Добыча хищника

Глава 21

Мне нравился полумрак комнаты, треск поленьев в камине, запах можжевельника и дыма, уютные кресла, повернутые друг к другу, маленький коврик между ними и, конечно, атмосфера мнимого уюта, по которой я очень соскучилась.

Теперь в этой комнате кое-что изменилось.

Предмет, затянутый в черную упаковочную бумагу, – привет от всего человечества.

Я надела теплые носки и мягких свитер с легинсами. Мои волосы были распущены. Я сидела на полу и пила горячий глинтвейн – приготовила его сразу, как меня сюда привезли.

Я врала себе, что вовсе не жду его.

«Нет-нет-нет, Эля, – говорила я себе снова и снова, пока эти мысли не закружили надо мной воронкой, – ты совсем… совершенно… безоговорочно не можешь оказаться влюбленной в него».

Мы все еще враги. Мне положено ненавидеть его.

Мне положено искать способы убить его.

Когда каждую секунду он отказывался от моей смерти, я каждую секунду просила смерть для него.

Его появление было мягким и почти невесомым. Оно коснулось меня нежно, давая привыкнуть к присутствию чудовища, которое двигалось нарочито медленно и расслабленно – Тайгет Касар заставлял все жилы в моем теле натягиваться и трепетать от ощущения опасности.

Воплощение всех девичьих грез – Боже, он был самым красивым мужчиной на свете. Особенно сегодня: черная рубашка, брюки, ремень, туфли и часы – стандартный набор английского джентльмена, но, мать его, он выглядел сногсшибательно.

Я пару секунд просто смотрела на него, пытаясь хоть как-то скрыть свое замешательство.

– Прости, я не знала, что у нас светский раут, – наконец, выдавила я. – Или это по случаю похорон?

Мефистофель, выбравшийся из адской топки, выглядел бы куда дружелюбнее.

Обожаю, когда его мрачность разбивается вдребезги.

Иногда он будто не знает, как реагировать на мои глупости. Может, они просто нравятся ему?

Его взгляд – острый, как бритва – смягчается.

– Только не говори, что это первое, что попалось тебе под руку, – язвительно произнесла я.

Тай все еще колючий и злой, но с каждым мгновением я ощущаю, как в его взгляде нарастает желание. Он окидывает меня взглядом – таким голодным, что я закусываю губу.

– Я эстет.

Его голос обладает приятной глубиной. До дрожи.

– О, тогда тебе понравится мой подарок, – поставив кружку на пол, я поднялась: – Не буду просить тебя закрыть глаза, ты станешь подглядывать.

Картина стояла на полу. Не заметить ее было невозможно.

Я медленно распаковала ее и отошла, давая Таю оценить зрелище.

Он изогнул бровь, коснулся указательным пальцем своих губ, изображая задумчивость. Конечно, он оценил композицию: гора черепов, черные вороны, пустыня и разрушенная павшая крепость.

– Нравится? – поторопила я. – Это «Апофеоз войны», – я торжественно прочла надпись на раме: – «Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим».

Разумеется, Тай уловил не только сарказм, но и адское волнение, которое я больше не могла скрывать.

Когда его взгляд возвращается ко мне и понимающе сощуривается, я приказываю себе отбросить все розовые мечты и сжечь единорогов.

– Это уже интересно, – в голосе Тая появляется соблазняющая хрипотца. – Ты злишься на меня?

– Такие, как ты, пришли в наш дом, чтобы нас убить.

Он стянул с плеч пиджак и бросил на пол, а затем приподнял руку, расстегнул запонки и закатал рукав рубашки. Вид этого действа заставил меня покрыться холодным потом.

– Ч-что ты собрался д-делать? – заикаясь, спросила я.

– Продолжай ненавидеть меня так же сильно.

Второй рукав он тоже закатал – я с ужасом смотрела на татуировку на его кисти и пальцах.

– Сожрешь меня?

– Вопрос лишь в том, как скоро.

Это всегда был вопрос времени.

– У меня будет последнее желание?

