На Запад!

С той стороны, куда только что ушли псковские, вдруг раздался истошный крик, и из кустов выскочили двое. Первым несся тот самый курчавый озорник, что только вот дерзил караулу. Отстав от него на несколько шагов, бежал, спотыкаясь, второй коренастый мужик. Все его лицо было в крови. Кусты на опушке леса резко дернулись, и из-за них на поляну выскочило пятеро чужих.

– Трево-ога! – проорал Устим и, прижав приклад самострела к плечу, выжал спусковой крючок. Бегущий самым первым за псковскими чужак молча выронил копье и рухнул в траву. Раздалось еще два щелчка. Один из догоняющих с громким вскриком упал на землю и начал на ней биться в агонии. Второй резко присел на колени и так и остался сидеть, постанывая и держась за бок.

«Хэк!» – один из уцелевших лесовинов метнул копье, и оно вошло коренастому псковичанину в спину.

Двое чужаков подхватили под руки своего сидящего на траве раненого и быстро поволокли его в лес.

Самострел Вояты со взводным рычагом типа «козьей ножки» перезарядился быстрее, и пока его друзья накручивали натяжитель на речниках, он уже успел прицелиться и выпустить болт. Один из волокущих раненого чужаков повалился прямо в кусты. Заросли дрогнули, и на поляне уже никого более не было видно.

«Щелк, щелк», – два болта ударили в то место, куда только что скрылись лесовины.

За спиной у караула слышался топот и звяканье железа. Воинская сотня уже стояла в плотном ряду, прикрывшись щитами. Прошла всего пара минут, и к ней же примкнули с оружием все, кто шел в речном караване.

– Вперед помалу! – скомандовал Лютень, и стена щитов, колыхаясь, пошла к лесной опушке.

В кустах нашли только лишь одно мертвое тело и умирающего. Следопыты долго разглядывали многочисленные кровавые подтеки на лесном пологе.

– Это подранок ваш, – кивнул на тяжело дышащего лесовина Лютень. – Доходит он уже. Вы ему печенку пробили, вон какая черная кровь бежит. Из тех двух, что его тащили, один мертвый под кустом лежал, а второго вы, похоже, тоже подстрелили, крови с него много вышло. Видать, потому он и бросил этого. Из псковских только один самый шустрый в живых и остался. Ну и вон еще один пробитый копьем лежит. Двоих других, видать, лесовины в лесу зарезали и утащили. Ладно, все, заканчиваем здесь и выходим к ладьям! Совсем скоро отчаливаем! – скомандовал старшина каравана, оглядывая снующих в кустах людей. – Дружинные отходят самыми последними, всем быть настороже!

– Что, дурашка, страшно теперь? – хмыкнул Устим, оглядывая испуганного псковичанина. – Тащи вон своего дружка к берегу, да похороните его там по-человечьи, только поскорей. Наш старшой из-за вас тянуть с отходом точно не будет. Протелитесь тут – потом догонять в одиночку нас придется.

На следующую ночь караван пристал к большому, поросшему деревьями острову. Ладьи прочно скрепили между собой и на них оставили большую охрану. Все остальные, выставив сильные караулы, ночевали здесь в большем спокойствии, чем у леса.

– Простите меня, дружинные, за обидные слова, что я вам давеча сказал, – кудрявый русоволосый молодец стоял со склоненной, повинной головой возле костра Устимова десятка. – Если бы не вы, так тоже на бережку у мокшы и меня, как дружка Богдана, зарыли бы. Прощения просим, православные, – и он низко, в самый пояс поклонился.

– Зовут тебя как? – глядя снизу вверх на молодца, спросил Устим.

– Белозаром мамка нарекла, а батюшка Феррапонт из Успенского храма Иваном окрестил, – ответил смущенно псковичанин.

– Садись, Ваня-Белозар, – кивнул ему десятник, – ложку бери, отведай-ка дружинной кашки.

– Да я сытый, дядьки, – тряхнул кудрявой головой псковичанин. – Мы вот только что потрапезничали.

