История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

Когда он въезжал в Рим и некоторые осмелились крикнуть: «Да здравствует Пий IX»! – «Evviva Pio Nono», то толпа, пользуясь игрою слов, кричала. «No! No»! (нет, нет). В общем, господствовало мрачное безмолвие. Народ угадал своим чутьем, что Пий IX теперь возвратился уже совсем другим. Тяжелый опыт научил его, как опасно полагаться на ветряный народ, и потому он решил отселе – исключительно руководиться испытанною мудростью иезуитов, которые и сделались его ближайшими и лучшими советниками.

По возвращении папы в Рим, по-видимому, повсюду водворился мир, – хотя и поддерживаемый французским войском. Но в это же самое время в изгнании томилось до 30.000 человек, и папа уже не хотел знать о милости. Гражданскими делами с 1852 г. стал заведовать кардин. Антонелли, который сам происходил из разбойничьего семейства. Говорят, что в своей молодости он видел столь многих членов своего семейства повешенными, что решил принять священство. Папа всецело погрузился в церковные интересы, в которых он находил себе утешение и надежду на восстановление былого блеска. В благодарность за свое возвращение в Рим он по совету иезуитов решил провозгласить новый догмат о непорочном зачатии Богоматери.

Новый догмат имеет свою историю, которая уходит вглубь средневековья. Еще тогда сильными поборниками учения о непорочном зачатии были францисканцы, и оно было предметом продолжительного спора между ними и доминиканцами. В XIV столетии явились две пророчицы с противоположными взглядами. Северная пророчица, Биргитта, видела в пресвятой Марии «ужас диаволов», «безгрешную, в которой всегда горит огонь любви Божией» и «зачатую без греха». Южная пророчица, Екатерина Сиенская, напротив, причисляла Матерь Божию к падшему роду Адамову, нуждавшемуся в искуплении. Вскоре, после смерти этих двух пророчиц, учению доминиканцев нанесен был серьезный удар, так как парижский университет стал на сторону францисканцев. Напрасно один доминиканец в Париже доказывал в своей проповеди, что учение, будто пресв. Мария чужда первородного греха, противоречит как Св. Писанию, так и преданию: университет подверг осуждению мнение доминиканца и принес на него жалобу папе Клименту VII в Авиньоне. Проповедник между тем твердо стоял на Писании, и потребовал парижских ученых в Авиньон, чтобы они там доказали свое право, объявлять его учение еретическим. Высшая школа отправила туда Петра д’Айльи и Герсона, и они так настойчиво и грозно говорили с папой, что последний не посмел не согласиться с университетом. Вследствие этого он в 1338 году отлучил смелого монаха, и парижский университет с того времени считал своею особенною гордостью быть защитником чести Девы Марии. В сухих схоластиках жив был еще отчасти рыцарский дух. Францисканцы, подкрепленные теперь новыми союзниками, вновь начали пропагандировать учение о непорочном зачатии. Они рассказывали, как один доминиканец, который говорил против непорочного зачатия, онемел во время самой проповеди, а другой даже в церкви был съеден волком. Такие рассказы были во вкусе народа, и дух рыцарства заставлял в то же время рыцарей преклоняться пред «Небесной Дамой». Ученые стали склоняться в пользу учения францисканцев еще и потому, что при университете в Париже нельзя было получить ни степени, ни должности, ни пособия, без заявления своего согласия на осуждение доминиканского воззрения. Но различие между спорящими сделалось настолько тонким, что почти сводилось на ничто: была ли пресв. Мария безгрешной в самый момент зачатия, или тотчас после этого момента? – вот в чем состоял спорный пункт между двумя монашескими орденами. Базельский собор стал на сторону францисканцев; но домиканцы продолжали бороться против учения своих соперников и приводили разные во вкусе средних веков доводы. Так они рассказывали, что одному послушнику в бернском монастыре было видение, что многие францисканцы томятся в аду за свое учение о зачатии Богородицы: но францисканцы со своей стороны утверждали, что к тому же послушнику потом явилась сама Пресвятая Дева и сказала ему, что ее Сын не может более терпеть, чтобы ее лишали принадлежащей ей чести. Так постепенно учение это все более вырабатывалось, и в 1622 году папа Григорий XV издал даже буллу, в которой строго запрещалось говорить против непорочного зачатия даже в частных разговорах или частных сочинениях. Но дело особенно сильно двинулось, когда за него взялись иезуиты, которые не преминули измыслить множество всевозможных видений и сказаний в пользу горячо принятого ими к сердцу учения. Одна испанская монахиня Мария д’Агреда получила, будто бы, непосредственное от Пресвятой Девы откровение и записала историю ее жизни. Там, между прочим, рассказывалось, что Пресвятая Мария помогала апостолам при составлении апостольского символа, ездила в Сарагоссу, чтобы посетить Иакова, но умерла в Иерусалиме, оставив свое завещание. После того она воскресла и вознеслась на небо. Это измышление не нашло отпора, и в 1661 году папа Александр издал буллу, которая была последним предварительным шагом на пути к утверждению догмата. Но только на долю Пия IX выпала честь придать церковную значимость учению о непорочном зачатии. В его папствование уже продавались «чудотворные медали» в честь, «Иммакуляты», и эти медали особенно считались полезными против «собачьего бешенства и протестантизма».

