Добыча хищника

Глава 12

Этот день – мой последний день – должен был быть особенным.

Так я думала, по крайней мере.

Пока мы с Константином беседовали, разогревая еду, а затем искали свечи (ведь какое свидание без свечей?) все было прекрасно. Жизнь стоила того, чтобы ее жить.

Я с тихой печалью думала о том, что скоро наступит вечер, а затем и ночь.

За окном вдруг полетели крошечные белые снежинки, и мне стало радостно.

Так хорошо радоваться простым вещам. Например, тому, что тепло из камина приятно согревает ноги, или тому, что в кладовой нашелся сыр или тихому смеху Константина.

Еще слишком рано для елки, но мне так жаль, что я не смогу встретить Новый год в кругу семьи и нарядить ель вместе с родными.

Мне жаль, что я больше не увижу рассвет. Не поем шоколад… или не буду приплясывать в одном белье, напевая в расческу какую-нибудь песню. Мне жаль, что в моей жизни не будет лета и запаха весны. Больше никогда не будет и прежней Эли.

Конечно, я знала, что с приходом ночи меня настигнет отчаяние.

Наверно, я даже потеряю лицо от страха.

Но это случится позже, а сейчас…

Мы с Константином танцуем – это тоже часть свидания. Мы смеемся. Сидим на полу у панорамного окна и пьем кофе с молоком, потому что оно напоминает шоколад. Мы обсуждаем книги, фильмы и искусство – так положено, кажется.

И только потом у нас хватает духу вспомнить произошедшее на базе.

– Ты была одна, когда я тебя нашел, – произнес Суров. – Ловушка была пуста. Эвакуация команды отняла у меня слишком много времени. Я должен был обеспечить безопасность этих людей.

– Проект ведь не будет закрыт?

– Нет. Уже есть несколько прототипов новых ловушек. Теперь нужно поработать над безопасностью извне. Чужак, который пришел за тобой, смог пройти сквозь защиту слишком быстро.

Если подумать, я махровая эгоистка, потому что Константин очень слаб. Он закинулся порцией обезболивающих, но меня не проведешь. И тем не менее, я благодарна ему за то, что он пытался наполнить этот день особым смыслом.

Когда он совершенно выбился из сил, я заставила его лечь под плед у камина.

–…темнеет сейчас рано, – произнес он, пытаясь справится с ознобом.

Я взглянула в окно – снег перестал, хмурое небо низко нависло над землей.

– Я сделаю это еще раз, если понадобиться, – его голос был так тих, что я долго вглядывалась в его лицо.

– Сделаете что?

– Ты знаешь, что.

Конечно, я знала – он мог помочь мне уйти. Без боли и страха. Но я не имею права соглашаться.

Константин закрывает глаза и проваливается в тяжелый, горячий сон.

Я знаю, это последний раз, когда я его вижу.

Прикасаюсь губами к его щеке – прощай.

***

Отъезжая от дома, я включила музыку на полную громкость.

Скинув шапку на соседнее сидение, я растрепала белокурые волосы.

У меня не было ни телефона, ни запасов еды. Я знала, что моя дорога только в одну сторону. В бесконечность.

Осенний вечер покрыл все сумраком – не разобрать дороги.

Водить я научилась в резервации. Этому всех учили, потому что, встретив чужака, нужно действовать правильно – бежать! Курсы оказания первой помощи – это тоже необходимость в условиях выживания, поэтому люди, попавшие в резервацию, учились и этому.

До Москвы, наверно, не больше трех часов пути.

Где-то рядом, возможно, есть еще человеческие убежища. Мне стоит держаться от них подальше, чтобы не навлечь беду. Я и так была причиной смерти многих людей… включая Сергея.