Тай приподнял голову, пронзая меня чересчур серьезным взглядом. Он не шутит. Не шутит, черт!

– Что бы ты хотела?

Неужели он и правда хладнокровно меня убьет? По ускоренной программе лишь за то, что я посмела подшутить над ним?

– Чтобы вы все сдохли.

Уголок его губ изогнулся в понимающей усмешке.

На самом деле, я хотела его губы. Испорченная похотью Эля, даже умирая, способна мечтать только о том, чтобы снова целовать их.

– Гори в аду, ясно? – бросила я, сжимая кулаки. – Я больше так не могу! Я устала… ты… зачем ты так со мной? Это жестоко, понимаешь?

– Понимаю.

Чертов сукин сын!

– Ты специально… ты… – задыхаюсь.

Он не оставляет мне не единого шанса, надвигаясь на меня. Отступая, я сдаю позиции, потому что меня одолевает такой ужас, что я сыплю на него проклятиями. Врезавшись спиной в стену, замираю.

Тай делает последние шаги, сокращая расстояние между нами до ничтожных миллиметров. Он даже не думает распускать руки, но угроза от него весьма осязаема.

Обожаю, когда волосы падают ему на лоб и глаза, когда сияет расплавленным золотом его радужка. Обожаю, его запах. Обожаю его иронию. Его чертовы губы…

…смотрю на них безотрывно.

– Пожалуйста, – выдыхаю.

– Пожалуйста? – он слегка склоняется ко мне. – Если ада не существует, где должны мучится грешники, Эля?

– Ч-чего…

– Разве апофеоз всей твоей жизни – не смерть? Чем же то, что даю тебе я, отличается от того, что было до меня? – он склоняется ниже и шепчет мне в губы: – Только тем, что со мной твоя смерть будет намного интереснее.

Я сжимаю зубы и рычу в ответ:

– Какой же ты… придурок!

– Поэтому ты так хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Его ресницы опускаются – он следит за моими губами.

– Солги мне, что это не так.

– Это из-за метки! – пристыженно и торопливо бросаю в ответ. – Все дело только в этом!

– Правда?

– Да!

– Хочешь проверить?

Я чувствую его пьянящее дыхание, тепло его тела, напряжение, исходящее от него.

Он резко выставляет руки, упираясь ладонями в стену по обе стороны от моей головы. Расстояние между нами снова сокращается, а затем и исчезает вовсе – он прижимает меня к холодной стене. Контраст жара и холода так велик, что меня накрывает волна мурашек.

Его пальцы зарываются мне в волосы, и происходит то, чего я хотела с предыдущей нашей встречи, что грезилось мне в сновидениях – Тайгет Касар поцеловал меня.

Я до боли сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Эля-стратег терпит очередное фиаско, сдавая даже те рубежи, которые защищали ее глупое девичье сердце.

Я предаю себя – обхватываю холодными пальцами его запястье, а затем нежно порхаю по татуировке на тыльной стороне его ладони.

– Ненавижу тебя… ненавижу… – шепчу ему в губы, когда он отстраняется совсем ненадолго.

Люблю его.

Я люблю его.

Почему я так люблю его?

Он впечатывает меня в стену, обхватывает затылок и говорит, тяжело дыша:

– Сейчас будет очень больно, Эля, – он буквально обездвиживает меня, его пальцы, исчерченные татуировками, прикасаются к моей скуле, где чернеет скихр.

В ту же секунду по моему телу проносится ток – немыслимая боль.

Тай солгал – ад существует. Он прямо здесь. Под моими ногами.

Последнее, что я чувствую – невесомость. Поцелуй дрожит на моих губах. Я слышу только одно:

– Пять.

***

– Что с ней? – голос Сурова мог поднять покойника, ей-богу, но у меня не пошевелился даже палец. – Что он с ней сделал?

Я очнулась, когда Инна вздернула мне веко и посветила в глаз фонариком.

Ее выдержке можно было позавидовать, учитывая, что Константин орал ей в ухо, когда она с беспристрастным лицом проводила осмотр.