Так подготовилась почва для провозглашения нового догмата. Хотя учение это и сильно оспаривалось, однако при известном настроении, и особенно с помощью иезуитов, мало-помалу проникло в общее сознание римско-католических народов. Конечно, даже и с точки зрения римского католицизма необходимо было бы предложить это учение на обсуждение вселенского собора. Но Пий IX не сделал этого; он решил просто ограничиться опросом епископов, чтобы на основании их отзывов самовластно решить дело, и так как большинство епископов рады были лишь подслужиться папе, то в Ватикане получено было 576 отзывов – большею частью в пользу проектируемого догмата, причем делались и попытки оправдать это учение ссылками на такие места Св. Писания, как Быт. 3:15 (по Вульгате), Песн. 4:7 и 12 и Лк. 1:26. Несмотря на это раболепство, однако, отнюдь не было недостатка и в таких голосах, особенно из Франции и Германии, в которых громко высказывалось сомнение касательно того, благовременно ли теперь возводить такое спорное учение на степень римско-католического догмата. Но эти голоса остались гласом вопиющим в пустыне, а те епископы, которые выразили свое согласие, приглашены были в Рим на своего рода совещательное собрание, причем обещалось, что в помощь им будут привлечены разум, критика и наука. Многие епископы немедленно собрались в Риме и принимали участие в конференциях, которые происходили 20, 21, 23 и 24 ноября в большой зале Ватикана. Кардинал Брунелли прочел по-латыни речь, в которой сказал, что папа с величайшею радостью видит собрание этих епископов, прибывших «из всех стран», чтобы присутствовать при определении, т. е. утверждении и провозглашении достоинства Пресвятой Девы, и выразить свой взгляд касательно изданной им буллы. Впрочем, собравшиеся епископы не должны думать, что они составляют собор, или, что они сами имеют право исследовать вопрос, или определять, когда наступить надлежащее время для провозглашения этого догмата; решение этого принадлежит одному папе. Затем секретари прочитали буллу, параграф за параграфом, и присутствующие делали на нее те или другие замечания. Кто-то заметил, что в булле сказано несколько много, будто Св. Писание учить о непорочном зачатии; другой находил сомнительным приводить неподлинные сочинения под именем Амвросия и Августина, в качестве доказательств из святых отцов. Некоторые хотели бы совсем устранить весь комментарий, содержавший в себе различные слабые пункты; иные выражали желание, чтобы «узнаны были желания и отзывы всего епископата», – в чем проявилась чрезвычайно скромная попытка положить границу утверждению папской непогрешимости, идея которой лежала в основе всей этой затеи. На это последовал решительный ответ: «Если папа постановляет сам по себе такое решение, то это есть практическая демонстрация», служащая к тому, чтобы «проявить верховную власть церкви над учением и в то же время непогрешимость, которою Иисус Христос облек Своего наместника». 24 ноября собравшиеся епископы единогласно воскликнули: «Св. Петр, научи нас! укрепи братьев твоих»! и совещание этим и кончилось. 8 декабря 1854 года состоялось открытое провозглашение нового догмата. Папа, окруженный кардиналами, патриархами, архиепископами и епископами, торжественно внесен был в собор св. Петра и воссел на своем троне. По совершении им мессы, кардинал Макки, сопровождаемый патриархом, находящихся в унии с Римом, греков и армянским патриархом, подошел к папскому престолу и коленопреклоненно просил его святейшество причислить тайну непорочного зачатия Марии к остальным католическим догматам и этим обрадовать небо и землю. В ответ на это Пий запел «Veni Creator»; и когда пение кончилось, и испрошена была помощь Св. Духа, он встал и прочел главную часть буллы «Ineffabilis Deus». В ней говорилось: «В честь святой и нераздельной Троицы, во славу девственной Богоматери, к возвышению католической веры и умножению христианской религиозности, по уполномочию Господа нашего Иисуса Христа, св. ап. Петра и Павла, и по нашей собственной власти, мы объявляем, возвещаем и определяем, что учение, гласящее, что блаженнейшая Дева Мария в первый момент своего зачатия, чрез особенное действие благодати Всемогущего Бога, в виду заслуг Иисуса Христа, Искупителя человечества, очищена была от всякого осквернения греховного, – открыто Богом, почему оно и должно быть для всех верующих предметом твердой и несомненной веры. Если бы некоторые – от чего Боже сохрани – помышляли в своих сердцах иначе, чем постановили мы, то пусть знают, что они осуждаются своим собственным приговором, что они потерпели кораблекрушение в вере и отпали от единства церкви, и кроме того, – подлежат законному наказанию, если бы осмелились, устно или письменно, или иным внешним образом заявлять о том, что помышляют в сердцах своих».

