История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

Благодаря этому соглашению, римская церковь во Франции опять стала твердой ногой, и это было неизмеримым для нее выигрышем. Но что этот выигрыш был куплен, однако, дорогой ценой, Рим скоро должен был почувствовать это. Отсюда так разнообразны и самые отзывы о конкордате, причем одни считают его торжеством церкви, а другие – бедствием для нее. Если с одной стороны говорят, что Бонапарт опять восстановил алтари во Франции, то с другой стороны заявляют, что это преувеличение, так как уже тогда в 40,000 приходах правильно совершалось богослужение. Правильнее сказать, что конкордат был выгоден для католической церкви, которая без него походила бы скорее на церковь в пустыне, чем на церковь государственную, и не имела бы достаточной опоры в борьбе против антихристианства, как остатка революции.

По окончании переговоров Консальви имел прощальную аудиенцию у Бонапарта. Когда он вошел в своем пурпурном кардинальском одеянии, первый консул с трудом подавил смех. Консальви на этой аудиенции особенно отметил то, что папский престол отнюдь не помышляет о мирской власти или других мирских делах; и Бонапарт выслушал его вежливо и без всякой запальчивости. На следующий день Консальви еще раз был позван в Тюйльери, и Бонапарт обратился к нему с самыми подробными расспросами касательно состояния церковного государства. В течение разговора он заметил, как бы мимоходом, что при занятии новых епископских кафедр он затруднялся делать выбор между присягавшими и не присягавшими епископами. Консальви чрезвычайно испугался этого замечания и заметил, что в основе всех переговоров было положено условие, чтобы из присягавших никто опять не был сделан епископом, так как они не состоят ни в каком общении с папой. Бонапарт возразил на это холодным опровергающим топом, что он не может вполне устранить этих лиц, которые имеют много приверженцев в стране. Консальви между тем настойчиво стоял на том, что было бы невозможно предоставить каноническое утверждение таким епископам, если только они не очистят себя от прошлого сознанием своей виновности. Этот разговор до крайности раздражил первого консула, и даже чрез несколько дней после того он все еще находился не в духе. Консальви 6 августа прибыл в Рим, «более мертвый, чем живой, совершенно истомленным и изможденным». Бонапарт вскоре послал ему, в признательность за его высокие заслуги, дорогую табакерку, причем Спина и Казелли также получили подарки. Курия видела себя вынужденной чем-нибудь ответить на это, но была в крайнем затруднении касательно этого, потому что, как говорит Како в одной депеше, «у папы ничего не осталось кроме мощей, а этот предмет во Франции не имел больше никакой ценности». Все-таки папа сделал все, что только мог придумать лучшего, и мадам Бонапарт получила великолепную свечу из лапис-лазури с отделанным бриллиантами античным каме, какие папа обыкновенно дарит могущественным государыням.

Весть о заключении конкордата пробудила, по выражению Консатьви, в Париже большую радость, и даже за пределами Франции ее с радостью приветствовали и католики и протестанты. Однако, среди католиков было немало и недовольных. Приверженцы старого королевского дома с неудовольствием видели, что папа заключил конкордат с революцией: именно разлад между революционной Францией и Римом и был, в их глазах, достаточным основанием питать надежду на восстановление старого королевского режима. В самой Италии из уст в уста ходил следующий сочиненный по этому поводу стих: Чтобы спасти свою веру, один Пий (VI) лишился престола; чтобы спасти свои престол, другой Пий (VII) покончил с верой9). Национальный собор в Париже был до крайности раздражен; но он получил, чрез несколько недель по отъезде Консальви, приказание разойтись. И он разошелся при запальчивых выкликах против «вероломного и коварного Рима, который из всего извлекает свои выгоды». Но что и вольнодумцы также были недовольны это понятно само собою. Лучшие среди них надеялись на такую свободу веры, как она существовала в Северной Америке, и с этого момента потеряли доверие к республиканскому настроению Бонапарта. Что же думал сам Бонапарт? – Он был политик. В виду Консальви и папы он играл на струнах церковности; но профессору Кабанису (раньше другу Мирабо) он сказал: «Знаете ли вы, что означает недавно мною подписанный конкордат? Это религиозное оспопрививание: через пятьдесят лет во Франции не будет больше религии"…

