Прощальный танец

— Но Каэр! Там же война! Как я могу бросить свою страну в такое сложное время? — со всей горячностью, на которую был способен, заявил Дамиан.

— Это уже не ваша война. Вас, как пешку, из неё выбили, так что, если желаете вернуться ферзём, вам следует набраться сил!

Суровые слова Маркуса вызвали горечь. Дамиан прекрасно осознавал, насколько они правдивы, и от того ему становилось ещё более противно. Вновь получалось, что им просто воспользовались, а затем выбросили за ненадобностью. Знать бы ещё зачем? Торик вполне мог стать королём и сам. Он же был кандидатом, для чего было всё так усложнять?

Терзаемый мучительными размышлениями, Дамиан и не заметил, как они покинули зимний сад и вышли в просторную галерею. По обеим сторонам между длинных полукруглых окон висели портреты предков. Все, как один, надменные и высокомерные. Они взирали на него если не с осуждением, то с явным пренебрежением. Дамиан насчитал едва ли пару-тройку добродушных лиц, а у портрета отца и вовсе остановился. Молодой Джулиан улыбался сверкающей улыбкой, а в его мягких карих глазах плясали озорные искры. По-видимому, отец всегда отличался неунывающим нравом, и годы ничуть не изменили его. С грустью от того, что, вероятно, своим промедлением он вызывает у родителей беспокойство, Дамиан отступил в сторону и, покосившись на последний портрет, застыл на месте. С картины на него взирала в полный рост Нэйдж! Он судорожно потёр глаза, думая, что от переживаний его зрение помутилось. Но кокетливая улыбка Нэйдж никуда не исчезла, как и томный с поволокой взгляд.

— Ваше Величество, что-то не так? — спросил шествующий рядом Маркус, однако Дамиан не мог выдавить и слова. Он, как зачарованный, продолжал взирать на портрет, тщетно выискивая в том несоответствия и изъяны. И не находил! Сердце тревожно забилось в груди, а выстроенные недавно мысли вновь разметались по черепной коробке. Всё смешалось, превратившись в хаос. И трудно было бы предсказать, сколько ещё времени Дамиан вот так простоял, как громом поражённый, если бы его не одёрнула Молли:

— Эй, хватит уже глазеть на портрет моей мамы!