На Запад!

Глава 8. Караван идет в Булгар

– Вот еще одно селище по правому борту. – Молчан показал рукой на несколько изб, стоящих возле устья небольшой речки. – Тут лесная река Волма во Мсту впадает, в прошлом году из дюжины домов в половине еще хозяева были. Пристанем?

– Да, правь к берегу, – кивнул Лютень. – У нас еще мешков с семенным зерном прилично в трюмах. Глядишь, и выжил там кто из селян.

Из жилых оставалось всего лишь две избы, на вопрос, где все остальные жители, испуганный и грязный мужик пробормотал, что кто-то помер, а кто в Новгород или Торжок подался.

– Сами вон еле живы, живот какой год к хребту липнет.

– Вот здесь мешок с рожью, а тут – с овсом. Гляди, Семен, это ячмень, – пояснял мужику посланный с караваном хозяйственник Гостята. – Смотри только не перепутай, это тебе все на посев. Распашешь клин, семя положишь, а осенью уже с хлебом будешь. На еду тебе и семье мука и дробленое зерно вот в этих мешках. Соседей мы уже тоже всем наделили. На вас всех одну лошадку здесь оставили. Это, конечно, не молодой и бодрый конь, но вспахать и поработать на такой лошади можно. Село-то как ваше называется?

– Так Волма, как и сама река, – ответил совершенно очумевший от выпавших ему неожиданностей селянин.

– Ну, вот и смотри, чтобы все честь по чести было с соседями, не ссорьтесь, лошадкой делитесь друг с другом, она у вас на всю вашу общину, – наставлял крестьянина Молчан. – Разбогатеете, потом каждый себе такую же купит, а глядишь, и даже получшивее, чем вот эта. Смотри, Семен, обратно возвращаться будем – непременно сюда зайдем и проверим, как тут у вас!

– Раздерутся, как пить дать раздерутся, – сетовал, идя к реке, Гостята. – Вишь, как он жадно глядел на животину. И жито сеять не будут, так все и съедят. Последняя ведь лошадка у нас была, а ведь с таким трудом везли мы их. Нужно было хоть до Каширки ее придержать.

– Правильно, что сейчас отдали, – не согласился с ним Лютень. – Дальше волоковые места начнутся, там народ даже и в худое время при деле был, а скотинку для кормящего их волокового промысла все же сумел сохранить. Многие, конечно, в Торжок и ближе к самой Твери подались, туда, где сытнее было. Но кто-то же все ж таки остался? Так что людям в этих местах семенное зерно как раз для посева будет. Вот все его и раздадим. А уж Молчан как рад, что без скотины на борту остался, сколько волнений и неудобств ведь с ней было. Благо ладьи широкие, грузовые нам дядька Ивор сладил, и все одно, и ей, да и людям, мучение – жить в такой-то вот тесноте.

– Да ему-то что? Он на передней идет и будущий барыш подсчитывает, – проворчал Молчан. – Наделали из ладей сараев и теперь радуются!

По большой воде прошли часть Боровичских порогов и потом двигались, где посуху, волоком, а где по цепочке озер до Цны и Тверцы. Пару дней постояли у Торжка, где выгрузили для торга несколько пачек драгоценного листового и витражного стекла и еще три отлитых в поместье и заказанных еще в прошлом году колокола. На оборотное серебро закупили оптом рулоны льняной и шерстяной ткани, много знаменитых торжсковских кружев, исподнее и готовую верхнюю одежду.

– Отчаливай! – крикнул Молчан, и андреевские ладьи отошли от шумной Торжсковской пристани. – Ну, все-е, теперяча дальше мы легче пойдем! По течению к Волге, а потом и вниз. Дальше можно и за весла не браться, так только, ежели в охотку. До Городца и Волжского Нижнего Новгорода можно будет в полном спокойствии пребывать, а вот дальше нам уже сторожко придется держаться. Две сотни верст беспокойного пути до Булгарии потом предстоит идти, а ведь это не шутки! Спаси Господи! – И он размашисто перекрестился на проплывающие мимо купола Спасо-Преображенского собора.