Хотя и в самом Риме отдельные кардиналы высказывали сомнения касательно конкордата, однако не прошло еще и сорока дней, как папский посланник явился в Париж с великолепно изготовленным, самим папой подписанным документом. Бонапарт в то время занимался изучением пространной Церковной Истории Клода Флери (ум. 1723), из которой ему стало ясно, что при настоящих обстоятельствах для него было бы полезно, если бы во Францию прибыл папский Legatus а latere. Из сочинения Флери он убедился, какую силу в средние века имели легаты, как они в различных государствах играли роль маленьких пап. Если бы в Париж прибыл такой снабженный надлежащими полномочиями легат, то первый консул, забрав его в свои руки, мог бы достигнуть всего. Поэтому он потребовал от папы прислать в Париж легата, и в то же время предложил на этот пост кардинала Капрару. Последний был нунцием в Кельне, Люцерне и Вене, и о нем говорили, что он не чужд фебронианских симпатий. Папа согласился с предложением первого консула, и 4 октября вечером кардинал незаметно, как он и сам желал того, отправился в столицу Франции. Чрез несколько дней он был у Талейрана, и последний немедленно сделал ему радостное сообщение, что новоизобретенный культ теофилантропизма уничтожен. Между тем кардиналу Капраре предстояли такие же трудности, с какими приходилось бороться Консальви. Но только кардинал-легат не обладал ни умом папского государственного секретаря, ни его силой воли. Вести переговоры от имени Франции Бонапарт поручил янсенисту Порталису (впоследствии министру исповеданий), знакомому с церковным правом, но и сам внимательно следил за ними, и при своей необычайной гениальности первый консул так удивил Капрару своими обширными познаниями даже в каноническом праве, что последний невольно сказал о нем: «Он рассуждает, как канонист и богослов по профессии». Бонапарт желал, чтобы провозглашение конкордата состоялось 18 Брюмера (9 ноября); но оказалось невозможным все закончить к этому времени. Как присягавшие, так и не присягавшие французские епископы должны были сложить с себя сан; затем следовало изготовить буллу о новом распорядке епископий, наконец назначить новых епископов, – что встречало особенные затруднения, потому что Бонапарт явно намеревался избрать несколько новых епископов из числа присягавших. После подписи конкордата папа обратился к епископам Франции с посланием, в котором просил их оставить свою должность и притом в точение десяти дней. Все не присягавшие епископы, находившиеся во Франции, немедленно исполнили требование папы, обнаруживая безусловное послушание, и по их стопам последовали также епископы, находившиеся в Италии. Только один из них, епископ безьерский, с просьбой о позволении сложить с себя сан обратился сначала к Людовику XVIII. Французские епископы, нашедшие себе дружелюбный прием в Испании, Швейцарии и Германии, также немедленно отправили покорные ответы на папское послание; колебались только те восемнадцать епископов, которые бежали в Англию. Они резко критиковали конкордат: некоторые находили даже сомнительным, в праве ли был папа предъявлять епископам такое требование; другие думали, что сначала нужно получить согласие короля Людовика XVIII. Тринадцать из них долго колебались подчиниться, вероятно отчасти потому, что находились под влиянием английского правительства, которому на руку было религиозное разделение внутри Франции, как подрывающий эту страну фактор, и не хотело устранять его. Вообще присягавшие епископы, как и большинство не присягавших, были готовы, при наличных обстоятельствах, отказаться от своих должностей; но некоторые из них употребляли при этом выражения, которые оскорбляли папу, обнаруживая в них «печать янсенизма».