За пять лет Москва превратилась в город-призрак. Нет она не заросла джунглями и не превратилась в руины, но иной раз в заброшенных домах можно было встретить одичавших собак и не менее одичавших людей. Я слышала, некоторые из них выдвигали идеи уничтожить женщин, дабы чужаки вернулись восвояси ни с чем, и сравнивали это с сожжением Москвы при оккупации французами. Иными словами, они призывали отрубить себе одну руку, чтобы сохранить другую. Я бы предложила рубить сразу голову. Нет и не может быть цивилизации, уничтожающей женщин ради выживания трусов и убийц.

Может быть, пленный чужак был отчасти прав, говоря, что мы позабыли о своей ценности? Мы веками вели войны, бесчувственно смотрели на то, как под взрывами и бомбежками умирали дети, мы потеряли то человеческое, что и делало нас людьми. То, что ценно даже для чужаков – наши чувства.

Я ехала до поздней ночи. На приборной панели вспыхнул значок «Мало топлива».

По дороге мне, конечно, встречались заправки, но все они были заброшенные. На старых билбордах красовались надписи, сделанные баллончиком: «Бог карает нас за равнодушие!»

Постройки, дома, целые поселки, встречающиеся мне на пути, были безлюдны.

Люди бросили все, спасаясь в резервациях.

Это было страшно. Сейчас, когда Патриот скользил по дороге, я чувствовала себя единственной во всей Вселенной. Одинокой. За многие километры никого.

Впереди меня ждала въездная стела «Климовск».

Свернув по кольцевой дороге, я оказалась в микрорайоне.

Здесь все было засыпано осенними листьями и поваленными ветками.

Почему-то мне хотелось найти уединенное место. Что-нибудь подходящее для смерти. Уверена, никто не хочет умирать в машине.

На некоторое время я потеряла бдительность. Шелест листьев под колесами успокаивал. Я не сразу сообразила, что передо мной на дороге возник человек. Он просто попал под свет фар, заставляя меня облиться холодным потом, и я резко нажала на тормоз.

Мужчина коснулся ладонью бампера, будто сдерживая движение автомобиля.

Взгляд его янтарных глаз буквально прошибал пространство между нами, лобовое стекло и кости моего черепа.

У него проколото одно ухо. Сережка на нем длинная, серебряная, свисающая до середины шеи, а на ней маленький крестик.

Волнистые черные волосы непокорно падают на красивое мужское лицо.

На этом существе черный дранный свитер, серебряный амулет, свисающий на кожаном шнурке, черные джинсы и высокие ботинки. Сверху на плечи наброшено черное пальто.

И он стоит и смотрит на меня.

Мы вдруг поменялись местами. Теперь я – его пленница.

Не знаю, чего во мне больше: страха или облегчения, что это именно он.

Но одно я понимаю точно – время пришло.

Его приближение было подобно мчащемуся навстречу поезду.

Я держалась за руль двумя руками, будто автомобиль, в котором я сидела, на бешеной скорости летел в пропасть.

Дыхания слишком много, оно оглушает.

Музыка все еще орет в салоне – забавно умирать под «Always» Bon Jovi.

Наверно, мы играем в какую-то игру… потому что, существо, которое мы, люди, держали на военной базе и истязали на протяжении двух месяцев, вместо неистового убийства коротко постучало мне в окно.

Из-за волнения я не сразу нашла кнопку стеклоподъемника. Нажала, наблюдая, как стекло медленно поехало вниз, а вместе с ним и моя душа – прямиком в адское пекло.

Не было ни секунды, чтобы я усомнилась в том, что чужак меня сразу же прикончит.

Холодный ветер влетел в салон и закружил вокруг меня сверкающими снежинками. Я втянула носом запах: пряный мускус, нотка табака и сладкая корица.

Когда мы с чужаком пересеклись взглядом, я оцепенела. В его карамельно-янтарных глазах плавилось солнце, дрожали звезды и взрывались миллиарды галактик. В них сейчас было нечто более зрелое, древнее и спокойное, чем я привыкла видеть в ловушке. Сейчас его суть – безмятежная глубина космоса и безмолвие вселенной.

Он склонился ко мне, положив на дверцу запястья. На его правой кисти, до кончиков большого и указательного пальцев вился узор из серебристо-черных символов. Никогда не видела ничего подобного.

