Завтра. Гром завтра. Солнечный восход завтра. Долгая дорога в завтра

Глава I. Босс Горы

– В будущем, которые мы не можем предвидеть, – повторил Норманфентон слова из воспоминаний Дикара, которые произнес Голос в ту ужасную давнюю ночь, – Америка снова будет жить.

Много дней Норманфентон болел; он лежал на койке в Доме Мальчиков, но теперь ему лучше. Они с Дикаром уходили далеко в лес, и Дикар рассказывал ему, как Группа поселилась на Горе, как с тех пор она жила и почему он повел ее вниз с Горы.

– Да позволит милосердный господь, – прошептал Норманфентон, – чтобы это завтра наконец пришло.

– Я… я не уверен, что на самом деле помню этот Голос, а не услышал его во сне. – Почти обнаженное тело Дикара загорело, его волосы и курчавая, шелковая борода кажутся золотыми на солнце, ищущие глаза голубые, как небо. – Но я уверен, что, если бы мы остались на Горе, в безопасности и счастливые, пока все это происходит внизу, мы поступили бы неправильно.

Он замолчал. Норманфентон его не слушал.

В глубоко запавших глазах Норманфентона было странное отсутствующее выражение. Его тонкие губы двигались, но Дикар не слышал слова, которые они произносили. Слова не предназначались Дикару. Они предназначались Тому, Кого ни он, ни Норманфентон не могли увидеть, но Чью близость Дикар чувствовал в солнечном тепле, в пении птиц, в запахе лесной почвы.

Они пришли в ровную часть леса, где не было ни одного куста. Темные деревья уходили от них в огромное тусклое пространство, заполненное необычной, почти пугающей тишиной. Стволы деревьев без ветвей и листьев поднимались к шуршащей крыше леса. Кое-где наверху мороз проредил листву, так что солнечные лучи проходили через нее и образовывали яркие пятна, красные, желтые и пурпурные. Один из таких лучей упал на Норманфентона.

Хотя телосложение у него неуклюжее, что-то в нем напоминало Дикару гигантский дуб на Поляне, та же жилистая сила, то же неуклонное терпение. Он по пояс обнажен, и плотно натянутая кожа покрыта шрамами от хлыстов азиафриканцев, и на костлявых запястьях хорошо видны рубцы от кандалов; но большая чернобородая голова гордо сидит на костлявых плечах, и страдания и печаль, оставившие глубокие морщины на лице, – страдания не его и печаль не за себя.

Дикару казалось, что когда-то очень давно он видел на стене такое же лицо, как у Норманфентона, с той же глубокой печалью. И в голове его звучали слова:

О, капитан! Мой капитан! Рейс трудный завершен…

[Строка из стихотворения Уолта Уитмена, написанного в 1865 году на смерть Авраама Линкольна. – Прим. пер.]

Алая птица пронеслась под лесной крышей. Белый кролик пробежал по усеянному опавшей листвой лесному полу. Слова ушли из головы Дикара, воспоминание об этом лице и о Давным-Давно миновало. Норманфентон шевельнулся, повернулся к нему.

– Да, – сказал он серьезно. – Если бы мы остались на Горе, счастливые и в безопасности, мы бы допустили очень серьезную ошибку.

– Тогда давайте начинать! Спустимся в Далекую Землю и начнем борьбу за возвращение Америки.

– Спокойней, парень, спокойней. – Мягкая улыбка появилась на губах Норманфентона. – У них армия, сынок. Эти черные – лучшие в мире солдаты, и они очень хорошо вооружены. Йи Хашамото, вице-король, Босс всего этого дела, так же умен и коварен, как жесток, и его желтые офицеры совсем не дураки.

– Но…

– Поэтому мы должны планировать тщательно, очень тщательно. – Плечи Норманфентона чуть поникли. – Я должен… Не возражаешь ли, Дикар, против того, чтобы оставить меня на какое-то время одного?

– Конечно, – ответил Дикар. – Конечно, Норманфентон. Все равно мне нужно проверить, как дела у Мальчиков, которые строят новые маленькие дома для тебя и для четверых зверей-людей.

И он бесшумно пошел, держа в руке лук с наложенной стрелой, если вдруг увидит оленя.

Земля начала понижаться, и стало много кустов, поэтому Дикар не мог далеко видеть. Сюда никогда не достигало солнце, поэтому было прохладно, сильней пахло лесом, резче запах ягод и листьев, которые давил Дикар ногами – неожиданно он остановился, не шевелил ни одной мышцей, наклонил голову вперед, ноздри его раздулись.