Любовь по Нерасчету

Глава 21. И хочется, и колется

София

Я проревела, наверное, полночи. Ещё на палубе начала, когда отвернулась от шефа — уже накипело. Не хотелось, чтобы он видел. Я не могу, мне нельзя…

Я всё ещё надеялась отделаться лёгкой симпатией, но если мы попробуем — влюблённости не избежать. И тогда я стану беззащитна: обещал — не значит женился. В том смысле, что обещал найти работу. И пари проиграю. И вся жизнь опять пойдёт кувырком, как когда Паша уехал…

Чего реветь, если у меня к нему только лёгкая симпатия? — спросите вы. А как же сострадание к человеку? У него-то симпатия явно средней тяжести, не меньше, судя по поцелуям. О, эти поцелуи..! Я просто в космос улетала от них и точно рухнула бы на палубу, если бы Никита меня не держал так крепко. То есть, Никита Андреевич. Надо опять восстанавливать субординацию.

Мелькнула пугающая мысль, что он теперь всё равно меня уволит, из-за отказа, но я успокаивала себя тем, что, во-первых, может, и не уволит, всё-таки интеллигентный человек. А во-вторых, если даже уволит, по крайней мере, моя гордость и сердце останутся в целости.

В каюте я умылась, переоделась и всласть поплакала в подушку, но потом всё же уснула — усталость взяла своё. А проснулась… в руках начальника! Он обнимал меня сзади за талию и сладко сопел в моей постели с самым невинным выражением лица. В окно каюты ярко светило солнце, а мне дико хотелось пить. Я принялась копошиться, выбираясь из довольно крепких объятий, чем, конечно, разбудила его. И тогда уж дала волю возмущению:

— Никита Андреевич! Вы что здесь делаете?!

Он приподнял взлохмаченную голову, сонно заморгал, явно ничего не понимая. На нём была всё та же рубашка "Кашарель", только мятая, и брюки, что и вчера.

— Соня? Ты спала в моей кровати? — пробормотал он хрипло, правда, без претензии, в отличие от меня.

— Вот ещё! Я спала в своей, ложилась одна и вас не приглашала!

Шеф сел, потёр лицо и глаза, ещё больше взъерошил волосы. Хотя больше было некуда. Я прикрылась от него одеялом, так как была в одной крошечной маечке на тонких бретелях.

— Прости, Софья, я вчера немного перебрал и, видимо, перепутал комнаты…

Ага, перепутал он. Моя-то на замок была закрыта…

— Мы всего одну бутылку вина на двоих выпили, — напомнила я уже намного более мирно.

— Я потом ещё… немного виски взял в баре…

О боже… Он что, из-за моего отказа напился?! Хороши же мы оба… Одна рыдает, другой накачивается алкоголем. Мне стало грустно и даже почему-то стыдно, что всё так складывается. Я вовсе не хотела мучить начальника, да и себя, но и сдаться из-за этой жалости тоже не могла.

— Вы меня обнимали, — заметила уже совсем без малейшего негодования, скорее ради порядка.

Никита Андреевич пожал плечами:

— Само так получилось. Я ведь не отвечаю за автоматизмы тела во сне, тем более после такого количества спиртного…

Я безоговорочно поверила ему и окончательно сложила оружие. Спросила с сочувствием:

— Болит голова?

— Нет… Болит — это не то слово. Кажется, что в неё непрерывно опускают топор.

Я засуетилась:

— Сейчас… Я дам вам таблетку… Только выйдите, пожалуйста, в свою комнату…

Шеф послушно, но неторопливо поднялся и медленно направился к себе. Смежная дверь была нараспашку. Может, и врёт… может, и специально пришёл… Впрочем, в таком состоянии специально или не специально — это почти одно и то же. Главное, чтобы он не завёл привычку напиваться по каждому поводу…

