Американский альбом

Миннеаполис

Марине и Мише

Мы побывали в Миннеаполисе. – Проведем там пару дней. Сначала у друзей в городе, – планировала Ира, – потом на озерах. Недели должно хватить.

Индустриальный пейзаж с участием укрощенной Миссисипи. Ощущаешь мощь несущейся мимо реки, видишь гигантские корпуса на противоположном берегу, пожирающие энергию усмиренной стихии, и проникаешься пафосом.

Сейчас время форм изящных, больше похожих на пудреницу, чем на техническое изделие. Сейчас век микроэлектроники и нанотехнологий, а грандиозные трубы, изрыгающие черный дым, обезумевшие в вечной гонке колеса, – промышленный футуризм столетней давности обрел завершенность и превратился в честного трудягу. Результат очевиден и воспринимается, как само собой разумеющееся. Мы идем вперед. Причем здесь унылые рассуждения некоего грека, будто в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Кому он это рассказывает? В инструкции по технике безопасности все это есть. Никто и не собирается входить, тем более, дважды, ни босиком, ни в сандалиях, люди поглощены бизнесом. Зачем он так сказал? Сидит на пособии и выдумывает…

Это о роли метафоры (пусть философского свойства) в практической жизни, которая течет и бурлит (примерно, как Миссисипи) без всяких фантазий. Пора научиться мыслить реально. Дверь из кухни открывается на зеленый лужок, обнесенный изгородью. Поменьше той, что отделяет зевак от бешеной Миссисипи, но все же. Посреди лужка большое дерево, под ним скамейка, на ней наш хозяин Миша. Подставив лицо утреннему солнцу, Миша трет щеки электробритвой. В бритве – энергия Миссисипи, другую часть использует Мишина жена Марина на кухне. Можно, конечно, ходить небритым, но хочется хорошо выглядеть. В Америке это связано с молодостью для тех, кто еще молод, и с деньгами для всех остальных. С деньгами можно хорошо выглядеть всегда и всюду, даже с последним букетом сверху, на крышке. И на этом лучше остановиться, расширение образа за пределы нашего мира лишает его достоверности. Может, когда-то прояснится, а пока так…

Водопады – квинтэссенция романтизма, такими мы их представляем где-нибудь в Альпах (кто был, подтвердит). Но и у нас есть где насладиться. Вода льется, коварно минуя счетчик энергетической компании, с шумом и брызгами. Спросите, в чем здесь польза? Природа живет по-своему, и наши капризы с ней не совпадают. Попробуйте пристроить пение соловья в сборник романсов для фортепиано. Романс с таким названием есть, но поет его не соловей. Даже, если под фанеру, но не он. Извините, я думал, вы в курсе. Просто не знаешь, как быстрее стать взрослым. Сегодня рано, послезавтра поздно! Для девиц это важный тезис. И вообще, революционная ситуация…

На плотинах электростанций народ основательный, с думой на лбу. Американцы умеют считать деньги даже в виде деятельного отдыха. Зато у водопадов легкость необыкновенная. Мысли самые воздушные (в голове и просто так). В нижней части водопадов (они идут каскадами) фигура-памятник в обнимку с лопатой. Вот это и есть герой. Во время Великой Депрессии такие ребята подняли нынешний заповедник с нуля. Пришли и сделали. Чего просто так сидеть, репу чесать?

Молодежь налегает на перила мостика, поток внизу шумит, зелено, весело и обдувает приятно, здешняя аура благоприятствует. И натуральный соловей в кустах ждет объявления номера.

В Миннеаполисе масса озер, мимо постоянно пробегает или крутит педали городское население. Без всякого насилия над собой. Добежать, остановиться, пережить момент и нестись обратно. Наши друзья – молодые пенсионеры бегают по три часа в день, пока у их собаки хватает сил. Действительно, пес выглядит довольным. Главное, не думать лишнего, тем более у собак это не принято.