После того, как епископские кафедры были очищены, нужно было вновь заместить их, и согласно конкордату выбор принадлежал Бонапарту, а каноническое утверждение – папе. Прежде всего, произведено было новое распределение епископских диоцезов, – дело, в котором Бонапарт принимал живое личное участие. При этом он входил во всякую мелочь, определял, какие диоцезы должны считаться главными, и где должны быть расположены церковные дома. Так как он видел, что десяти митрополий и сорока епископий недостаточно, то щедро прибавил к ним еще десять новых епископий, на что кардинал-легат конечно с радостью согласился. Затем был назначен новый состав епископата. К чести старых легитимых епископов нужно сказать, что они не прибегали ни к каким обходным путям, чтобы опять достигнуть епископской власти; напротив, большинство не принимали предлагавшихся им новых епископий, так что приходилось прибегать к сильному давлению на них. От присягавших епископов папа требовал недвусмысленного заявления в том отношении, что они «подчиняются приговору папского престола в отношении церковных дел во Франции и будут исполнять его, другими словами – признания папского обвинительного приговора над революцией и гражданским положением духовенства. Но так далеко Бонапарт не хотел идти. В Риме напротив, найдено было требование папы еще слишком мягким. Приказано было напечатать подложный номер «Монитера», в котором прокламация Наполеона к египтянам читалась так: «наместника Иисуса Христа на земле изгнал он из Рима». При этом имелось в виду внести крайнее раздражение в умы, и некоторые даже советовали папе бежать на остров Мальту и лучше искать себе убежища у англичан, чем положиться на первого консула, забывшего Бога. Но в Париже на папское притязание смотрели, как на нахальство. Ведь присягавшие члены духовенства были еще сторонниками революции, и поэтому, во что бы то ни стало, в Париже желали защитить их от унижений. Бонапарту особенно указывали на некоторых из присягавших епископов, которых общественное мнение решительно требовало занести в состав нового епископата, и не раз в столице дело угрожало дойти до серьезных беспорядков из-за этого. Бонапарту пришлось превысить пределы своей консульской власти, и пятьдесят членов, как заведомых противников конкордата, удалить из законодательного собрания, прежде чем он мог надеяться добиться признания конкордата со стороны большинства последнего. Наконец, кое-как со стороны Рима были устранены и последние недоразумения и 2 апреля 1802 года конкордат был принят в государственном совете «без рассуждения». Затем утром 5 апреля его надлежало предложить законодательному собранию, однако не для обсуждения вопроса о его принятии или отвержении, но для того, чтобы провозгласить его в качестве обязательного закона для республики. При этом на Порталиса возложена была задача ниспровергнуть последнее возможное противодействие в законодательном собрании. Эту задачу он разрешил в блестящей речи, в которой сначала доказал необходимость религии, именно тем, что нужно иметь нравственность; а нравственность без догматов была бы не что иное, как «правосудие без судей». С большинством людей ничего нельзя поделать доказательствами; они нуждаются в повелениях, следовательно – в религии, а не в философии. Преимущество положительных религий и состоит в том, что в них есть обряды: абстрактная религия никогда не может сделаться народной религией. Атеизм для государства гораздо опаснее, чем суеверие. Но не следует ли ввести и утвердить какую-нибудь новую религию? Это невозможно. Религии должны блистать своею древностью и их нужно принимать на веру, как дело Божие. Религия погибает, как скоро в ней начинают видеть руку человеческую. Почему же не остановиться на христианстве? Неужели религия Декарта, Ньютона, Паскаля, Боссюета, Фопелона может стоять в противоречии с просвещением (разумом и образованием) и добрыми нравами? Правда, продолжал оратор, христианство имеет несколько странных догматов; но они «наполняют пустое пространство, которое оставил разум и которое человеческая фантазия, конечно, наполнила бы наихудшим образом». Кроме того, государство должно поддерживать религию уже потому, что ему необходимо иметь ее под своим надзором (!). Заключенный теперь конкордат должен считаться даже со стороны государства очень выгодным, и особенно в виду тех «органических членов», которые присоединены к нему.