– Ну ты, щеня! – взрыкнул Воята. – Сказали тебе: садись – значится, садись! Вот что вы за народ такой, псковские? Только бы вам старшим перечить!

Белозар быстро присел и взял протянутую ему ложку.

– Вот, то-то же, – проворчал Воята и зачерпнул своей добрую порцию каши. * * *

– Места далее еще более лихие будут, чем прежде, – предупредил наутро всех Лютень. – У черемисов уже третий год большая свара идет. Раньше-то они хоть какого-то порядка перед булгарами держались, а сейчас и на них постоянно набегают да и торговые караваны бьют, так что всем наготове все время быть! Одно меня только радует: два дня хода нам – и потом уже мирные места начнутся.

– Еще день пути – и уже завтра после полудня по левому борту родное селище жены откроется, – делился с Молчаном своей печалью старший каравана. – Я ведь как раз на его пожарище свою Рину-то и отбил у лесовина. Чуть-чуть было успел, так бы ее и утащили в лес, как и всех остальных. Может, кто-нибудь из родни все же уцелел, а?

– Ну, не знаю я, Лютень, не знаю, – протянул Молчан. – Обнадеживать тебя вроде как бы и не хочу, одно только скажу: ты ведь их убиенными не видал? Так что, может, и правда они где-нибудь в полоне, в лесном, черемисском селище рабичами сидят. Сам же рассказывал, что мать Рины хорошей лекаршей была, и даже сами лесовины порою к ней за помощью обращались. С чего бы им вообще ее убивать? Одно плохо: раздрай этот в крае идет. Было бы, как прежде, спокойно – было бы проще через булгар твою новую родню выкупить. А так я даже и не знаю, как с черемисами-то вообще можно сговориться. Дикий ведь это народ!

Речной караван шел заведенным порядком. Головными держались пять андреевских ладей, за ними два свейских кнорра, а уже дальше тянулись и все остальные. Что ждало за очередным поворотом реки, было никому не известно, и воины Лютня были всегда наготове.

Битву впереди услышали раньше, чем увидели. Сначала издали донёсся треск, потом звон металла, а затем донеслись и крики.

С выходом из-за речного поворота, ладейным открылась картина яростной схватки. Возле небольшого, поросшего лесом островка на двух ладьях шел тесный ближний бой. Со всех сторон эти суда были окружены десятками небольших долбленок, с которых на их борта карабкались, словно черные муравьи, лесные воины. Часть команды ладей уже полегла под ударами их копий и топоров, а с деревьев и с берега острова отбивающихся осыпали стрелами.

– На весла! – выкрикнул Лютень. – Молчан, задай ритм! Фроуд, правь на ладьи! Стрелкам разить сначала лучников. Сбейте их всех с деревьев!

– Раз! Раз! Раз! – отсчитывал ритм ударов весел Молчан. Пять андреевских ладей неслись по водной глади к сражающимся. Щелкнул один, за ним второй самострел, затем болты ударили частым градом по деревьям, и с них слетело сразу несколько тел. Угомонили лучников и на берегу острова, а потом самострелы и луки с ладей ударили в лесовинов и на самой реке.

– Дави их, Треска! Не снижай хода! – крикнул Молчан и метнул сулицу в стоящего на долбленке копейщика.

– Правый борт, весла береги! – выкрикнул кормчий, и ладья на скорости протаранила, подмяла под себя сразу несколько лодок. В щит, прикрывающий Фроуда, ударило две стрелы, и он пригнулся.

– Кошки! – скомандовал Лютень.

Несколько абордажных якорей с наточенными остриями лап вылетели и впились в борта крайнего судна.

– Тяни! – проорал старшина ладейной дружины, прикрываясь щитом. Борта сблизились, еще немного – и вот они уже стукнулись друг об друга.

– На абордаж! – И волна атакующих с обнаженными мечами и диким ревом бросилась в атаку.

Военное счастье изменчиво, уже торжествующие было победу черемисы сами разом оказались в западне. Большинство их долбленок было потоплено, а со всех сторон место схватки окружали ладьи русских. С первой из них уже, вырубая паникующих лесовинов, ворвались на палубу бронные воины.

