10000 лет во льдах

Я последовал за майором вниз по трапу, неся раствор с остатками препарата, и, вернувшись в каюту, он снял спиртовку с плиты, поместив ее в другую маленькую плиту, также увенчанную трубкой и чашей высотой около пяти футов, в которую он положил остатки раствора клейкого вещества, добавив к нему, однако, некоторое количество какого-то сверкающего порошка, который, как он сказал мне, был смесью ртути. В течение нескольких минут из чашки поднялся такой же пузырь, который, однако, вместо того, чтобы быть прозрачным, сиял, как полированное серебряное зеркало или один из тех бокалов Клода Лоррена, которые иногда устанавливают в садах, диаметром около четырех футов. Затем его выкатили наружу на пьедестале и установили на западной оконечности крыши.

– Теперь я продолжу собирать лучи от любой из тех четырех планет, которые мы сейчас видим над восточным горизонтом, – сказал майор, указывая на Венеру, Юпитер и Сатурн, которые сияли на разных высотах и были разной степени яркости, – и сфокусирую их вон на той приемной линзе сбоку из кабины.

– Не будет ли несколько затруднительно, – спросил я, – сконцентрировать фокус непосредственно на этой линзе?

– Вовсе нет, – ответил он. – Я поворачиваю этот отражающий шар назад или вперед по линии с моей преломляющей линзой на расстоянии около сорока футов и поднимаю или опускаю его, завинчивая эту трубку вверх или вниз. Вы видите, что он состоит из двух частей. Как только я определил точное фокусное расстояние моего подзорного стекла, я перемещаю эту крошечную лебедку в нижней части подставки и затягиваю шелковый шнур, один конец которого намотан на барабан, а другой прикреплен к нижней части кабины точно под ее центром. Затем барабан удерживается на своем месте с помощью трещотки, и благодаря тому, что шнур всегда натянут, пока я вращаю эту подставку, становится очевидно, что мой отражатель движется по радиусу окружности и всегда сохраняет свое истинное расстояние от предметного стекла и приемной линзы под ним. Когда исследуемая планета поднимается над горизонтом, я нажимаю на свой отражатель и поворачиваю его немного на север, одновременно изменяя наклон моего приемного объектива и плоского зеркала, которое вы видите снаружи, которое движется на универсальном шарнире, и экрана внутри, если хотите, зайдите в кабину, снимите шторку экрана изнутри, и помоги мне сфокусировать изображение на экране с помощью зубчатой рейки на приемном объективе, мы не потратим и трех минут на получение изображения любой из планет, которую вы можете пожелать. Помните, что только небольшая часть планеты, даже самой дальней из них, будет проецироваться на экран одновременно, и изображение будет медленно перемещаться по экрану, пока вы смотрите, скорость его движения зависит от приближения моей настройки этого отражателя и вашей настройки принимающей линзы для видимого движения планеты в небесах. Вы скоро приобретете опыт в регулировках. Конечно, было бы легко точно отрегулировать все части комбинации с помощью часового механизма и постоянной линии круглых направляющих для этого пьедестала, если бы мой предметный экран был постоянным, но, как вы знаете, это не так, и поскольку я не могу изготовить его из однородного материала каждый раз я вынужден прибегать к этому несколько примитивному способу процедуры, во всяком случае, в настоящее время. Мой предметный экран, конечно, представляет настоящую поверхность сферы, с какого бы направления на нее ни падали лучи в пределах периферии диафрагмы, и поэтому этот факт не требует изменения положения. Какую планету вы бы предпочли осмотреть в первую очередь?

– У меня всегда была фантазия, – сказал я, – узнать что-нибудь о той, которая раньше была известна как кожа планет. Мне всегда было любопытно узнать состав тех кольцевых объектов, о которых упоминает поэт в строках – "И все же, пока вращается белый Сатурн, его непоколебимая тень спит на его светящемся кольце"22.

– Сейчас половина четвертого, – заметил мой хозяин, взглянув на часы. – Планеты на мгновение достигают высоты, которая не позволит мне нажимать на этот отражатель, чтобы сфокусировать их на экране более чем на полчаса. Пожалуйста, заходите и проводите время наилучшим образом, пока я занимаюсь этим отражателем.

Я сделал, как он сказал, вошел в каюту, закрыл дверь, снял покрытие с круглого экрана напротив приемных линз, открыв вогнутую поверхность блестящего белого цвета, по-видимому, сделанную из того же вещества, что и сферическая линза и зеркало, сел в мягкое кресло, передвинул бинокулярные очки в удобное положение, взялся за зубчатую рейку, которая приводила в действие приемные линзы, и начал разговор с майором снаружи. Вскоре на поверхности экрана появился слабый белый свет. Я окликнул майора, который сказал мне сфокусировать приемные линзы. Я так и сделал, майор тем временем регулировал отражатель снаружи. По мере того, как я фокусировал инструмент, свет уменьшался в размерах, но увеличивался в яркости, пока не принял форму ослепительно яркого диска размером с небольшую серебряную монету, медленно движущегося по экрану в направлении вверх. Я рассказал майору о том, что видел.

– Это одна из неподвижных звезд в созвездии Рака, и только третьей величины. Сфокусируйтесь еще дальше назад и вперед, пока не уменьшите его до наименьшего диаметра. Я говорил вам, что с помощью моего инструмента неподвижные звезды отображаются настоящими сферами.

Я двигал шестерню назад и вперед, но преуспел только в увеличении диаметра звезды. Поэтому я знал, что мой первоначальный фокус был правильным, и вернул свой инструмент к нему.

– Тогда хватит, – воскликнул майор. – Принимающий объектив теперь правильно сфокусирован для неподвижных звезд. Все дальнейшее движение планет должно быть направлено к экрану. Через несколько мгновений я выведу на поле Сатурн.