Я повела взглядом выше, с большим изумлением разглядывая подвеску. Это была двухрублевая монета с изображением Юрия Гагарина.

… это просто… нет слов…

И снова наши взгляды встретились. Они столкнулись – упрямо, мощно, бескопромиссно.

Я желала жить. Он жаждал моей смерти.

– Я могу дослушать песню? – я все еще сжимала руль.

Машина заведена, я могу попросту тронуться с места и ехать до потери пульса, но правда неизменна – чужак найдет меня, где угодно.

– Только не эту.

До меня не сразу доходит смысл сказанного – мне, вообще, невероятно это слышать. Да я просто обалдела!

Дрожащей рукой кручу бегунок, выбирая другую песню. У меня есть хотя бы пара минут? Я буду жить, пока играет музыка?

– Послушаем Адель, – охрипшим от волнения голосом сказала я. – «Подожги дождь».

Этот трек самый длинный и длится семь минут и семь секунд – годится.

Я облокачиваюсь на спинку сидения, зажимая дрожащие ладони между колен. Свет фар вычерчивает дорогу, ветер метет влажные от снега листья, бьется о безликие скелеты домов.

– Красиво, – вырывается у меня, и я поднимаю глаза к небу.

В ночном мраке сияют звезды. В непроницаемой глубине рождаются и умирают цивилизации…

… а мы тут.

Только мы – жертва и палач.

– Еще немного… пожалуйста… – я кусаю губы, понимая, что прекрасный голос певицы оборвется.

Мне больше нечего терять, но я, как никогда, хочу жить. Хочу ловить губами суровый осенний ветер. Хочу ощущать его между пальцев, на коже, в волосах. Такая малость, черт побери…

Еще двадцать секунд… десять… пять…

– Есть еще одна… – я заглядываю в глаза чужаку: – Хочешь послушать?

Его гипнотический взгляд не меняется – такой же густой и спокойный.

– Попробуй удивить меня.

Я совершенно не знаю, какие песни записаны в этом плейлисте, но судорожно ищу что-то особенное. Эта задача заставляет меня покрыться холодным потом.

И я нахожу.

Пожалуй, трудно недооценить этот выбор.

– «Песня Земли». Майкл Джексон.

Я решительно нажимаю на кнопку, и трек во всю мощь звучит из динамиков.

Мы молчим.

Не знаю, о чем думает чужак, но я – только о том, есть ли у него желание услышать еще что-нибудь.

– «Ты хоть раз остановился, чтобы взглянуть на кровь, пролитую нами?» – произнес он, и я поняла, что это перевод строчки из песни.

Я услышала щелчок, и все внутри у меня похолодело – чужак открыл дверцу машины и по-джентльменски протянул мне руку. Не для того, чтобы помочь, а чтобы я наверняка покинула салон.

– Последняя песня? – взмолилась я.

– Если только она будет повеселее.

Не так уж просто найти что-то подходящее в подборке, которую составлял, наверняка, чей-то прадедушка. И все-таки…

– «Я хочу танцевать с кем-то…кто меня любит» Уитни Хьюстон.

Наши руки соприкоснулись.

У чужака была вполне обычная мужская ладонь. Теплая.

Я соскочила на асфальт и сразу отдернула руку, чувствуя, что это прикосновение запылало у меня на коже.

Чужак не закрыл дверь, а лишь облокотился на капот и скрестил на груди руки.

– Танцуй.

Я поправила гигантскую мужскую куртку, почесала одну ногу об другую – это он серьезно?

– Танцуй, Эля, – строже.

– Это твоя месть за два месяца в ловушке? – не сдержала я раздражения, но двигаться начала: топорно, неловко и смущенно.

– Это не вся месть. Только самая сладкая ее часть.

– Наслаждайся, – проворчала я, топчась на месте.

– Это последние мгновения твоей жизни, Эля. Разве ты не хочешь еще немного побыть свободной? Танцуй.