – Тракторного завода, “Красного Октября” и “Баррикад”: одни сели на танки, из других сформировали истребительные батальоны».

Обличительны строки…

«Немецкая авиация обрушила на город тысячи бомб, и весь Сталинград запылал. Танковая дивизия пробилась к Тракторному заводу, но дальше не прошла. Штурм был отбит, и враг остановлен у самого города. В Берлине отменили торжества. Со дня этого неудавшегося штурма началась медленная гибель отборных фашистских дивизий».

«Немцы неистовствовали от упорного сопротивления русских. Гитлеру, хоть плыть, да быть, понадобилось до осени бросить на колени Советский Союз. Взятие Сталинграда он назначил на 25 июля, а уже 19 сентября по этому графику немцы, заняв Арзамас, ударяли бы по Москве с востока, а с запада ударяли бы по Москве отборные дивизии с позиций Ржева и Гжатска (городах – ныне освобожденных Красной Армией). Таким образом, по планам гитлеровцев, – Москва раздавливалась, как орех в челюстях щелкунчика… Но славная 62-я армия встала насмерть в Сталинграде. Защитники города писали мелом на стенах: “Встали насмерть”. Русский народ встал насмерть в борьбе с проклятым немцем, твердо зная, что немца он побьет и святыню из святынь – Землю свою – очистит от захватчиков».