С утра в воскресенье ритмично ухает барабан. Звучит впечатляюще и разносится далеко. Граждане собираются на Проводы махаона. Печальное событие, но большой скорби не наблюдается. Как раз накануне Ира подобрала в траве покойницу. Следов насилия и видимых повреждений мы не обнаружили. Бабочка просто сложила нарядные крылышки и подчинилась законам природы. Надеемся, они не заставили ее страдать. Приятно погибнуть во имя всеобщей гармонии, не патриотизм, конечно, но тоже кое-что. Поэтому праздник. Свезли со всей округи индейских детишек, разодетых по такому случаю во все индейское, сейчас они совершают ритмические телодвижения под зверское гупанье. Индейские наряды, раскрашенные перья из птичьих хвостов, кожаные юбочки, сапожки на коренастых ножках. Индейские девчата крепки в кости, и то, что мы знаем о них, – чистая правда. Звенящие вопли и пыхтящая трубка в натруженной руке – это не сейчас, а позже, когда придет время передать опыт молодежи. Приятно хорощо выглядеть в профиль с орлиным пером в затылке. А снятие скальпов оставим под вопросом. Может, и не было его вовсе? Сами видите, мода такая, прическа под бильярдный шар, еще и височки подбрить.

Исключительно для красоты. Бледнолицые придумали, а здешние простаки рады стараться.

Праздник Похороны махаона. Но печали на лицах не видно. Мы стояли за спинами индейских девчат, с наших мест печаль не просматривалась.

Дети украшают пейзаж. Танцплощадка, эстрада с музыкальной группой, и, конечно, барабан. Натуральные индейцы маршируют. Младенцы ползут под ноги. Подростки резвятся. Всем весело. Добрая тетушка пускает на парковку бесплатно. Чернокожий малый ловко рулит механической тележкой, убирает мусор. Будет президент, не иначе. Солнце светит, извиняясь за недогрев, с бледного неба. Зябко, по-осеннему поблескивает озерная вода. Биотуалеты строем, как почетный караул. Экологически чистый праздник. Даже пива нет. Я выпил колы и потом долго приходил в себя. Привет тебе, махаон. Прощай, крылатый друг, и до встречи…

Если сравнивать себя (допустим, очень захотелось), то с великими. Так спокойнее. В любом случае не прогадаете. Они свое сделали, отличились, как смогли, теперь наша очередь. Будет повод для сравнения (и памятника, конечно). Вот, кстати, памятник Фицджеральду Френсису Скотту. Он отсюда – из города Сент Пол, напротив Миннеаполиса, с другой стороны Миссисипи. Молодость писателя здесь прошла, здесь Скотт влюбился в красавицу Зельду, отсюда отправился с ней в Париж.

Нынешний Ф. Скотт подчеркнуто скромен и, похоже, одинок по состоянию скульптурной своей натуры. В костюме и галстуке, с переброшенным через руку пальтецом. Вид скорее смущенный, улыбчивый – не просто так, а понимающе и деликатно. Рост небольшой, это верно передано, нелепо видеть писателя размером с генерала в круглой шляпе, витающего под облаками на большезадой кобыле. А Скотту подложили под ноги коврик и разрешили постоять у торговой точки, достаточно к тому же захламленной. В Америке не принято так запросто обращаться с памятью. Разве что для писателя, извлекающего судьбы героев из опыта собственной биографии. Какая ни есть, а дает тему. Бифштекс с кровью. Мрачновато, но питательно. По крайней мере, ничего точнее в голову не приходит. И читатель доволен. Здесь Ф. Скотт в летах (притом, что покинул наш мир сравнительно молодым), сейчас он заглянул в город юности перед переездом в Голливуд. Внешность без особенностей, хоть, чего ждать, неясно. Обычный мужчина средних лет. Он здесь как-то не при делах. Но чтобы именно Ф. Скотт?! Ау?! Где чарующие героини? Леди и сейчас в прекрасной форме. У них свое остановленное время. Сколько не набавь, как не оглядывайся вслед, не провожай взглядом, не разочаруют…

Я встал рядом с писателем. Мы были одного роста. Я старался не сутулиться и пригорюнился. Молодящиеся фемины сновали перед подслеповатыми глазами, они были прекрасны. В лица я не заглядывал, уверен, там было тоже самое. Отзвуки века джаза – определил Ф. Скотт видения собственной памяти. Доносится издалека… Женщины модной выкройки. Вот кого он вспоминал. Писатель умер в Голливуде от сердечного приступа.

