Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016

Глава 10 МЯТЕЖ ИЛИ РЕВОЛЮЦИЯ? Часть вторая

Октябрь 2011-го был в Москве обычный, слякотный, словно никакой «рокировки» и не было. Не предвещал ничего драматического. Во всяком случае, не предрекал, что полгода спустя Путин будет плакать. Прилюдно. Песков, правда, объяснит это впоследствии сильным ветром, слезятся, знаете ли, глаза, бывает. Только вот у стоявшего рядом Медведева глаза почему-то не слезились.

Хотя, если на кого-нибудь из этих двоих и следовало так жестоко подействовать «ветру», то, казалось бы, как раз на потерявшего президентство Медведева. Не зря именно его пресс-секретарю Наталье Тимаковой приписывалась странная реплика (после грандиозного митинга 24 декабря): «Знали бы мы, что столько народу выйдет за нас на площадь, мы совсем иначе вели бы себя в сентябре».

Впрочем, возможно, ничего подобного она не говорила, только подумала. Как бы то ни было, не от того 4 марта 2012-го слезились глаза у Путина, что он торжествовал победу над Медведевым. Скорее обычная выдержка изменила ему на миг по другой причине. Тем более что не в первый раз она ему изменила. Как иначе объяснить, что после того декабрьского митинга, о котором говорила (или подумала) Тимакова, он призывал гигантскую толпу бюджетников на Поклонной УМЕРЕТЬ за него под Москвой? Так прямо и просил, цитируя грозную строку из Лермонтова: «Умремте ж под Москвой, как наши братья умирали». Случайно ли смешался тогда в его сознании тот митинг с Бородинской битвой, когда на карте была Москва?

Когда в 1968-м взбунтовавшийся Париж отверг де Голля - национального героя, дважды спасавшего Францию от смертельной угрозы, он не призвал толпу своих сторонников умереть за него. Путин призвал. Де Голль ушел тогда в отставку. Путин победил Москву, победил РЕВОЛЮЦИЮ. Было от чего, согласитесь, прослезиться 4 марта. Я к тому, что в роковом промежутке между капитуляцией Медведева 24 сентября 2011-го и 4 марта 2012-го, когда Путин торжествовал победу, действительно произошло нечто экстраординарное, изменившее судьбу его царствования. Революция произошла. Разве император Николай, пушками разогнав восставших декабристов 14 декабря 1825 года, не был уверен, что победил именно революцию, вызванную «безумием наших либералов»? Так и сказал тогда император: «Революция была у порога России». Разве что Лермонтова не цитировал. Да и то потому, наверное, что не написал еще тогда Лермонтов свои знаменитые строки.

Навальный вспоминал впоследствии: «Мы думали, что важнее всего для него историческая миссия. Что он хочет остаться в учебниках Петром I. Никто не ожидал, что он войдет в конфликт с передовой частью общества, станет апеллировать к фундаментализму». Вот что в сухом остатке произошло: у мыслящей части России не осталось сомнений, что не историческая миссия важнее всего для Путина, а власть. И сохранить ее он был готов любой ценой. Не побрезговав, в том числе, и союзом с другой, немыслящей частью России, «низшей», как назвал ее Иван Павлов.

Согласился, другими словами, с тем, что останется в учебниках не Петром Великим, а Николаем I. И обнаружилось вдруг, что не один он такой, небрезгливый, что действительно революция произошла, говоря словами Чаадаева, «в нашей национальной мысли, не хотят больше в Европу, хотят обратно в пустыню». А в пустыне, понятно, другие приоритеты. Все это, однако, было потом.