Пока он говорил, яркий диск быстро перемещался по экрану, и за ним последовали другие диски различных размеров и блеска, однако ни один из них не был больше половины дюйма в видимом диаметре, когда внезапно на экране появилась блестящая белая дуга, образующий небольшой сегмент окружности большого радиуса, и я немедленно проинформировал майора об этом факте.

– Это либо часть тела планеты Сатурн, либо ее внешнее кольцо. Включите свою бинокулярную лупу, и я постараюсь держать планету в фокусе, – сказал он.

Затем я, прежде всего сфокусировав принимающий объектив до тех пор, пока контур на экране не стал четко очерченным, навел бинокль, чтобы воспроизвести проецируемое изображение. Я с удивлением заметил, что, хотя я, казалось, все еще охватывал поле зрения диаметром шесть футов, край дуги, на которую я смотрел, потерял всю кривизну и превратился в прямую линию. Я сразу же пришел к выводу, что теперь могу уловить лишь очень малую часть изображения на экране – вывод, еще более усиленный тем фактом, что белый обод быстро проходил через мое поле зрения. Я последовал за ним, одновременно перенастраивая фокус бинокля и приемной линзы в соответствии со своим зрением, и вскоре с удовлетворением стал свидетелем чудесного зрелища. Белое тело приобрело четкость и распалось на неправильные, грубые, сероватые массы. Да, в этом не могло быть никаких сомнений. Я смотрел на замерзшее море; на бесплодные поля льда, покрытые неуклюжими айсбергами всевозможных размеров и форм; на ослепительные и бесконечные снежные просторы. Сцена, казалось, проходила под углом от моего взгляда, как будто мрачная застывшая панорама простиралась на сотни и сотни миль и все время ускользала к безграничному горизонту. Я был поражен зрелищем, которое, однако, так очаровало меня своим жутким запустением, что я не мог отвести от него взгляда. Это было, как если бы я стоял в одиночестве на какой-то одинокой вершине ужасной высоты, глядя вниз на движущуюся равнину, низведенную до вечного холода, ночи и смерти. Странное мерцание, похожее на лунный свет, пролилось на сцену из какого-то невидимого источника. Я содрогнулся от ощущения невыразимого холод, когда айсберги и снежные поля проносились тихо и величественно. Внезапно темная тень начала двигаться по картинке. Она становилась все чернее и чернее, пока я едва мог различить сквозь нее мертвенный пейзаж. Это обстоятельство отвлекло мои мысли и освободило силу разума. Я утверждал, что это, должно быть, тень кольца; сейчас я посмотрю на само кольцо и решу астрономическую проблему, которая до сих пор ставила в тупик многие века. Возможно, на минуту – хотя я был слишком занят, чтобы заметить время – пейзаж под тенью проплыл мимо. Затем в поле зрения вторглось другое видение. На смену тени пришел размытый и нечеткий темный край. Я чувствовал, что это, должно быть, внутренний край темного кольца, природа которого озадачивала современных астрономов. Я увидел, что мое зрение за секунду преодолело расстояние во много тысяч миль, и что мои приемные линзы были не в фокусе. Я потянулся к шестерне и перенастроил фокус. Темная масса стала отчетливой. Она распалась на мириады изолированных айсбергов всех размеров и форм, которые неслись вперед, сталкивались, сотрясались и отскакивали сквозь море воздуха, и блестела на фоне затемненной поверхности планеты.

"Значит, такова, – сказал я, – структура этого таинственного внутреннего кольца теней. Он состоит не из чего иного, как из серии ледяных блоков неправильной формы, по-видимому, от единиц до сотен миль в диаметре, вращающихся, как независимые спутники, вокруг тела планеты."

Пока я смотрел, сцена снова изменилась. Айсберги и ледяные массы становились толще, более связанными, более многочисленными. Они все еще двигались горизонтально, скрежеща и сталкиваясь между собой. Беспорядочная процессия прошла дальше, и снова появилась черная тень, которая, как я предположил, была затененной планетой, видимой через пространство, разделяющее внутреннее и внешнее светящееся кольцо. Я был прав, потому что вскоре в поле зрения появилось еще больше меняющихся и движущихся ледяных полей, и это доказывало, что я сейчас осматриваю внешнее кольцо. Внезапно и с кажущимся толчком картинка исчезла. Удивление было прервано голосом майора, когда он открыл дверь.

– Я дал вам пять минут для изучения Сатурна, – сказал он, – и сделал все возможное, чтобы держать планету в поле зрения. Если бы я этого не сделал, его изображение пронеслось бы по экрану так быстро, что стало бы бесполезным для изучения. Когда я перестал двигать отражатель, я полагаю, он исчез.

– Я поражен, – ответил я, – тем, чему я стал свидетелем. Замерзшая планета, окруженная кольцами айсбергов.

– Именно так, – сказал он. – Сатурн мертв уже бесчисленные миллиарды лет, с тех пор, как границы Солнца сократились до меньшего диаметра, чем орбита Меркурия. Жизнь на Сатурне была пышной, когда эта земля была сферой пара. Лишение тепла и света заморозило его до смерти. Кольца когда-то были текучими, и их нынешнее распадение на мириады независимых масс, вращающихся с разной скоростью вокруг своего первичного элемента, является единственным динамическим условием, при котором они могли продолжать существовать. Таким образом, вы видите, что практическое наблюдение просто показывает и подтверждает теоретический закон. Хотите ли вы теперь осмотреть Юпитер, следующий по порядку и самый большой из могучего братства? Теперь вы понимаете, как фокусировать приемные линзы, а я займусь отражателем, – сказал он, выходя.