Свет – Тьма

Как-то, набравшись смелости, я поговорила с доктором Лазаревским и о своих кошмарах. После очередной маминой истерики я не могла отделаться от мысли, что у меня начиналось то же самое. Что рано или поздно это приведёт меня в больничные стены, как и её. Вдруг мои плохие сны были признаком развивавшегося наследственного заболевания? Вдруг вскоре я начну сходить с ума, как и она?

Анатолий Сергеевич странно на меня посмотрел. Однако после недолгих расспросов сказал, что мои кошмары могли быть следствием перенесённого стресса и что волноваться пока не о чем. Выписал лёгкое успокоительное, но в блокноте всё-таки что-то записал…

Я твёрдо решила больше не заикаться в его присутствии о своих снах. Во-первых, мне не хотелось угодить в психушку, а во-вторых, характеры у нас с мамой были совершенно разные. Мягкая, ранимая, подверженная чужому влиянию и верующая во всё подряд, она, может, и могла повредиться рассудком, но со мной такого не должно было произойти. С детства я наблюдала эту картину, с детства знала, как она протекала и к чему приводила, поэтому можно было сказать, что я была подготовлена.

Даже внешне я ничем не напоминала маму. Роскошные, слегка вьющиеся каштановые волосы и огромные серо-голубые глаза она оставила себе. Мне же достались папины жидкие соломенные прядки, которые едва отрастали до лопаток и в этом редком случае напоминали скорее тощие крысиные хвостики, из-за чего мне приходилось часто стричься и носить длину максимум по плечи. С глазами дело обстояло немного интереснее. Мама рассказывала, что, когда я родилась, они имели насыщенный синий цвет. Но потом поблекли, потемнели и теперь являлись абсолютной копией папиных скучно-карих глаз. Хорошо, что хоть фигурой я не пошла в отца. Оказаться почти двухметровой, плотно сбитой девицей мне совсем не улыбалось, и я радовалась, что остановилась в росте на средних метр шестьдесят пять и имела такое же среднее, даже немного худощавое телосложение. Для посторонних людей я была самой обычной, заурядной личностью, которую часто даже не замечали. Но только для тех, кто не знал, что происходило в нашей маленькой, но странной семье…

— Снежок, иди ко мне! — позвала я собаку, выплыв из облака мрачных раздумий.

Уставший носиться и пугать голубей пёс медленно подошёл, не торопясь сел и высунул длинный, розовый язык. Он никогда не возвращался, пока сам того не хотел. Звать его, а уж тем более ловить, было бесполезным и очень хлопотным занятием. Он играл, подманивая к себе, а потом удирал со всех ног; подходил ближе, демонстрируя покорность, но в любую секунду был готов сорваться с места. Поэтому мы уходили подальше от людей, и пёс бегал, пока не уставал и сам не начинал проситься домой. Но в таких долгих выгулах, кроме всех плюсов здорового образа жизни, присутствовал один жирный минус — пока я ждала возвращения Снежка, в голову лезли разные мысли, наполняя её до предела.

Вот и теперь от хорошего настроения не осталось и следа. А на что я, собственно, надеялась? На лёгкую, увеселительную прогулку, полную радостных и приятных впечатлений? После сегодняшней ночи, да и после всех последних ночей, это было просто нереально…

Наконец, собака позволила пристегнуть поводок, и мы пошли наверх в уже просыпавшийся город. Казалось, из-за тяжёлого сердца шагать по ступеням тоже стало тяжелее: ноги не слушались, каждый шаг давался ценой неимоверных усилий, а лестница в шесть пролётов превратилась в бесконечную, словно мы поднимались не из оврага, а из огромной пропасти, куда меня затянули воспоминания. Такой же бесконечной показалась и дорога от реки до дома, хотя нужно было пройти всего пару высоток. Мы жили на улице, которая лежала параллельно набережной, но возле воды я гуляла только утром с собакой. Днём находились другие, более важные дела, а вечером я, как правило, так уставала, что о прогулках даже не задумывалась. Естественно, зимой на набережной я вообще не появлялась, ограничиваясь пятью-десятью минутами выгула собаки во дворе. Именно поэтому я не понимала завистливых возгласов многих людей, когда те узнавали о моём месте жительства. Я бы с удовольствием переехала в самый густонаселенный район, отдала бы случайное соседство с природой за нормальный человеческий сон, которого была лишена, в отличие от остальных…

«Так, хватит об этом думать!» — прервала я себя, остановившись возле входной двери.

