Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016

Глава 18 ВОСКРЕШЕНИЕ ЕВРОПЫ?

Каждый переживал brexit по-своему. У меня сначала, конечно, был, как у всех, шок. Но недоумение было уже свое, отдельное. Англия все-таки страна, где родилась Великая хартия вольностей, родина европейской свободы можно сказать. И надо же, чтобы именно она предпочла европейской солидарности забытую, казалось, грёзу о прошлом имперском величии («мы-не Европа, мы были владыками полумира»). Какова же должна быть мощь имперского национализма, если и годы спустя, когда остались от того величия одни воспоминания, все еще способен он, этот фантомный национализм, определять сегодняшнюю политику!

И тут же по ассоциации вспомнилось, что в России-то на наших глазах второе уже десятилетие происходит то же самое. Да, русская Хартия вольностей принята была не в 1215, как английская, а в 1550 году (см. Приложение 2). Разница в три с лишним столетия что-то значит. Не говоря уже о том, что английская Хартия положила начало всемирной эпопее борьбы с произволом власти, а русская — была утоплена в крови и, худшее из всего, что может случиться с историческим событием, забыта. На века. Но слишком далеко увлекли меня ассоциации. Мы все же не о несчастливой России сейчас, об Англии. И о Ьгехй.

А он вызвал повальную панику на финансовых рынках (Поуу }опз потерял 600 пунктов!) и, понятно, ликование пропутинской клаки в Москве. Там отнеслись к Ьгехй с надеждой — на «эффект домино». По мнению Жириновского: «Англия-это начало, за ней развалится НАТО, Шенген и евро». Из той же оперы, представьте себе, Познер: «Выход Великобритании приведет к распаду ЕС, мечта о Соединенных штатах Европы похоронена». Борис Титов пошел дальше: «Это не только отделение Англии от ЕС, это отделение ЕС от США». Сергей Железняк обвинил «брюссельскую бюрократию». Константин Косачев тоже. В унисон со всем этим хором неожиданно прозвучал голос знаменитого советского диссидента Владимира Буковского: «Евросоюз — огромная и безумно дорогая бюрократическая структура, напоминающая Советский Союз. Великобритания, наконец, это поняла и проголосовала за выход из ЕС, который обречен на распад». То-то приятно было бы путинской России увидеть себя Гулливером среди 28 «лилипутов» и куда легче стало бы ей справляться с каждым из них в отдельности, нежели с одним могучим Союзом.

Не в счет, оказывается, что на протяжении шести десятилетий Союз этот при всех его очевидных недостатках хранил мир на истерзанном братоубийственными войнами континенте. Войнами, которые, как мы знаем, были «безумно дороже», чем поддержание мира. И свободного, между прочим, мира, ценностного, «поствестфальского» (см. гл. «Ценности и интересы»), Не в «вестфальскую» же Россию устремились миллионы бездомных беженцев из разоренной войной Сирии. В «бюрократическую» Европу они устремились. И Европа приняла их — из со-чувствия, из со-жаления. из ЦЕННОСТЕЙ своих одним словом, хоть это и противоречит ее ИНТЕРЕСАМ.

Не в счет даже то, что бюрократический этот Союз в неправдоподобно короткий исторический срок поднял Европу из послевоенных руин, превратив ее в могущественную мировую державу-и, в отличие от СССР, не поработив свой народ, без ГУЛАГа. Впрочем, все это тривиальности, кто их не знает? Разве что пропутинская клака и примкнувший к ним Буковский, грезящие о распаде ЕС? И говорю я о них лишь потому, что грустно, грустно «гуртовое невежество», как называл это Чехов.

На самом деле неизмеримо больше всего этого совершил за свою короткую жизнь Европейский союз. Вот пример. Мне не рассказать, как делается политика в «вестфальском» мире лучше Бориса Акунина. Он писатель, ему слово: «Я прекрасно понимаю, что в геополитике действуют простые биологические законы: сильные кушают слабых, идет непрекращающийся естественный отбор; жизнестойкость наций и государств постоянно подвергается проверке на выживаемость. Мой либерализм не покушается на эти основы геополитической эволюции». Единственное, что мне здесь непонятно, это почему Акунин говорит об «эволюции». Я назвал это «международной анархией», показал, что так было ВСЕГДА и привел в доказательство поговорку первобытного племени Нуэр: правда на кончике копья (см. опять же главу «Ценности и интересы»). Никакой, короче, эволюции.

Иногда можно услышать аргумент, что вестфальский «баланс сил» был некоей надгосударственной формой «разделения властей». Но Вестфальский договор лишь передал монополию на «веру» государственной власти, иначе говоря, легитимировал произвол власти. А «баланс сил» (или интересов) как раз и узаконил СИЛУ как универсальный регулятор отношений между государствами. Другими словами, войну. Отсюда международная анархия и «национальный эгоизм». Какое уж там разделение властей?

Другое дело, что просто ничего иного не смогли придумать, чтобы прекратить Тридцатилетнюю войну, превратившую Германию в пустыню, где люди буквально ели друг друга, как в Ленинградскую блокаду. Устали воевать. Правы здесь мои оппоненты в том смысле, что мусульманский мир и Вестфаля не добился — и воюет «за веру» до сих пор. «Естественный отбор», однако, продолжает работать и в вестфальском мире. Процитирую по памяти остроумную метафору того же Акунина. Встречает волк в лесу аппетитную Красную Шапочку и спрашивает: «О чем толковать будем, дорогая, о дружественном слиянии или о рейдерском захвате?» Таков этот мир.

Так вот, именно на этот незыблемый, казалось, «естественный отбор», перед которым пасует даже либерализм Акунина, как раз и покусился, как мы скоро увидим, ЕС. И преуспел. Упразднил его.

Так или иначе, мне, хоть я и не дока в делах современной Европы, видится совсем иной исход Ьгехй. А именно превращение ЕС из экономического союза в Федерацию, в союз ПОЛИТИЧЕСКИЙ. И выход из него Англии, самого сильного противника Еврофедерации (даже на общую валюту не согласилась), открывает для этого неожиданные возможности. Более того, делает их, логически говоря, неминуемыми. При наличии, разумеется, политической воли его нынешних лидеров.

Вообще-то это старая моя мысль, что, оставаясь только экономическим союзом, и притом непоследовательным, отдающим фискальную политику в распоряжение государств-членов (что противоречит самому замыслу Союза), ЕС обречен не только на бесконечные финансовые кризисы, но и на стагнацию. Я высказал эту мысль довольно пространно в третьем томе трилогии «Россия и Европа. 1462–1921», опубликованной еще в первом десятилетии XXI века. Повторю вкратце свои тогдашние аргументы.