Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016

ВАСИЛИЙ ОСИПОВИЧ КЛЮЧЕВСКИЙ 1841–1911

Нашу русскую историческую литературу нельзя обвинить в недостатке трудолюбия, она много работала, но я не возведу на нее напраслину, если скажу, что она сама не знает, что делать с обработанным ею материалом…

В. О. Ключевский

Еще в школьные свои годы я подозревал, что мой любимый историк, сто лет со дня смерти которого исполнилось в прошлом году (статья написана в 2012-м), был мастер говорить в лицо коллегам неприятную правду. Но и тогда перехватило у меня дыхание, едва я уразумел дерзость текста, вынесенного в эпиграф. Ну, подумайте, бросить в лицо целой науке, уважаемой — не чета нынешней, блестящей во многих отношениях, что не ведает она, зачем горбатится! Только повзрослев, сильно повзрослев, я понял, что в конечном счете Ключевский был прав.

Прав, потому что историческая наука его времени, а то было роковое время между Великой реформой, освободившей соотечественников от трехсотлетнего рабства, сохранив при этом столь же архаическое и столь же опасное самодержавие, и великой революцией, которая заново поработит крестьян и страну, — эта наука действительно не исполнила свою главную функцию. Я говорю о функции прогностической. Она не подготовила Россию к тому, что ее ожидало, не предупредила о возможности страшного будущего.

Я знаю, многие, включая и моих коллег, полагают, что история и есть собственно наука о прошлом (что было, то было и быльем поросло), но потому и был Ключевский, которого я с тех самых школьных лет почитаю своим наставником, великим историком, что знал: история — еще и наука о будущем.

И горько, я уверен, ему было, что в горах неосмысленных его современниками и порою замечательных исторических открытий не содержалось даже предчувствия предстоящей трагедии.

Он-то сделал для предотвращения этой трагедии все, что было в его силах. Не однажды, рискуя профессиональной карьерой, бросал вызов самому Карамзину, чей центральный тезис столетиями (как мы еще увидим) служил, и по сей день служит, мощной идейной подпоркой самовластья в России.

А профессиональная карьера досталась Ключевскому тяжело. Бедный семинарист из глубоко провинциальной Пензы, «безотцовщина», с младых ногтей зарабатывавший на хлеб частными уроками, он приехал в 1861 году, в канун Великой реформы, завоевывать старую столицу — без денег, без влиятельных покровителей, без всяких отчетливых перспектив. Только страсть к истории, ненависть к самовластью да блестящие литературные способности — так выглядели тогда все его ресурсы.

И все, чего добился Ключевский, а добился он многого: и звания академика, и генеральского чина в табели о рангах, и славы самого читаемого историка в России, и, не в последнюю очередь, репутации кумира студенческой молодежи-всего этого добился он собственным тяжелым трудом в столичных архивах. Рисковать ему, короче говоря, было чем. И он рисковал.

В особенности при защите докторской диссертации «Боярская дума Древней Руси» в Московском университете (журнальный вариант которой был, кстати, опубликован — нечто совершенно в наши дни немыслимое-в 11 номерах популярного журнала «Русская мысль»). Рисковал и позже, когда эта самая «Боярская дума», на которую он потратил десять лет жизни, подверглась в тогдашней печати жестокой и оскорбительной атаке, «сильнейшему разгрому», по словам акад. Милицы Васильевны Нечкиной, автора единственной до сих пор серьезной монографии о Ключевском.

Обо всем этом, впрочем, мы еще поговорим подробно. А пока скажу справедливости ради, что далеко не все сегодняшние мои коллеги разделяют мое восхищение наставником. Несмотря даже на то. что и сейчас, сто лет после смерти, Ключевский все еще остается, если верить социологам, самым читаемым историком в России!

Так или иначе, выступление известного эксперта Александра Каменского в ходе июньской 2011 года дискуссии о наследстве Ключевского в фонде «Либеральная миссия» сомнений в его, мягко говоря, скептицизме не оставило. «Ключевский как великий историк-миф», — заявил он. «Сейчас Ключевский скорее хорошая литература, чем история», — поддержал его другой историк, Олег Будницкий, Конечно, возмущенная аудитория им возразила. Но как? Несколько слов об этой дискуссии многое объяснят нам о нынешнем состоянии исторической мысли в России.