Было совсем раннее утро, но теплоход уже через час должен был прибыть в Р-ск, поэтому, вручив начальнику ибупрофен, я стала собирать свои и его вещи, а как только ему полегчало, он принял душ, и мы отправились на завтрак. В итоге на речном вокзале пункта назначения Никита Андреевич был уже как огурчик. И всё такой же безупречно элегантный, как обычно — даже лёгкая помятость рубашки, только что извлечённой из чемодана, его не портила. Я смотрела на него, искренне восхищалась и думала, что вчера всё сделала правильно. Ну какая из нас пара? Я простая, как колхозница, не разбираюсь в дорогой одежде и не умею её носить… да что там, мне шпильки-то не под силу! А он явно представитель элиты общества. Ну увлёкся немного, потому что негде и некогда встречаться с фотомоделями, а мужской организм требует, так сказать, привязанности к женщине. Но скоро очнётся и поймёт, что я ему не пара…

— Можем оставить вещи прямо здесь, в камере хранения, — предложила я. — Зачем нам гостиница, если мы после мероприятия тем же путём отплываем обратно?

— Тоже верно, — согласился шеф. — Ты и не заказывала отель?

— Заказывала, но без предоплаты. И сразу предупредила, что можем не приехать.

— Хорошо, давай оставим вещи здесь. Ты так поедешь на конференцию?

Он окинул меня придирчивым взглядом с головы до ног — я опять натянула на себя ту вчерашнюю утреннюю юбку до колен и кремовую блузку.

— Эм… Ну да. А что, не подходит?

— А платье испачкалось, что ли, или помялось?

— Нет, оно в порядке, но я подумала…

— Отставить думанье о платьях! — строго сказал шеф. — У тебя плохо получается. Иди куда-нибудь переоденься, а потом уж будем вещи сдавать.

Ну вот, пожалуйста. Плохо у меня получается. Почему-то к горлу подкатил комок обиды, но я благоразумно его проглотила и пошла искать укромное место. Таковое нашлось в вокзальном туалете — совершенно пустом и довольно чистом. Я даже не стала закрываться в кабинке — сняла блузку, надела платье, а уже из-под него вытянула юбку. Сложила вещи в сумку, критично оглядела себя в зеркале. Далось ему это платье… Ну да, симпатично. Мне идёт, глаза подчёркивает… но оно же совершенно не официальное. Даже, вот, длина выше колен…

Но переживания мои оказались совершенно напрасными: остальные участники конференции были одеты, кто во что горазд, некоторые даже в мини-шортах. Мы с Никитой Андреевичем оказались чуть ли не самыми стильными, в официально-деловом смысле. Настроение моё улучшилось, и я с удовольствием стала слушать спикеров, старательно конспектируя то, что они говорили, время от времени обращаясь к шефу, чтобы уточнить, как пишется тот или иной незнакомый для меня термин. Сам он был не особенно внимателен и совсем ничего не записывал, но мне отвечал охотно, довольно низко склоняясь к моему уху и щекоча его своим горячим дыханием. Вообще, особого напряжения между нами не ощущалось. Точнее, оно присутствовало, но без негатива. Скорее было похоже на то, будто мы — парочка двух симпатизирующих друг другу людей, которая только ждёт подходящего момента, чтобы совершить что-нибудь эдакое, навроде тех поцелуев, которыми начальник одаривал меня прошлым вечером.

Они были волшебны… волшебно прекрасны… Не припомню, было ли мне когда-нибудь ещё так же приятно целоваться с кем-то… Нет, наверное, с Пашей, в самом начале отношений… Хотя у нас с ним никогда не было какой-то неистовой страсти. Вроде, и влюблены, но ровно, без бешеной эйфории, ревности и безумного притяжения. Тепло и нежно.

А вчера — это был ураган. Кружащий голову, сминающий тело и уносящий прочь доводы рассудка. Не так уж я и пьяна была, когда мы целовались, точнее, вино к тому моменту почти выветрилось из головы, но её кружили объятия начальника. Он так крепко меня обнимал, так прижимал к себе, что сбивалось дыхание. И я улетала…

Только освободившись из его рук, я смогла мыслить трезво. И поняла, что натворила. И думала, что теперь всему конец. Он станет всё время сердиться и избегать меня, а может, и уволит. Но шеф умел удивлять.