Прошли мимо больших городов Твери, Кимрова, Ярославля и Костромы. Здесь места были гораздо богаче, чем в северной Новгородской земле. Голод и непогода не затронули их так сильно, да и хлебная, Волжская Булгария была тут совсем недалеко. Всюду было многолюдно. Народ пахал землю, сеял и строился по берегам огромной реки.

Возле Нижнего Новгорода к андреевцам примкнули пять купеческих ладей, а возле Городца еще десять. Две из них были из дальних, свейских земель. Старший шведов Гуннар, узнав, что это идет андреевский караван, пришел поклониться к старшему лично.

– У нас в королевстве после кровавой смуты все совсем плохо, – с печалью поведал Лютню старый моряк. – Налоги задрали выше некуда, да и народ повсюду волнуется. Торговля упала, потому как крестьяне и ремесленники меньше прежнего стали вырабатывать всего для продажи. В нескольких провинциях восстания жестоко подавляют войска короля Кнута. Многие у нас сейчас с большой грустью вспоминают времена правления добрейшего Эрика. Не зря же к нему теперь в ваши земли постоянно уходят весьма уважаемые люди. Ну да ладно, лучше не будем больше о грустном, – махнул рукой потомок викингов. – Я уже четвертый раз иду этим речным путем в Булгарию, и каждый мой поход приходится держаться настороже, ибо дальше этих мест лесной народ очень воинственный и всегда не против разжиться чужим добром, а вот его хозяев – зарезать. В двух моих кноррах команда боевитая, по три десятка хороших рубак и стрелков, так что можете на нас рассчитывать.

По общей договоренности со всеми теми, кто примкнул к каравану, шли быстро. На дневную стоянку вообще не вставали и даже обед разогревали на борту судов, в котлах, ставя их на специальные жаровни. На ночевку размещались строго на островах или на больших полянах на берегу и подальше от леса.

– Если мы так же поспешать будем, так и за седмицу, а может, и менее того, до булгар дойдем, – предположил Молчан, правя ладью к удобному для стоянки правому берегу. – Вон туда, Фроуд, заходи, в этот самый затон, – и он передал рулевое весло своему главному кормчему. – Там даже у самого берега глубоко и течения вообще никакого нет, а ширина приличная. Все наши ладьи мы здесь сумеем разместить.

Первыми на берег выскакивали воинские десятки. Лютень во главе андреевской сотни вывел своих людей на расстояние полета стрелы от реки. Прикрытые широкими дружинными щитами, его воины изготовились к бою. Кто знает, вдруг их тут уже ждут? И из той вон густой поросли вылетит туча стрел, а потом с ревом накатит лесная рать! Бывало уже здесь такое, и даже пожалуй, что не один раз. Секли и кололи слабую охрану, забирали людей в полон и уводили отбитые купеческие ладьи в лесные реки. Потому и не спускали глаз воины с этого леса. Но все было спокойно на этот раз, ни одна ветка не дрогнула на опушке, и птица не вспорхнула, испуганная человеком.

Тем временем со всех ладей вышли команды и начали споро разбивать лагерь на поляне. Вот теперь было уже проще: на берегу находилось полтысячи боевитых и оружных людей, каждую минуту готовых к отпору. Взять их с наскоку даже лесной дружине местного князька было сейчас совсем не просто.

Вот-вот, уже совсем скоро солнце зацепится краем своего огненного шара за макушки деревьев, и по земле побегут длинные густые тени. Нужно было поспешать. Еще оставалось одно из самых опасных, но уже не раз отработанных караванными ватагами дел – заготовка дров. Около берега все деревья уже давно срубили, поэтому хочешь не хочешь, а заходить в лес было нужно.

С бортов ладей были сняты все щиты, и, выстроившись плотными рядами, с обнаженными мечами и торчащими наконечниками копий воинский строй качнулся и двинулся вперед. Вслед за воинами шли следом с луками и топорами судовые команды.

– Ну же, есть тут кто?!

