Притворяясь нормальной. История девушки, живущей с шизофренией

К тому же Стюарт был довольно забавным. После того как его спустили на веревках со стены во время занятий по скалолазанию, когда он отказался подниматься дальше, мальчик без всякого стеснения шутил, что чувствовал себя «как тонна кирпичей на стройке». Все свои шутки он обычно завершал громким лающим смешком: «Ха!»

К. тайком организовал воссоединение Алекса и Стюарта за бильярдным столом, при котором я присутствовала как второй наблюдатель. Они несколько часов играли без всяких инцидентов. «Смотрите-ка, как мило ваш жених обращается с этими мальчиками, – сказала мне другая женщина-консультант. – Должно быть, вы дождаться не можете, когда у вас будут свои дети».

Во вторую и последнюю ночь в лагере у Стюарта возникла какая-то проблема с дыханием. Единственное, на что он пожаловался, – что слюна стала густой и он «не может нормально дышать».

– Вот так каждый раз бывает, – всхлипывал он.

Я повела его в лазарет. Дежурный врач дал ему лекарство и ингалятор и велел пораньше лечь спать; я проводила Стюарта в пока пустой коттедж, и он вскарабкался на свою верхнюю койку, заливаясь слезами.

– Это так неприятно, – прошептал он.

– Я понимаю, – ответила я. – Закрывай глаза.

Моего роста едва хватало, чтобы дотянуться до верхней койки, стоя на цыпочках. Но я тянулась изо всех сил, чтобы продолжать видеть его.

– Все хорошо, – шептала я.

Он задрожал и плотно зажмурил глаза, периодически смахивая слезы тыльной стороной своих маленьких ладошек. Я сказала ему, чтобы он постарался расслабиться. Гладила его по голове. Напевала китайские колыбельные. И чем дольше я стояла, и гладила, и напевала, и шептала, тем спокойнее и неподвижнее он становился, пока не уснул. В какой-то момент краем глаза я зацепила лицо К. в окне коттеджа.

Потом он сказал мне:

– Из тебя получилась бы хорошая мать.

– Это была только одна ночь, – ответила я.

На следующее утро во время церемонии закрытия смены руководители лагеря попросили ребят пустить микрофон по кругу и сказать по паре слов об их впечатлениях от «Желания». Завтрак в коттеджах детей предподросткового возраста получился хаотичным: Аарон, который бо́льшую часть смены высмеивал Стюарта, свернулся клубком в углу столовой и отказывался двинуться с места, а один из новых соседей Стюарта начал плакать и кричать, что ему нужно домой – срочно.

Я сидела в общем кругу на своем складном стуле и слушала, как каждый из ребят говорил о «дружбе» и «общности». Потом настала очередь Стюарта. Он поднялся, сунув руки в карманы.

– Вначале лагерь мне не понравился, – сказал он. – Ребята были злы ко мне. И я думал, что не смогу завести друзей. Но потом мне было весело, и друзья появились. И я хочу снова приехать в следующем году.

Я порадовалась, что надела темные очки, потому что из моих глаз потекли слезы.

Помешала бы мне психическая болезнь быть хорошей матерью? В лагере все было в порядке. Я заботилась о мальчиках, а после того как меня переселили из первого домика во второй, заботилась о Стюарте. Но в то время я не страдала ни манией, ни депрессией. Я не могу даже представить себе, что мне позволили бы заботиться о чужих детях в таком состоянии. Позднее, когда у меня развились психотические симптомы, трансформировавшие мой диагноз в шизоаффективное расстройство биполярного типа, я забывала покормить свою собаку. А когда понимала, что забыла об этом, я была слишком безразлична, чтобы все-таки пойти и покормить ее. Порой я даже не могу связать двух слов или шевельнуться. Случаются периоды, когда я точно знаю, что моего мужа подменили роботом.

У Аманды, матери моей подруги, биполярное расстройство. Однажды, когда Аманда была маленькой, ее мать госпитализировали в Рождество, и с тех пор Аманда ненавидит Рождество. Моя психически больная двоюродная бабушка настолько пренебрегала своим младенцем-сыном, что ее лишили права опеки над ним. Она умерла в психиатрической больнице. Одна из моих теток пыталась убить мужа поварским ножом. Могла ли я быть одной из этих женщин?

