Золотая чаша

Мегги слабо улыбнулась.

– А тебе в самом деле хочется уехать?

Приятельница залилась краской.

– По правде говоря… нет. Но мы готовы, ты ведь знаешь, по первому твоему знаку. Мигом соберемся – и прощай. Мы готовы на жертву!

– Ах, не надо жертв, – отозвалась Мегги. – Будь со мной до конца.

– Ну и хорошо, большего мне и не нужно. Было бы низостью с моей стороны… К тому же, – прибавила Фанни, – ты просто великолепна!

– Великолепна?

– Великолепна. И, знаешь ли, конец уже близок. Ты почти победила, – сказала миссис Ассингем.

Но Мегги ответила вопросом:

– Чего же я, по-твоему, добилась?

– Того, чего и хотела. Они уедут.

Мегги по-прежнему смотрела на нее в упор.

– Разве я этого хотела?

– О, не тебе говорить об этом. Это ему решать.

– Моему отцу? – спросила Мегги после короткого колебания.

– Твоему отцу. Он сделал выбор – и она уже знает. Теперь ей все стало ясно, но она не может ничего возразить, не может отказаться, не может и пальцем шевельнуть. Вот потому-то с ней такое творится, – сказала Фанни Ассингем.

Почему-то от ее слов перед мысленным взором княгинюшки возникла яркая картина – так всегда у нее бывало, чужие слова всегда воспринимались ярче, чем свои собственные. Она увидела вокруг себя лучи беспощадного солнца, пробивающиеся сквозь щели в шторах, и где-то там, снаружи, затерянную среди равнодушной природы Шарлотту, которой отказано даже в последнем милосердии спасительной правды. Вот она блуждает в одиночестве, без всякой помощи, бледная и безмолвная, покорившись судьбе.

– Она тебе говорила? – спросила Мегги.

Ее собеседница снисходительно улыбнулась:

– Мне не нужно ничего говорить – вот еще! Слава богу, я и сама кое-что вижу, каждый день вижу. – И пояснила на случай, если Мегги пожелает узнать, что именно: – Я вижу долгие мили океана и ужасную громадную страну, эти бесчисленные штаты, которые никогда еще не казались мне такими огромными и страшными. И наконец, я вижу: они продвигаются вглубь этой страны, день за днем, шаг за шагом, все дальше и дальше, и никогда не вернутся назад. Вот так просто – никогда. Я вижу то замечательное «интересное» место, где, как ты знаешь, в жизни своей не бывала, и еще совершенно точно вижу, что от нее потребуют интересоваться им всерьез.

– Так и будет, – задумчиво ответила Мегги.

– Действительно потребуют?

– Она действительно будет интересоваться.

Несколько времени после этих слов они смотрели друг другу в глаза, затем Фанни сказала:

– Она… Да, она будет такой, какой потребуется. И ведь навсегда, не правда ли? – Фанни говорила крайне доверительным тоном, но Мегги только молча смотрела на нее. Слова Фанни были огромны, и вызванные ими видения тоже были огромны, и все росли и росли. Однако миссис Ассингем, стоя посреди этих громад, продолжала довольно бодро: – Когда я говорю о том, что ты знаешь, я вовсе не хочу этим сказать, что у тебя есть на это какое-то особое право. Ты знаешь, потому что понимаешь, – а я его совсем не понимаю. Ничего не разберу, – призналась она почти грубо.

Мегги снова не торопилась отвечать.

– Ты говоришь об Америго?

Но Фанни покачала головой, как будто загадка Америго, вопреки всему, не требовала таких уж невероятных умственных усилий и ее давно заслонила другая. Мегги наконец поняла намек, которому следующие ее слова придадут еще более глубокий смысл. Она не собиралась называть больше никаких имен, миссис Ассингем сразу это увидела по ее глазам, но все-таки не удержалась от несколько нескромного замечания:

– Ты знаешь, что он сейчас чувствует.

На это Мегги медленно покачала головой, повторив недавний жест Фанни.

– Я ничего не знаю.

– Ты знаешь, как чувствовала бы себя на его месте.

Но Мегги снова ответила отрицательно:

– Ничего я не знаю. Если бы знала!

– Что же тогда? – подсказала Фанни, когда Мегги остановилась.

Но у Мегги уже не было сил продолжать этот разговор.

– Я бы умерла, – ответила она и быстро вышла из комнаты.

Через весь затихший дом Мегги направилась к себе; обошла зачем-то спальню, без всякой надобности переменила веер, после чего решила навестить затененные апартаменты, где в этот час Принчипино наслаждался послеполуденным сном. Мегги прошла через первую, пустую комнату, дневную детскую и остановилась у открытой двери. В просторной дальней комнате было прохладно, полутемно и так же тихо, как в первой. Главным предметом обстановки здесь была стоящая в самом центре роскошная историческая колыбель древних королей, которая, по рассказам, охраняла священный сон длинной череды престолонаследников и была подарена сыну Мегги в самом начале его жизненного пути любящим дедушкой. Тишина стояла такая, что почти можно было различить дыхание спящего ребенка. Первейший страж его снов находился тут же: отец Мегги устроился в кресле, сидел почти без движения, откинув голову и прикрыв глаза. Стройная сухощавая лодыжка, так часто выдававшая его волнение, покоилась на колене другой ноги, а непостижимое сердце скрывалось под неизменным безупречно свежим белым жилетом, проймы которого охотно служили опорой для прочно зацепившихся за них больших пальцев обеих рук. Миссис Нобль соизволила величественно удалиться, и все в комнате говорило о ее временном отречении, но ситуация была вполне обычная, и Мегги задержалась лишь затем, чтобы посмотреть. Она смотрела поверх своего веера, прижатого к лицу, смотрела так долго, что успела задать себе вопрос: спит ли отец или, заслышав ее шаги, нарочно сидит не шевелясь. В самом ли деле его глаза следят за ней из-под полуприкрытых век? Он ни о чем не спрашивает, и как же это следует понимать – так ли, что он предоставляет все решать ей? С минуту она наблюдала его неподвижность, и вдруг, словно вновь покорившись неизбежному, тихо вернулась в свою комнату.

Ее охватил довольно странный порыв – но это не было желание переложить хотя бы часть груза на кого-нибудь другого. Мегги не могла уснуть, как и в то утро, несколько дней назад, когда она смотрела на восход из своего окна. Эта сторона комнаты, обращенная на восток, сейчас находилась в тени, обе створки окна были распахнуты – Мегги всегда нравилось глядеть отсюда, сверху, будто с башни замка, примостившегося на скале. Стоя здесь, она словно парила над садом, над лесом, дремавшими в этот час в нестерпимо ярком сиянии солнечных лучей. Тенистые рощи казались разомлевшими от жары, цветочные клумбы точно потускнели; павлины расселись по баллюстрадам, вяло свесив хвосты, а мелкие пташки забились под защиту листьев. Ничего живого как будто не было видно в сверкающей пустоте, но, уже собираясь отвернуться от окна, Мегги заметила движущееся пятнышко – ярко-зеленый зонтик, спускающийся по ступенькам террасы. Вот он спустился и начал удаляться, становясь все меньше и меньше; естественно, зонтик скрывал голову и плечи той, которая его несла, но Мегги сразу узнала белое платье и особую походку бесстрашной путницы – не кто-нибудь, а именно Шарлотта выбрала этот палящий полдень для прогулки по саду и направлялась не иначе как в какой-нибудь неисследованный дальний уголок или даже за пределы сада, в намеченное заранее убежище. Несколько минут княгинюшка провожала ее взглядом и по ее целеустремленности, по некоторым особенностям походки угадала, что прогулка по сути представляет собою бегство, после чего тут же и поняла, почему им обеим не сидится на месте. Ей смутно припомнилась старинная притча, нечто насчет Ио, гонимой оводом, не то Ариадны, одиноко блуждающей на морском берегу. Вместе с тем у Мегги явилось и ощущение собственной цели, требующей незамедлительных действий; она тоже словно была сейчас одной из древних героинь, осаждаемых бесчисленными бедствиями, вот только роль, которую ей предстояло сыграть, не знала прецедента в захватывающей истории прошлого. Она вдруг поняла, что все это время, пока она сидела вместе с остальными, ей хотелось пойти прямо к той, что отделилась от всех, и каким-то образом в последний раз поддержать ее. Не хватало лишь предлога; чуть подумав, Мегги отыскала и его.