Несколько раз я глубоко вдохнула, пытаясь справиться с плохим настроением, и только потом открыла замок. Как назло, петли предательски скрипнули в самый неподходящий момент. По телу пробежала волна противных мурашек, смешанная с волнением и досадой, что я могла разбудить спавшего отца. Но оказалось, что он уже встал, поскольку из дальней комнаты доносилось характерное ворчание. Папа всегда начинал бубнить, когда ему что-то не нравилось, а возможности увильнуть от обязанностей не было. Однако сегодня у него действительно имелся повод поворчать — начальник срочно вызвал его на работу.

— Доброе утро, пап! — крикнула я и с грохотом закрыла шпингалет.

Теперь можно было не стараться вести себя тихо.

— А? Доброе утро, Лиза!

Папа выглянул из комнаты, и его вид заставил меня улыбнуться.

Небритое лицо, взъерошенные русые волосы, сонные глаза — всё говорило о том, что папа только выполз из кровати и даже зубы ещё, наверное, не почистил. Неуклюжими движениями, смахивая на подвыпившего человека, он пытался натянуть футболку, явно запутавшись в её рукавах. И стало понятно, что ворчал он не только из-за необходимости работать в законный выходной, но и из-за не желавших слушаться вещей.

— Не занимай ванную долго, я ещё не умылся, — жалобно попросил он, наконец, справившись с рукавами.

— Ладно, только собаку помою, — пообещала я, скидывая ветровку.

Я завела Снежка в уборную.

Как обычно, пёс начал кочевряжиться и обиженно отводить глаза в сторону. А я, словно надзиратель, стояла над ним и ждала, когда тот соизволит запрыгнуть под кран. Прошло минуты две, но он по-прежнему не сдвинулся с места.

— Прыгай! — приказала я, наконец, потеряв терпение.

Снежок заскулил. Потом, сделав откровенно недовольную морду, неуклюже перевалился через чугунный край и дал помыть себе лапы. Напился проточной воды и уже абсолютно счастливый убежал в зал. Полотенце, которое я постелила, чтобы высушить его после водных процедур, пёс начисто проигнорировал, просто перемахнув через него. Пришлось вытирать стены и пол в коридоре до самой комнаты. А дальше начинался ковёр, благополучно впитавший в себя остатки влаги.

Закончив мини-уборку, я пошла на кухню. Пока папа умывался и брился, что-то тихо напевая себе под нос, я налила нам кофе и решила поджарить яичницу. Мне есть не хотелось, но, поскольку я всё равно встала, подумала побаловать отца завтраком. Я покрошила на сковороду немного ветчины, разбила яйца, посолила и накрыла блюдо крышкой. Вот так, без лишних изысков.

Ожидая, когда яичница приготовится, я повернулась к окну и устремила задумчивый взгляд на старенький, потрёпанный двор, в котором уже шевелилась жизнь. Дворники подметали дорожки и собирали мусор, родители тащили сонных детей в детский сад выходного дня, а те шли послушно, словно овечки за пастырем. И только один ребёнок громко ревел, выкрикивая столь любимое детьми «Не хочу!». Мне было плохо видно этого малыша — мешало раскинувшееся под окнами дерево с пышной, зелёной кроной. Его ветви слегка покачивались от утреннего бриза и словно шептали, вторя звуку шипящего на сковороде масла…

К реальности меня вернул запах подгоравших яиц.

