10000 лет во льдах

– Но, доктор, – сказал я, – я никогда не видел бухту такой рельефной, какой мы видим ее сейчас на спекулуме.

– Это не бухта, – ответил он, улыбаясь. – Этот корабль находится за много лиг в океане. Она находится в восьми градусах к западу от нашего места – более чем в пятистах милях в море, на 153° восточной долготы.

– Что! – воскликнул я, – Вы хотите сказать, что мы можем различать объекты на таком расстоянии? И даже если бы это было возможно, вы должны помнить, что объект на таком расстоянии находился бы в милях ниже горизонта, и мы, стоящие в этот момент на самой вершине Сьерра-Невады, были бы невидимы. Доктор, вы, должно быть, ошибаетесь.

На лице доктора появилась улыбка превосходства, когда, положив руку на циферблат, он снова вернул корабль в поле зрения зеркала, из которого он вышел, пока мы разговаривали, и, протянув мне большое увеличительное стекло, сказал:

– Приблизьте голову вплотную к кораблю и посмотрите, сможете ли вы прочитать его название. Смотрите вбок, чтобы не загораживать лучи от трубы.

Я сделал, как он хотел, и во время внезапного крена судна различил название "Д. К. Мюррей".

– Теперь загляните в справочник, – продолжал он, протягивая мне список судов, – и вы увидите, что это судно отправилось в Гонолулу три дня назад. Неудивительно, что оно уже в пятистах милях отсюда.

Все было так, как он сказал, и я не мог удержаться от выражения своего изумления.

– Но, – сказал я, – я не могу понять – даже если предположить, что ваши высказывания верны, а косвенные улики, несомненно, подтверждают их – я не могу понять, как, каким бы то ни было образом, это судно, которое находится в пятистах милях в море и ниже горизонта, может наблюдаться прибором, который даже не выровнен в его направлении, ведь конус на вершине башни, который, я полагаю, вы используете для этого, направлен в зенит, а не на океан. Простите меня, но я думаю, что вы забавляете меня каким-то хитроумно придуманным оптическим обманом типа волшебного фонаря.

– Я не удивлен вашей недоверчивостью, – ответил он. – Я сам сначала не мог понять эту идею и за несколько дней, что я экспериментировал с прибором, я пришел только к относительному решению проблемы. Однако я предлагаю показать вам еще одно подтверждение моей искренности. Есть ли у вас знакомая местность, которую вы хотели бы увидеть, – какое-нибудь место, которое вызывает у вас ассоциации, и настолько знакомое, что вы не могли бы в нем ошибиться? – добавил он, улыбаясь. – Корабль в море, в конце концов, действительно слишком похож на зрелище волшебного фонаря.

– Таких много, – задумчиво ответил я. – Но особенное одно – ранчо под Лос-Анджелесом, которое я узнаю из тысячи и не смог бы в нем обмануться.

– Это потребует изменения высоты конуса, – сказал он, подходя к другому набору циферблатов. – У меня, как вы видите, два набора циферблатов, перемещая стрелки которых, я регулирую с помощью обычных тросов и шкивов правое возвышение и склонение оси приёмного конуса в зависимости от земного положения искомого объекта по сравнению с полюсом Сан-Франциско, где мы сейчас находимся. Другими словами, поскольку Лос-Анджелес лежит на 40° южнее Сан-Франциско, я опускаю устье моего конуса на половину этого расстояния; и поскольку он лежит на 40° восточнее нашего меридиана, я даю моему прибору соответствующее восточное направление, и я его получил.

Через мгновение прекрасный город с его площадями и бульварами, мексиканскими домами, сверкающими на солнце, и мрачными апельсиновыми рощами, добавляющими рельефности сцене, засверкал на окуляре. Каждый квартал зданий, каждая улица, каждый сад были воспроизведены с такой яркой правдивостью, что я мог бы назвать их все. Казалось, будто смотришь на город с высоты в безоблачный полдень.

– Этого достаточно, – воскликнул я. – Я восхищен вашим открытием, огромной силой вашего инструмента. Кто вы? – продолжал я подхваченный энтузиазмом, – Вы современное воспроизведение тех древних средневековых некромантов, которые вызывали на своих зеркалах изображения тех людей или сцен, которых желали видеть их покровители? Я не могу этого понять. Это за пределами моего понимания.