Мы славно пообедали в кругу таких же слушателей конференции. За столом шло бурное обсуждение материалов лекций — оказалось, что многие поняли её смысл по-своему, совсем не так как я. Никита Андреевич сообщил мне по секрету, что так бывает почти всегда, особенно это мешает, когда дают задание, которое нужно выполнять вместе с другими участниками, и в итоге все спорят о том, что же в действительности нужно делать, вместо того, чтобы работать. Было замечательно, интересно и даже весело. А сколько нового я узнала — не укладывалось в голове. Вторую половину конференции шеф вёл себя ещё более раскованно, чем первую: то и дело клал руку на спинку моего сиденья, как бы приобнимая, прижимался ко мне, насколько позволяли кресла, да и на кофе-брейках то и дело его ладонь оказывалась на моей талии. Я хотела возмутиться. Честно, хотела! Была уверена, что это необходимо… но было отчего-то тяжело. Сама не знаю, почему. Язык не поворачивался — и всё. Ну ладно, может, и знаю. Приятно мне было, к чему скрывать? Так приятно… Мурашки по всему телу и тепло в груди — неописуемое.

А потом вдруг выяснилась довольно банальная причина такого поведения. Вот как это было. К нам подошёл пообщаться приятный молодой человек в обтягивающей футболке, под которой бугрились накачанные мышцы. Он расспросил немного о сфере нашей компании, поделился своими впечатлениями от конференции и внимательно выслушал наши. А потом спрашивает:

— Вы работаете вместе?

— Да, — закивала я. — Никита Андреевич — руководитель, а я его личный помощник.

— Удобно! — хитро ухмыльнулся наш собеседник и тут же откланялся.

— Что он имел в виду? — недоумённо поинтересовалась я у шефа.

— Он считает, что у нас роман, прямо без отрыва от производства, — пояснил тот.

Я хмуро глянула на его руку, по-прежнему обретавшуюся на моей талии.

— Это необходимость, — пожал плечами Никита Андреевич. — Если я не обозначу тебя как свою девушку, тут каждый второй станет за тобой увиваться и мешать учебному процессу.

Всё как в фитнес-клубе! Ну ладно. Надо так надо…

— Это тебя не расстраивает? — уточнил шеф и недовольно добавил: — Или, может, ты хочешь завести романтическое знакомство?

— Бог с вами, Никита Андреевич! Вы что такое говорите! Я на работе и вообще… романтических знакомств не планирую, вы же знаете..!

— Хорошо, — кивнул он с едва заметным облегчением. — Это хорошо.

Ужинали мы уже на корабле. Поздний был ужин, но просто великолепный. Салат из рваной утки с овощами, суп-пюре с сёмгой и "Анна Павлова". А начальник заказал себе запечённые свиные рёбра с картофелем. Пить в этот раз не стали. Точнее, я наотрез отказалась, и шеф меня поддержал.

Сразу после ужина отправились по каютам. Дошли до поворота во внутренний коридор и замерли. В воздухе витало что-то, что мешало нам расстаться. Будто какая-то недосказанность или возможность, которой мы сейчас лишимся, если уйдём спать. Никита Андреевич протянул мне руку и прошептал тихо:

— Спокойной ночи? — именно так, с вопросительной интонацией. Будто я что-то решала…

— Спокойной… ночи… — сбиваясь с дыхания, пробормотала я, вкладывая свою маленькую узкую ладонь в его — широкую и крепкую.

Он тепло обнял её пальцами… и потянул к борту. Я пошла, ни слова не говоря. Мы сделали ещё несколько шагов и остановились у самой ограды. Никита повернул меня к ней спиной, бережно прихватив за талию, а потом опёрся руками на перила, как бы замыкая меня в ловушке. Я смотрела на него во все глаза, по-прежнему сохраняя молчание. Что он скажет? До боли кололо в груди и хотелось услышать что-то такое, на что у меня не найдётся ответных доводов. До остановки сердца хотелось сдаться, подчиниться, смириться… "Чтоб навсегда! Чтоб отсюда — до гибели…"* Чтобы мне просто не оставили выбора… Но шеф был, как всегда, деликатен: