Притворяясь нормальной. История девушки, живущей с шизофренией

Государственные психиатрические больницы – того типа, что называли «домами умалишенных» и о которых Нелли Блай писала в своей революционной работе, – издавна считались учреждениями ужасными, нагонявшими страх, но тем не менее необходимыми обществу, в котором есть психически больные и люди с серьезными нарушениями развития. Несмотря на это, публикация разоблачительной статьи Альберта К. Мейзела «Бедлам-1946. Большинство психиатрических больниц США – это стыд и позор» в журнале Life открыла американцам глаза на омерзительную природу таких лечебниц. Статья безапелляционно утверждала, что «один штат за другим позволяет своим учреждениям, созданным для попечения о психически больных и их излечения, вырождаться в не что иное, как концентрационные лагеря по бельзенскому типу»[34]. Адвокаты – например, доктор Роберт Г. Феликс, ставший первым директором Национального института психического здоровья в 1950-х годах, – последовали его примеру; Феликс полагал, что государственные психиатрические больницы можно и нужно заменить финансируемыми из федерального бюджета общественными центрами здоровья, которые не просто считались более гуманными, но и мостили дорогу реабилитационной модели психиатрического лечения.

Современная психиатрическая больница предназначена для того, чтобы стабилизировать состояние пациентов, а потом отправлять их на выздоровление во внешний мир.

Решение покончить с государственными психиатрическими клиниками штатов продолжает вызывать бурные дискуссии. Некоторые обвиняют клиники во всем подряд – от проблемы бездомности до убийств. В своей книге «Американский психоз. Как федеральное правительство уничтожило систему лечения психических заболеваний» (American Psychosis: How the Federal Government Destroyed the Mental Illness Treatment System) Э. Фуллер Торри клеймит позором закрытие государственных психиатрических больниц по всей стране, которое произошло в период президентства Джона Ф. Кеннеди:

«К сожалению, проведенный Конгрессом законодательный акт, касавшийся центров психического здоровья, имел фатальные изъяны. Он способствовал закрытию государственных психиатрических больниц, но не предлагал никакого реального плана, который определял бы, что случится с выписанными пациентами, особенно отказывавшимися принимать лекарства, необходимые им для того, чтобы оставаться здоровыми. Этот закон не включал никакого плана будущего финансирования общественных центров психического здоровья. Он фокусировался на профилактике, в то время как никто не разбирался в психических заболеваниях в достаточной степени, чтобы знать, как их предотвратить. А действуя в обход штатов, он гарантировал, что в будущем эти услуги не будут скоординированы».

Торри, психиатр, который помогал основать Лечебно-юридический центр (Treatment Advocacy Center), энергично пропагандирует недобровольное лечение, включая госпитализацию. Он публично критикует движение за реабилитацию из-за того, что оно дает ложную надежду серьезно больным людям. В свою очередь, движение за реабилитацию и «движения бывших пациентов» критикуют Торри – за подчеркнутое стремление «волочь силком и запирать».

Для существования законов о принудительной госпитализации есть серьезные основания – в первую очередь довод об обстоятельствах, при которых личности с тяжелыми психическими заболеваниями теряют способность принимать важные для них решения самостоятельно. Национальный альянс по психическим заболеваниям (NAMI) заявляет в своей политической платформе, что «при адекватном профессиональном консультировании каждый человек с серьезным психическим заболеванием, который обладает способностью и компетенцией для принятия решений, должен иметь право управлять собственным лечением». Но «когда у индивидуума отсутствуют таковые способность и компетенция в силу его тяжелого психического заболевания… заменяющее его суждение других… может быть оправданной мерой при определении методов лечения и возможной госпитализации». Что касается недобровольной госпитализации, NAMI особо указывает, что люди «с серьезными психическими заболеваниями, такими как шизофрения и биполярное расстройство» могут «в силу своего заболевания временами быть неспособными к пониманию или верному суждению о своей потребности в медицинском лечении». Как женщина с шизоаффективным расстройством – психиатрическим расстройством, которое сочетает в себе то и другое, – я считаю себя заинтересованной стороной. Недобровольная госпитализация иногда может быть оправданной, но я никогда не ощущала от нее пользы для себя.

Раздел 5150 Закона о социальном обеспечении штата Калифорния гласит, что «человека с расстройством психического здоровья, который представляет опасность для других или себя или является глубоким инвалидом» дозволено брать «под стражу на срок до 72 часов для оценки, обследования и кризисного вмешательства или помещения для оценки и лечения в учреждение, предназначенное округом для оценки и лечения и одобренное Государственным департаментом услуг здравоохранения». Хотя во всех штатах есть та или иная форма этого закона, именно 5150 просочился в культурный жаргон как обозначение недобровольной психиатрической госпитализации. Один мой друг, ветеран системы психиатрического здравоохранения, как-то признался мне, что ПИН-код его банковской карты – 5150. Мы оба посмеялись с чувством некоторой неловкости.

Согласно подразделу (g), пункту 1 раздела 5150, человек, взятый под стражу в соответствии с этим законом, должен быть обеспечен следующей информацией – либо в устной, либо в письменной форме:

«Меня зовут (имя и фамилия сотрудника, производящего задержание).

Я – сотрудник (название структуры или организации).

Вы не находитесь под уголовным арестом, но я забираю вас для обследования профессионалами в области психического здоровья в (название учреждения).

Сотрудники учреждения ознакомят вас с вашими правами».

Если человека берут под стражу, забирая из дома, ему также должны сообщить следующую информацию:

«Вы можете взять с собой несколько личных вещей, которые я должен одобрить. Пожалуйста, сообщите мне, если вам нужна помощь в выключении любых электроприборов или водоснабжения. Вы можете сделать телефонный звонок и оставить записку, чтобы сообщить друзьям или родственникам, куда вас увезли».

Хотя я бо́льшую часть жизни прожила в Калифорнии, меня ни разу не госпитализировали по статье 5150. Мне кажется, что этот последний процитированный мною параграф перекликается с формулировками историй о похищениях – «Оставьте записку, чтобы сообщить друзьям или родственникам, куда вас забрали». Как выглядят эти записки, написанные под принуждением? Сколько времени дается человеку, чтобы составить такое сообщение?

Согласно разделу 5150 Закона о социальном обеспечении штата Калифорния, человека с расстройством психического здоровья, который представляет опасность для других или себя, можно задержать на срок до 72 часов.

Однажды я беседовала с молодой женщиной, которую буду называть Кейт, о ее опыте применения статьи 5150. Кейт рассказала, что ее «взяли по 5150» в 2012 году, после того как она призналась в мыслях о самоубийстве социальному работнику в офисе по выдаче пособий в Окленде, штат Калифорния. Ей грозило выселение, и, по признанию Кейт, она не слишком хорошо справлялась с мыслями об этой перспективе. Социальный работник предложила Кейт переговорить с дежурным консультантом; Кейт согласилась, испытывая облегчение от того, что ей предложили помощь. Однако, как только стало ясно, что консультанта нет на месте, социальный работник задержала Кейт по статье 5150. Кейт не помнит, чтобы слышала что-либо подобное пункту 1 раздела (g), зато вспоминает, что никто, включая полицейских, почти ничего не говорил до тех пор, пока она не попала в больницу.

– Не знаю, каким образом в этом месте вообще кто-то может выздороветь, – говорит она. – Меня поместили в огромный и шумный приемный покой. Большинство присутствовавших там людей показались мне бездомными, которым надо было на пару дней убраться с улицы, отоспаться и поесть. Некоторые бредили или кричали. Некоторые напоминали завсегдатаев этого заведения. Никакой помощи мне не оказывали. Я просто сидела там с медсестрами и умоляла их отпустить меня.

Этот опыт повлиял на реакцию Кейт на других людей в состоянии психиатрического кризиса.

– Теперь, – говорит она, – я делаю все возможное, чтобы не дать принудительно госпитализировать человека, и предлагаю отвезти его в отделение неотложной помощи своими силами… Я никто, но я знаю, как успокоить человека достаточно, чтобы добиться от него согласия на добровольную госпитализацию.

Хотя задержание по статье 5150 – не то же самое, что арест («Вы не под уголовным арестом»), между недобровольной госпитализацией и лишением свободы есть неизбежные параллели. В обоих случаях заключенный не может полностью контролировать свою жизнь и свое тело. Он зависит от милости тех, в чьих руках власть; он должен вести себя предписанными способами, чтобы получать привилегии и со временем, возможно, оказаться освобожденным. Существует множество людей, у которых психическое заболевание и тюремное заключение накладываются друг на друга: по данным Министерства юстиции США, «почти 1,3 миллиона людей с психическими заболеваниями содержатся в тюремном заключении в федеральных тюрьмах и тюрьмах штатов».

Для тех из нас, кто живет с серьезными психическими заболеваниями, мир полон клеток, в которых нас могут запереть.

Я надеюсь, что не попаду в эти клетки до конца своей жизни, хотя допускаю для себя возможность обращения в психиатрическое учреждение, если самоубийство будет казаться мне единственным выходом. Я утверждаю, все эти годы спустя, что ни одна из моих трех недобровольных госпитализаций не помогла мне. Я считаю, что удержание в психиатрическом учреждении против моей воли остается для меня одной из самых болезненных травм.

По данным Министерства юстиции США, в тюремном заключении пребывают почти 1,3 миллиона людей с психическими заболеваниями.

Я больше не вожу дружбу с человеком, который сказал мне, что его ПИН-код – 5150, но, когда мы дружили, я потратила несчетное число часов на попытки убедить его не убивать себя. В темные ночи, когда казалось особенно вероятным, что он сведет счеты с жизнью, я старалась уговорить его на добровольную госпитализацию. Если бы он был в больнице, рассуждала я, мне было бы спокойнее знать, что кто-то за ним присматривает. Однажды, когда у него было особенно сильное обострение, я сказала ему, что собираюсь позвонить в полицию. Он рассмеялся и ответил, что лучше вынудит копов пристрелить себя, чем поедет с ними в очередное психиатрическое учреждение. Он устал от больниц, он устал жить. Но мне никогда не приходилось спрашивать его, почему он так противится мысли о госпитализации. Думаю, мы оба знали, что я тоже боюсь снова оказаться в больнице.