– И все же это вполне поддается научному объяснению, – сказал доктор, улыбаясь. – Современная наука создала изобретения и открытия, столь же удивительные, столь же необъяснимые на первый взгляд, но при этом полностью соответствующие естественному закону. Когда три века назад сэр Кенелм Дигби15 утверждал, что люди могут общаться друг с другом из частей света, разделенных континентами, кто знает, не была ли его идея продиктована каким-то слабым, далеким предчувствием грядущего телеграфа? Когда Герон насадил свой маленький железный шар на стержень и заставил его вращаться под действием пара, не было ли в его идее предвестия могущественной силы, которая сегодня управляет материальной землей? Когда воображаемый создатель "Арабских ночей" писал о джиннах, заключенных в невзрачный медный кувшин, но, будучи освобожденными, способных переносить дворцы по воздуху и совершать другие безграничные чудеса, не описывал ли он в аллегории нынешнее накопленное электричество Фавра и Браша16? И кто скажет, что Корнелий Агриппа17 и Альбертус Магнус18 не видели в своих волшебных зеркалах слабый отблеск удивительных, но простых природных явлений, которые вы сейчас наблюдаете?

Доктор, увлеченный своим вдохновением, сделал паузу, чтобы перевести дух, и, хотя я не мог не сомневаться в достаточности его аргументов, я сказал:

– Но, доктор, вы пока не дали мне никакого намека на способ действия, с помощью которого ваш замечательный прибор достигает того, что я вижу.

– Я могу, – продолжал доктор, не обращая внимания на прерывание и увлеченный своей темой, – в один момент представить вам сцену в сердце Китая, в другой – улицы Нью-Йорка или Вашингтона, в третий – перенести вас в пампасы Бразилии, а в четвертый – показать вам "Жаннетту" и ее экипаж, пробирающийся через поля вечного льда19. Короче говоря, существует только один предел возможностей этого прибора – он ограничен полушарием, полюсом которого он является. На девяносто градусов в обе стороны, на шесть тысяч миль во всех направлениях, в ясный день, то есть, если облака не нависают ни над ним самим, ни над местом, на которое обращен его взгляд – иначе он не видит.

– Я весь в ожидании, – вмешался я, – объяснения этого удивительного оптического явления.

– Вкратце это выглядит так, – ответил доктор. – Лучи света, как вы знаете, исходят от всех тел на этой земле. Они распространяются в пространстве во всех направлениях. Если мы поднимаемся на гору или взмываем вверх на воздушном шаре, эти лучи света следуют за нами и представляют нам разнообразную панораму сцены под нами, куда бы мы ни отправились. Но если предположить, что нас нет рядом, чтобы увидеть эту панораму, это не значит, что лучи света потеряны. Ни в коем случае. Они рисуют в атмосфере над нами картину, которая столь же реальна, как и ее прототип внизу, хотя и невидима для наших глаз обычным способом или с помощью обычных оптических приборов. На высоте нескольких миль в эфире атмосфера, хотя химически редкая и непригодная для жизни, для оптики – тверда и напряжена, как сталь. Практически она образует огромное и универсальное вогнутое зеркало, которое охватывает земной шар, как сфера из стекла – идеально прозрачного, но также и идеально отражающего. Принимая во внимание, что при отражении луча света, как и при отскоке бильярдного шара от стенки, угол отражения равен углу падения, следует, что луч света, исходящий от объекта, находящегося рядом со мной или в непосредственной близости от меня, выстреливающий прямо вверх в эфир, будет отражен прямо назад, как от поверхности, перпендикулярно к линии его падения. Напротив, из этого следует, что мой прибор, направленный прямо в зенит, может принимать только лучи света, исходящие от него самого или от ограниченного поля, центром которого он сам является, и что, следовательно, воспроизводимое им изображение полученной картинки будет рассматриваться на приемной поверхности так, как если бы зритель смотрел на нее сверху вниз. Далее следует, что если я передвигаю устье моего приемного конуса в любом направлении, то он может принимать лучи только от той точки земли, которая соответствует угловому наклону конуса. Таким образом, зафиксировав точку, которую я хочу увидеть, я выставляю устье конуса под углом, равным половине земного расстояния до этой точки на поверхности Земли, и располагаю его на одной прямой с ней. Я нахожу, что это правило хорошо работает с местами, находящимися на расстоянии всего нескольких градусов друг от друга, в то время как для тех, которые находятся между сорока пятью и девяноста градусами, я нашел необходимым составить эмпирические формулы для работы, вследствие того, что еще не оценил точную высоту воздушного отражателя от поверхности земли. Ведь, как вы знаете, лучи света или звука могут отражаться много раз, и однажды, когда я опустил свой конус в почти горизонтальное положение, я был вознагражден картиной, тропическая растительность которой напоминала острова пряностей Восточного архипелага, и заставила меня поверить, что я действительно наблюдал антиподы.