От разрыва сердца – поправляет литература…

Если вы правильно угадали, это памятник Фицджеральду Скотту. На переднем плане наш хозяин Миша. Случайно затесался, так он говорит. Рядом с Ф.Скоттом лестно затесаться, побывать, постоять, хотя бы на фото…

Неподалеку, на скамейках вдоль аллеи отдыхают, лежа на чистых простынях, снаряженные по-походному бомжи (то есть люди без места жительства – эпоха подарила новое слово). Бомжи здешним не подходит, хоть по факту именно так и есть. Бодрые, татуированные, иногда не поймешь, мужчина, женщина, или кто-то еще. И не нужно понимать, не старайтесь, они сами разберутся. Вопросы пола воспринимаются, как бестактность. Здесь только практика. Если вам некуда девать руку, суньте ее в карман, проверьте себя. Там что-то есть (или как?). И сравните с увиденным. Возможно, ответ вас удивит, а, может, и нет.

А этих попросили на день из ночлежки, вечером они туда вернутся. Пока они немного отдыхают. Буквально, чуть-чуть. Собственность их не тяготит, поэтому люди выглядят свежо. Проживают биографию и не имеют претензий к окружающим. Без обид. В конце лета это понимаешь именно так. Сегодня здесь, завтра там, где пальмы шуршат… Это со стороны, а в жизни, конечно, по-разному.

Сильных впечатлений нет, все прочее распадается на фрагменты и требует равномерного внимания. Что, например, сказать о Великих Озерах (если спросят)? Это не море, несмотря на обилие воды. Вода в спокойном виде похожа издалека на раскатанное тесто, но штормы бывают, рыбаки гибли (наверно, и теперь гибнут). Как стихия, не впечатляет, а зрелищно – какое-то отдельное место, замершее, чуть сонное и очень приятное именно со сна.

С Дулутом категорически не хочется расставаться. Верх уюта – редкость для города, но здесь хочется выразиться именно так – именно уюта, вплоть до башни в парке, с пустыми окнами, на крутой горе, с которой не так просто съехать. Люди трудятся непонятно. Не иначе, как фокусники в цирке. Пилят по живому, а в результате из шкафа выскакивает мадемуазель с воздушными поцелуями и в купальнике с блестками. Вот вам и ответ. Понятно, что производительность высокая…

Башня в Дулуте. Вид романтический и даже загадочный. Для принудительного уединения строптивых невест. Они, наверно, и окна выбили. Но сейчас, как видим, пусто, даже танцплощадка не сохранилась… Горка высокая, я снимал сквозь верхушки деревьев. Далеко внизу повсюду озеро, одно из Великих озер. Даже неудобно спиной поворачиваться. Неприлично как-то.

На башню я не взбирался, уселся на парапет и сидел. Внизу, между верхушками деревьев, между крышами, столбиками и башенками, лежало озеро, причалы и разные мостики уходили далеко с берега. Наверно, можно было запомнить больше, всего я не разглядел, даже буксир, который, не спеша, тащил что-то личное по ровной, как стекло, воде. Все проистекало беззвучно, сквозь массу вечернего остывающего воздуха, серое на таком же сером, самый естественный, если хотите, защитный цвет, чтобы объединить природу и человека в единое целое. Пусть цветут сто цветов (от себя я готов добавить еще несколько), но вечером, когда время заканчивается, и далекие гудки оседают, не потревожив застывшую тишину, все становится (садится и ложится) на свои места. Господь забыл посолить воду, но ведь не под картошку. Значит, пусть остается, как есть. На море иначе, а здесь так…