– Если чисто визуально, – ответила она, щелкая кнопкой фонарика, чтобы выключить свет, – объект убрал свою метку с ее лица.

На этом можно было бы и выдохнуть, но на лице Рудовой обозначилась обеспокоенность:

– Метка очень сильно влияла на ее организм, не знаю, справится ли…

Я почувствовала, как теплые ладони обхватили мою кисть, слегка сжались – Суров прижался к моим прохладным пальцам губами.

Я была так слаба, что не могла самостоятельно открыть глаза, но за тот короткий миг, что это сделала Инна, я поняла, что нахожусь на базе.

– Вам не стоит оставаться здесь, подполковник…

Суров какое-то время молчал.

– Плевать.

– Вы ничем не сможете ей помочь, а если останетесь здесь на ночь, то погибнете.

– Я не уйду.

– Это приказ Шилова…

– Пусть засунет его в задницу.

Я услышала, как хлопнула дверь, но горячие губы Константина все еще прижимались к костяшкам моих пальцев.

Сколько бы я не тонула в небытии и не карабкалась к поверхности, я чувствовала, что он рядом.

Я слышала не только щелчки и писк аппаратуры, я слышала, как он молится, не выпуская меня… не отпуская. Сейчас я была его идолом преклонения.

***

Ночь была особенно темной.

Наконец, зажглись «вепри», очерчивая здание дополнительного корпуса, где располагался карантин. Здесь, опутанная чертовыми трубками, тихо спала прекрасная принцесса.

Если бы ее можно было разбудить поцелуем…

Константин не отходил от ее постели.

Он чувствовал ее пульс под своими ладонями, слушал ее глубокое дыхание, прикасался к ее пшеничным волосам, целовал ее руки – эта девушка сводила его с ума.

Вздохнув, он лишь ненадолго выпустил ее узкую ладонь, аккуратно положил ей на живот, погладил маленькие аккуратные пальчики. Поднявшись, чтобы покурить, Суров замер, как вкопанный. Его сердце тяжело громыхнуло о ребра.

В первую секунду он почувствовал себя попавшим впросак, как если бы он пошел на охоту, забыв ружье. У него не было ничего, чем он смог бы защититься. В голове у него нарастал неясный гул.

Константин сжал кулаки до хруста в суставах.

Вторая его эмоция – ярость.

И ревность.

Он ненавидел эту черноволосую смазливую мразь до зубовного скрежета.

Суров окинул чужака внимательным взглядом, оценивая свои шансы. Сукин сын стоял, облокотившись бедром о подоконник. Руки скрещены на груди. Расслаблен. Слишком самоуверен. Неприятная мрачная улыбка играет на его ублюдских губах.

– Сегодня ты не сможешь с ней позабавиться, – Константин и сам удивился насколько низким, хриплым и рычащим был его голос. – Оставь ее в покое!

Чужак чуть склонил голову к плечу – его глаза слегка сощурились.

– Нет.

Как кувалдой по башке – Суров почувствовал, что это «нет» звенит у него в ушах.

– Не трогай ее, – тихо, но весомо сорвалось с его губ.

– Я буду делать с ней все, что захочу.

Суров ощутил, как его взор застилает кровавая пелена. Ненависть была так сильна, что он почти потерял голову.

Чужак не сдержал издевательской усмешки.

– Ну, давай, – произнес он спокойно, будто приглашая померяться с ним силами.

Это было плохой идеей. У Сурова не было ни единого шанса, но он всерьез подумывал наплевать и на это. Даже, если он хоть один разок врежет по этому холеному лицу, он умрет не зря.

– Она страдает из-за тебя, ублюдок!

Чужак плавно оттолкнулся от подоконника, откинул полы черного пальто и заложил руки в карманы брюк. Гребанный засранец! В его глазах застыло чувство превосходства.

Да лучше сдохнуть…

Суров размахнулся, желая впечатать кулак в эту нахальную физиономию. Он предвкушал боль, сбитые костяшки, удовлетворение от того, как взметнутся черные волосы этого долбанного существа, как лопнут его губы…