— Чёрт! — тихо ругнулась я и поспешила убрать сковороду с плиты.

Но второпях схватилась за рукоять чуть дальше, чем следовало. Наткнувшись на раскалённый металл, рука рефлекторно отдёрнулась, сковорода стукнулась о конфорку, и капли масла разлетелись в разные стороны, попав, в том числе, мне на кожу.

— Блиииин!

Да, сегодня был явно не мой день.

Хорошо, что хоть яйца по всей кухне не раскидала!

Уже более аккуратно и сосредоточенно я отодвинула сковороду, протёрла плиту от брызг и с досадой глянула на пылавшие пальцы. Ничего серьёзного — просто покраснение. Наверное, на раздражённой коже даже волдыри не появятся, но под холодную воду я их всё-таки засунула. На всякий случай.

Когда папа вышел из уборной, я уже ликвидировала все свои ляпы и сидела за столом, прихлёбывая гадкий растворимый кофе. Вид у отца был посвежевший, взгляд прояснился и стал более осмысленным. Он превратился во вполне нормального человека, а жалкое и невыспавшееся существо осталось где-то в ванной. Войдя в кухню, папа втянул носом воздух, как это обычно делал Снежок, и чуть улыбнулся.

— Пахнет вкусно, — произнёс он с ноткой радости в голосе.

«Только с ноткой…» — подумала я, тяжело вздохнув.

Наверное, уже никто и ничто не вернёт радость в этот дом. Простую бытовую радость от румяной яичницы по утрам, от горячего кофе и от заботы друг о друге. Мы словно были искалечены. Вроде вели обычную жизнь, вроде пытались общаться, но радость исчезла, потому что мы знали — нам никогда не стать нормальными…

— Немного подгорела, — извинилась я и полезла за тарелкой. — Садись завтракать.

— Спасибо, дочка…

Папа неуклюже рухнул на стул и отхлебнул очень горячий и крепкий кофе, одним глотком осушив полкружки.

— Ты так рак пищевода заработаешь, — в который раз поразилась я.

— Не заработаю, я уже привык.

— Ну-ну…

— А ты что? Завтракать не будешь? — спросил он, вилкой подцепляя спёкшийся желток.

— Нет, я уже поела, — соврала я. — И прости, желтки не получились.

Папа любил классическую глазунью. Давал желтку растечься, а потом макал в него хлеб и с блаженным причмокиванием отправлял пропитанный кусок в рот. В его действиях не было ничего отвратительного — обычный процесс поглощения пищи. Но сама я желток ненавидела и потому, когда представляла его вкус, ощущала подступавшую к горлу тошноту.

Хорошо, что сегодня всё вышло плохо!

— Ничего страшного, — заверил он меня, а затем спросил: — А ты зачем опять так рано подскочила?

И вторым глотком допил кофе.

Я встала и налила ему ещё, а вместо ответа просто пожала плечами — мол, привыкла. Не хотелось ни родительских нотаций, ни расспросов, тем более он не знал о моих бессонных ночах. Наверное, папа до сих пор думал, что я была «Жаворонком» от природы.

— Спасибо… Хороший кофе, — то ли всерьёз, то ли с сарказмом произнёс он.

— Обычная гадость, — кисло отозвалась я, занимая своё место. — Разве может быть кофе из банки хорошим?

— Ну, да, — покачал он головой. — А Иван сегодня приедет?

— Да, к одиннадцати. Мы собирались съездить к маме, я же говорила… — я виновато потупила взгляд.

Мы старались не обсуждать её здоровье, всё-таки это была не очень приятная для нас тема. Но забывать — никогда не забывали. Вот и теперь папа сразу помрачнел. Мысли о маме тяготили его не меньше, чем меня. А может, даже больше, ведь на его плечах лежал груз ответственности не только за больную жену, но и за дочь, хоть уже и совершеннолетнюю. И сохранять спокойствие так долго, как это делал он, далеко не каждому было под силу.