Прежде чем миссис Вервер окончательно скрылась из виду, княгинюшка разглядела у нее в руке книгу – между складками белого платья выглядывала темная обложка томика, прихваченного на случай, если придется объяснять цель своей прогулки при какой-нибудь случайной встрече; а собрат этого томика лежал в настоящую минуту на столике в комнате Мегги. Это был старинный роман в оригинальном трехтомном издании; пару дней назад княгинюшка упомянула о том, что привезла его с Портленд-Плейс. Шарлотта, чрезвычайно обрадовавшись такой возможности, выразила желание прочесть его, и наша юная приятельница на следующее же утро велела своей горничной отнести книгу в апартаменты миссис Вервер. Позднее она обратила внимание на то, что посланница то ли по неразумию, то ли по небрежности передала только один из трех томов, и к тому же не первый по порядку. Таким образом, первый том все еще оставался у Мегги, в то время как Шарлотта, по странной прихоти так несвоевременно вознамерившаяся заниматься чтением на природе, вооружилась вторым, от которого ей не могло быть никакого толку. Мегги немедленно приготовилась броситься на подмогу. Нужный том да зонтик от солнца – больше ничего и не требуется, если, конечно, не считать смелости, необходимой для исполнения ее дерзкого замысла. Никем не остановленная, она прошла через весь дом и очутилась на террасе, вдоль которой и отправилась дальше, прячась в тени и неотступно сознавая уже отмеченную нами зеркальность ситуации. Мегги спустилась в сад и двинулась на поиски, но миссис Вервер успела уйти еще дальше – как все-таки странно, что она променяла свою прохладную комнату на эти сжигаемые солнцем открытые пространства. К счастью, погоня в конце концов снова привела Мегги в благословенную тень; сюда, как видно, и стремилась несчастная бесприютная странница, а именно – к нескольким широким аллеям, чрезвычайно длинным и закрытым сверху густыми зарослями вьющихся роз и жимолости. Зеленые тоннели аллей сходились к некоему подобию тенистого храма, древней ротонде с колоннами и статуями, с нишами и сводчатой крышей; ее древность не подверглась ни малейшей реставрации, как и все остальные старинные вещи в «Фоунз», не знавшие покушений в настоящем и не опасавшиеся таковых в будущем. Здесь Шарлотта прервала свое исступленное бегство или что бы там ни было; место было вполне подходящее для отдыха, и вот Шарлотта сидела, уставившись в пространство, на скамье, на которую, видимо, только что опустилась, ничего не подозревая, как раз в ту минуту, когда Мегги показалась в начале одной из аллей.

И снова, еще более похоже, повторялся тот вечер на террасе. На таком расстоянии Мегги не могла быть абсолютно уверена, что ее заметили, и выжидала сейчас, медля приступить к выполнению своего намерения, точно так же, как медлила тогда Шарлотта; вот только намерение было другое – о, совершенно другое! Мегги помнила об этом неизменно, и оттого сделалась нетерпелива; она понемногу двинулась вперед, оказавшись в поле зрения глаз, которые смотрели совершенно в другую сторону, но через минуту вынуждены были обратиться к ней. Очевидно, никак не ожидавшая, что за ней последуют, Шарлотта смотрела со страхом и вся инстинктивно напряглась, приготовившись к обороне. Мегги это ясно видела, равно как и то, что, бросив второй раз взгляд на приближающуюся подругу, Шарлотта переменила позу. Княгинюшка подошла ближе, торжественно и молча, но остановилась вновь, давая той время приготовиться, как ей вздумается. Пусть приготовится, как хочет, как может, – Мегги только этого и надо; ей прежде всего хотелось сделать эту встречу по возможности менее тяжелой для Шарлотты. Совсем не того хотелось в прошлый раз Шарлотте, но сейчас это не имело значения; главное, чтобы Шарлотта могла ощущать, что право выбора осталось за ней. Вначале она заметно испугалась, сразу же сообразив, что преследуют ее наверняка не без причины, да и могла она разве не вспомнить в эту минуту, как сама преследовала свою падчерицу, отнюдь не скрывая своей цели и своей решимости? Мегги тогда очень почувствовала ее жестокое упорство, и миссис Вервер тоже чувствовала, и видела, и слышала, что ее многозначительное появление попало прямо в цель. Несомненно, она еще не забыла своей успешной атаки. Но теперь в ее взгляде ясно читался страх: ведь сокровище, добытое неправедным путем и глубоко зарытое в потаенном месте, которым как нельзя лучше послужило застывшее лицо падчерицы, – это сокровище того и гляди снова выберется на поверхность и снова окажется у нее на руках. Положительно, в эти минуты княгинюшка могла даже разглядеть главную причину ее тревоги. «Она не выдержала, не стерпела, не могла стерпеть своей лжи, и теперь пришла взять свои слова обратно, пришла отказаться от всего, бросить правду мне в лицо». Одно мгновение, вместившее целую вечность, Мегги явственно слышала испуганный вздох – но почувствовала только жалость к униженному состоянию Шарлотты. Сама она старалась подходить как можно тише, держа на виду книгу, прилагая все силы к тому, чтобы выглядеть безопасной, доброй и мягкой, насколько возможно, и невольно вспоминала сцены из читанных когда-то романов о приключениях на Диком Западе, когда герой поднимает руки вверх, показывая, что у него нет при себе револьвера.