Но тихо было в сумеречном лесу. Пока воины стояли в боевом охранении, мужики быстро срубили несколько сухих стволов и еще пару больших берез, которые даже и сырыми могут гореть в кострах. Подобрали изрядно сушняка и наломали рогатин. Все делалось быстро, и каждое движение у людей было давно и много раз отработано. Только так, все время сторожась и разумно поспешая, и можно было вернуться живым из этого опасного водного пути.

– Сначала первая половина спит, а вторая в это время в дозоре стоит, потом поменяетесь, – скомандовал Лютень, распределяя воинскую сотню на дежурство. – Во второй половине ночи к тебе, Петро, свеи на усиление подойдут. Вот сам их и поставишь там, где тебе нужно. Слушайте в оба уха, братцы, уж больно тихо что-то вокруг. Третий день как мы по беспокойному месту идем, а лесовины еще в нас стрелы даже не метали. Нет, не верю я этой тишине!

Люди поужинали густой наваристой кашей и улеглись спать. В ночной тишине пылали костры, освещая подступы к стоянке. Раскладывали их тоже не абы как, а со знанием дела, чтобы видеть все подходы. Самые чуткие дозорные замерли, вслушиваясь в звуки ночи. Вокруг пока все было спокойно.

Усиленная свеями полусотня досиживала свое время в караулах. От реки веяло прохладой. Рассвет потихоньку начал разгонять темень. Здесь на поляне уже была серость, а в густых зарослях все так же царила ночь. Но и ей там оставалось торжествовать недолго, лесные птицы уже почувствовали утреннюю перемену, и воздух наполнился их свистом и щебетом.

Вот в лагере поднялся один, второй мужик, раздался стук топора и чье-то кашлянье. Молодой паренек подхватил два кожаных ведерка и бегом спустился к реке зачерпнуть воду. Дежурная смена кашеваров вставала загодя, чтобы заварить в котлах крупу до общего подъема.

– Ну, все-е, теперяча маненько осталось, – с хрустом потянулся Воята. – Сейчас народ как только запах еды почует, так и вставать начнет. Еще часок – и уже к отходу будем готовиться. Гляди-ка, и эта ночка тоже спокойно прошла.

– Это да-а, – ответил, позевывая, Переслав. – Следующий караул нам первыми стоять. А это все лучше, чем вот так вот маяться.

Мимо дозорной тройки в сторону опушки прошло четверо мужиков.

– Эй вы, куда там собрались, дурилы? – окликнул их Устим. – Чаво это, вам жить, что ли, вдруг надоело?! Шастаете тут за дозором!

– Куды надо, туды и идем! – откликнулся высокий кудрявый паренек. – По своему делу мы! Чего, нам уже и за хорошим лопухом в лес теперяча не сходить? Утро уже, вона как все видать хорошо. Это вы только, дружинные, все строжитесь. У нас, ежели че, так и топоры с собой есть.

– Да отстань ты он них, – махнул рукой Переяслав. – С псковской ладьи все эти четверо, взбалмошные, егозистые. Пущай живут себе как знают.

– Это да-а, – протянул Устим, перекладывая самострел на другую руку. – Псковски́е – народ озорной, задиристей новгородских. Все норовят своим умом жить, пусть и неправильно, но зато чтобы только по-ихнему было. Слыхали? Говорят, бывший новгородский тысяцкий вместе с посадником и всей чадью туда, во Псков от Михаила Черниговского утекли. Видать, и ему эти смутьяны там надоели. Толку-то от них никакого, престол для него новгородский они все равно не удержали, а вот народ против самих себя и супротив князя настроили! И на кой вот они теперяча ему? Чтобы и подле себя, в Чернигове воду мутить?

– Само собой, так оно и есть, – хмыкнул Воята. – Тот, который своего же прежнего хозяина и свой люд единожды предал, он ведь опосля и на новом месте этим жить будет. Уж я-то Внезда Водовика и Бориса Негочевича хорошо знаю. Еще те это злыдни! Теперь вот и Псков будут будоражить.