– Спасайтесь! – крикнул один, другой лесной воин, и все они, побросав оружие, посыпались за борт. Стрелки русских и подошедших к месту схватки свеев продолжали бить пловцов и в воде. Большая лодка с несколькими гребцами и стоящими в ней воинами попробовала проскочить мимо кнорра Гуннара, но его кормчий подставил борт, и она с треском в него ударилась. Несколько гребцов сиганули в воду, троих прокололи копьями, а двое стоящих на палубе воинов замешкались, и на них накинули арканы.

– Вот почему они вслед за этими в реку не прыгнули, – удовлетворенно проворчал Гуннар, проверяя на пленниках путы. – На них ведь бронька надета, неплохая по меркам лесовинов, и мечи тоже при них, явно не из простых набежников эти молодцы будут.

– Спасибо вам, братцы! – стряхивая кровь с побитой головы, кряжистый дядька поклонился своим спасителям. – Мы уж думали, что не отобьемся от черемисов. Крепко они нас тут в оборот взяли. Окружили со всех сторон челнами, к острову ближе притерли, а оттуда стрелами засыпали. Мы на прорыв было подались, несколько однодревок даже порушили, протаранили, но ход потеряли, и все, они уже на палубы давай карабкаться. Их ведь тьма тьмущая, и лезут, и лезут из реки через борт!

– Ну, ладно, главное, отбились, – участливо кивнул Лютень. – Сами кто такие, куда путь держите?

– Да мы из Торжка, – ответил дядька. – Я купец-суконщик Несмеян, и ладья это моя. А вон та – Радая, он солью торг ведет. Теперь вот поучается, что вел: убили его черемисы. В Булгар мы путь держали. От большого каравана отбились, потому как три дня назад Радайкина ладья на бревно-топляк наскочила. Борт не пробило, но вот течь хорошая пошла. Его-то, конечно, никто ждать не стал, караван дальше ушел, ну а мне как было бросить земляка? Думали, что быстро управимся и своих догоним, ан нет, задержаться пришлось. Пока вот починились, да потом дальше пошли, а тут эти, словно бы стая волков, накинулись. Ох и страху нагнали! Ревут, аки звери лютые, воют, копья-стрелы мечут, ничего ведь не боятся. Голой грудью на наши мечи и секиры кидаются. Жуть!

– Ладно, купец, долго нам здесь стоять не получится, поправь все, что можно, – и Лютень кивнул на залитую кровью ладью. – Уходить всем надо!

– Да поправить-то мы поправим, людей вот мало осталось, – вздохнул Несмеян. – Половину ведь насмерть побили, а вторая вся поранена. Ну да ничего, вниз по течению мы и так за вами пойдем, а как обратно выгребать, это уже в Булгарии будем думать. * * *

– Значит, говорят, что не стали вслед за остальными в речку прыгать? – переспросил у Гуннара Лютень. – Ну да, хорошая бронька, она ведь шибко тяжелая, – и он постукал по металлическим накладным пластинам. Кольчуга особого плетения, усиленная поверх хорошим металлом. – Такая больших денег на любом торгу стоит. С чего бы ей на простых воинах быть? Видать, лесное начальство вы заарканили.

– Для воинского начальства молоды они уж больно, – разглядывая снятый с пленника меч с нанесенными на него рунами, проворчал швед. – Скорее это дети старейшин или вождей. Ничего, у нас они все расскажут, – и он с каким-то веселым, хищным прищуром оглядел всех сидящих на мокрых досках палубы пленников.

– Какой хороший меч, – пробасил Гуннар, любовно поглаживая лезвие. – Нашей северной выделки, правда, очень старой. Видать, давно он в эту землю попал, а до этого, небось, знатному хирдманну принадлежал. Оружие с них мы себе заберем, Лютень, оно наше по праву. А вот половина из всего полона твоя будет. Без вас бы мы этих лесовинов так просто не взяли, да и ты вроде как за ярла у нас сейчас. Так что тут все по чести. Только не спеши пока их забирать. Вот уже вечером на стоянке и послушаешь все то, что они нам напоют. А потом уж думай сам, что с ними дальше делать.