«Roma locuta, causa finita» – «раз сказал Рим, дело кончено». С 8 декабря провозглашено было римско-католическим догматом учение, которого не знала древняя православная церковь, которое в течение целых столетии отвергалось большинством православных учителей церкви, и сомнение в этом папистическом мифе называется «кораблекрушением в вере». В вечное воспоминание о новом догмате на Испанской площади в Риме, перед дворцом пропаганды, была воздвигнута высокая античная статуя из зеленого мрамора, на которой св. Дева (без Младенца Иисуса) стоит в блестящем позолоченном одеянии с благословляющей рукой. У подножия статуи сидят четыре белых мраморных фигуры, изображающие Моисея, Давида, Исаию и Иезекиля, которые, по римскому толкованию, были, будто бы, провозвестниками нового догмата. На хорах в церкви св. Петра была вставлена в стену медная доска, надпись на которой гласит, что Пий IX, провозгласив этот догмат, удовлетворил желанию всего христианского мира. Что в этих словах, во всяком случае, сказано было слишком много, это вскоре обнаружилось, когда, три года спустя, один фанатичный священник зарезал парижского архиепископа Сибура в церкви св. Стефана, воскликнув «долой богинь»! Удар кинжала был направлен неверно: ведь именно Сибур и был одним из противников нового догмата; но восклицание убийцы нашло сочувственный отголосок во многих местах. Между·тем положение дел оставалось смутным и тяжелым. Церковное государство разлагалось все более, и под влиянием новых идей все более бродила мысль о необходимости объединения всех Итальянских областей под одной главой, хотя бы под номинальным главенством папы. Но крайние националисты шли дальше и хотели совсем покончить с папством. В Романье вспыхнула революция, и революционеры предложили сардинскому королю Виктору Эммануилу принять на себя диктатуру над этой папской областью. Так как он отклонил от себя это предложение, то в области составилось свое самостоятельное правительство, ничего не хотевшее знать о папе. Напрасно Пий IX в своей энциклике обращался к европейским дворам с заявлением о необходимости поддержания власти св. Петра, напрасно произнес он «великое отпущение» на всех участников этого дела. Общественное мнение было не в пользу папства, и в литературе началась ожесточенная полемика. Прелюдией к этой полемике послужила статья в «Монитере», где со злой насмешкой и всесокрушающим острословием выставлялась вся нелепость светского владычества папы. В декабре того же года, по случаю имевшегося в виду собрания конгресса для улаживания дел в Италии, открыт был полный поход против светской власти папы в брошюре «Папа и когресс», причем хотя и признавалась необходимость независимости для папы, но власть папства предлагалось ограничить лишь Римом и его ближайшими окрестностями. Рим тогда под отеческим правлением папы, стоя в стороне от политических бурь, мох бы сделаться базисом мира, а международный бюджет со стороны католических государств доставлял бы достаточные средства для поддержания блеска культа в Риме и удовлетворения потребностей папского двора. За этой брошюрой, разошедшейся в течение нескольких недель в сотнях тысяч экземпляров, последовало 31 дек. 1859 года собственноручное к папе письмо императора Наполеона III, который, указывая папе на неумолимую логику фактов, советовал ему отказаться от непокорных провинций. На это папа издал энциклику, в которой решительно заявил, что он никогда ни от чего не откажется такого, что составляет достояние церкви. Народное собрание в Романье между тем требовало присоединения области к Сардинии, и Виктор Эммануил должен был согласиться на это. Затем восстание вспыхнуло в Умбрии и Марках, и Виктор Эммануил занял и эти папские провинции (1860 г.), так что из пяти легаций у папы осталось всего две (Рим и Кампанья), да и те можно было держать в повиновении только с помощью французских штыков. Положение становилось все затруднительнее. Напрасно папа поставил вечный город под особое покровительство (1866 г.) св. Екатерины сиенской. Когда в том же году французские войска, в виду политических осложнений в средней Европе, были отозваны из Рима, то папа остался беззащитен против антипапского движения; во главе которой стал Гарибальди. На время Наполеон послал отряд для защиты папы, и этот отряд, нанеся поражение итальянцам (при Ментоне), отсрочил падение папского государства. Час его, однако, приближался, и он пробил почти в тот самый момент, когда папство по-видимому хотело достигнуть своей высшей апофеозы, добившись объявления себя непогрешимым на ватиканском соборе.