– Я не знаю, – продолжал он, – стоит ли вам подниматься по лестнице и осматривать прибор, поскольку я могу объяснить его устройство с того места, где мы сейчас находимся. Верхний конус имеет ширину тринадцать футов в устье и мало чем отличается от цилиндра, составляя всего девять футов в нижней части. Я использую его для сбора лучей, которые он направляет в фокус в нижней трубе, прямо, когда перпендикулярно, и с помощью автоматически регулируемого плоского зеркала, когда наклонно. Оно изготовлено из металла с высокой степенью полировки. Лучи, которые оно принимает, отклоняются через трубку, содержащую на нижнем конце линзы, которые я могу комбинировать, как вы видели, с переменной силой, чтобы проецировать изображение на окуляр, изысканная полировка которого показывает изображение, не имеющее себе равных по резкости и четкости. С помощью этих циферблатов, как вы видели, я могу регулировать опускание конуса в любом направлении и под любым углом.

– Могу я спросить, доктор, какие обстоятельства или идеи привели вас к такому чудесному решению? Ведь не похоже, чтобы человек с вашим практическим умом пошел на расходы и построил такое дорогое сооружение только ради демонстрации теории, которая, как вы сами признаете, на первый взгляд, дикая.

– Вы совершенно правы, друг мой, – ответил доктор. – Когда я делал этот прибор, у меня были совсем другие намерения и я не имел ни малейшего представления о том, что он приведет меня к этому великолепному открытию. Изначально я построил его, чтобы довести до конца некоторые эксперименты со спектроскопом на небесных телах, которые я надеялся использовать в новом металлургическом процессе. Спектроскоп, как вы знаете, очень часто путем сравнения исправляет ошибки, от которых мы еще не избавились в спектральном анализе металлов. Именно с целью достижения абсолютной точности в этом отношении, и, признаюсь, с корыстной целью, я построил этот прибор. Конический отражатель показался мне хорошим и практичным средством для сбора всего света, который только можно собрать для моего спектроскопа. Я накладывал спектр на затемненный окуляр, чтобы добиться абсолютной точности деталей в линиях. Однажды я зашел сюда, чтобы смазать механизм, помню, накануне вечером конус был направлен на Сириус и работал великолепно, когда я с удивлением увидел, что на зеркале изображена земная сцена – хлопковая плантация на Юге, с неграми, работающими на полях, и всеми сопутствующими обстоятельствами жизни. Мне не нужно говорить о своем удивлении. Я был потрясен. Мне не нужно рассказывать о моих последующих экспериментах и развитии моей нынешней теории. Я был в пустыне и был очевидцем чудесной и постоянно меняющейся панорамы миража. Я видел, как храмы, дворцы и пальмовые рощи проплывали перед моими глазами и отказывались исчезать, когда я применял тест контролируемого косоглазия, ведь вы знаете, что верный способ определить, является ли то, что вы видите, реальностью или оптической иллюзией, – это прищуриться. Я знал, что эта фантасмагория пустыни была атмосферным отражением сцен, реально существующих за сотни, возможно, тысячи миль отсюда, и когда я увидел те же сцены, созданные по естественным законам, на моем спекулуме, я понял, что я был лишь еще одним в длинном ряду творцов природы, и что я случайно наткнулся на одно из самых великих и полезных открытий века. Когда я доведу работу прибора до практической формы во всех случаях, я подарю его миру. С помощью телефона можно разговаривать с далекими друзьями, а с помощью конусного отражателя – видеть их во время разговора. В каждом городе будет такой телефон, по которому живущий там незнакомец может в любой момент перенестись в свой далекий дом и увидеть жену и детей, даже если их нет дома, в любое время, или даже самый бедный человек может увидеть мир, и даже больше, с большей легкостью и оперативностью, чем самый богатый, и всего лишь за символическую плату. Да, это действительно будет благом для человечества.