Мне нравилось заботиться о детях в летнем лагере. Но впоследствии у меня были тяжелые психические срывы, когда я была равнодушна ко всему живому и забывала даже покормить свою собаку. Что могло бы стать с ребенком?

С другой стороны, матери то и дело совершают ужасные поступки. Наверное, бо́льшую проблему составляют просто плохие родители, не важно, есть у них шизоаффективное расстройство или нет. Я могла бы навредить своим будущим детям таким способом, который не имеет ничего общего с манией, депрессией или психозом. Или могла бы компенсировать свои неврологические дефекты, будучи внимательной и заботливой матерью – той, которая стопками глотает педагогическую литературу и рано просвещает своих детей насчет причин своего странного поведения.

За Стюартом приехала его мать, энергичная, жизнерадостная женщина. Она рассказывала нам, что Стюарт берет уроки верховой езды. По некоторым ее оговоркам мы с К. впоследствии догадались, что она была матерью-одиночкой и трудилась в поте лица, стараясь дать сыну лучшее из возможного. Стоило ей отлучиться в лазарет, чтобы забрать лекарства и документы сына, как Стюарт немедленно устроил ссору из-за воздушного хоккея.

– Дайте мне поиграть, – сказал он двум девочкам, которые встали за стол.

– Да мы сами только что пришли, – возразили они.

– Может быть, ты сперва посмотришь, как девочки играют, а потом поиграешь, когда они закончат? – предложила я.

– Я хочу играть сейчас! – сказал он, повысив голос.

И такой была бы реальность бытия со Стюартом – или любым ребенком с трудностями. Так было бы 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, 365 дней в году. Не 1 день в лагере, и не 3 дня, и не 3 недели. Всю жизнь. Потом вернулась мать Стюарта с его вещами, обняла сына и сказала, что пора ехать.

Стюарт не попрощался ни с К., ни со мной. Он просто ушел, и с тех пор мы его больше не видели.

На пути домой мы с К. поначалу оба молчали.

– У нас мог бы быть такой ребенок, – сказала я наконец.

Сводный брат угрызений совести и чувства вины моей матери – мой незримый вопрос к ней: если бы я не родилась, было бы лучше? Несмотря на то что я не раз давала родителям повод гордиться мной, я не могу не гадать, не перевешиваются ли мои достижения срывами, которые они наблюдали годами. Наверное, будь у моей матери возможность выбрать для меня набор генов, она бы кое-что в нем переделала. Я была бы совершенно другим человеком.

Несмотря на все страхи из-за того, что ребенок с психическим заболеванием (или любой другой серьезной инвалидностью) потребует постоянного присмотра, возможно, именно эти причины, по которым я, как мне казалось, не хотела детей, стали главными факторами, в итоге изменившими мое мнение. Меня саму удивила моя любовь к Стюарту. Он был умницей и весельчаком и знал великое множество потрясающих и любопытных фактов. Кроме того, у нас с ним был общий диагноз, и, вероятно, это в наибольшей степени объясняет, почему я терпеливо относилась к его истерикам и странностям. «У нас мог бы быть такой ребенок», – сказала я. И действительно, мог бы.

В мыслях я по-прежнему возвращаюсь к теме материнства. Это повлияло на выбор постоянной контрацепции. Я остановилась на методах, предполагающих восстановление репродуктивной функции.

После того как мне по медицинским показаниям удалили внутриматочную спираль, мы с К. стали обсуждать более постоянные формы контрацепции. Говорили о перевязке труб, гистероскопической стерилизации Essure и вазэктомии. И все же я упорно утверждала, что не хочу ни перевязки труб, ни стерилизации, говоря К., что при вазэктомии больше вероятность восстановления. Спрашивая себя, почему меня волнует возможное восстановление, я осознаю, что сама не знаю.

Ближе к 30 годам я перенесла полостную операцию. На моем левом яичнике образовалась гигантская киста, и ее надо было удалить. Существовала возможность, что я потеряю вместе с ней и яичник. Проснувшись, я первым делом спросила медсестру:

– Мой яичник цел?

Она кивнула:

– С вашим яичником все в порядке. Вы уже спрашивали. Когда отошла общая анестезия, это были первые слова из ваших уст.