История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

Воззвание не осталось бесплодным. К Рогге присоединился в Познани викарий Черский, который жил в тайном браке и за это лишен был сана. Порвав связь с римской церковью, он издал брошюру, в которой оправдывал свой шаг, доказывая, что он оставляет лишь папские заблуждения и не хочет быть ни протестантом, ни кальвинистом, а остается католическим христианином, католическим священником, но по слову Св. Писания, по заповедям Христа и Его апостолов. Около 25 членов его бывшего прихода присоединились к нему, а к январю 1845 года число их возросло до 85. Эта первая «христианско-апостольско-католическая община» немедленно составила исповедание веры, в котором открыто отрицались все римские заблуждения, как лишение мирян чаши, латинский язык в богослужении, целибат духовенства, папское наместничество. Все семь таинств удерживались; но, к сожалению, в своем протесте против папства авторы этого исповедания не удержались в границах, и отвергали почитание святых, тайную исповедь и другие обычаи вселенской церкви. Малу по малу общины стали образовываться и в других местах. Община в Бреславле разрослась в несколько тысяч человек, избрала Рогге своим священником и 9 марта 1845 года совершила свое первое богослужение. В течение нескольких месяцев образовалось до 35 общин, во главе которых стали отделившиеся от римской церкви священники. Движение обещало большой успех, так как соответствовало назревшей потребности освободиться от духовного гнета иезуитизма. К несчастью, к этому движению не преминули примкнуть разные сомнительные элементы, которые старались воспользоваться охватившим массы религиозным одушевлением в политических видах. На собраниях «немецких католиков стали выступать радикальные демагоги, старавшиеся настроить массы не только против церкви, но и против общественно-политического строя вообще. Под влиянием этих элементов и в религиозном отношении начались радикальные веяния: вожди «немецкого католицизма», не ограничиваясь протестом против заблуждения папства, стали вообще восставать против суеверий, к числу которых отнесены были и чудеса. Одним словом рационализм дерзко поднял голову, и так как общины не сумели вовремя оградить себя от этого тлетворного духа, то этим самым допустили в себя элементы разложения. Когда началось общее революционное брожение в Германии, то «немецкие католики» вполне увлеклись этим духом, и все движение, так много обещавшее сначала, погибло в буре революции 1848 года. Но хотя движение это кончилось неудачей, тем не менее, оно было серьезным предостережением для папства и, по выражению Газе, служило выражением того, «что заключалось в лоне будущего».

Что действительно чувствовалась потребность освободиться от гнетущего ига папизма, показывает тот любопытный факт, что около этого времени были и в других странах попытки основания «национальных католических» церквей с народным представителем во главе. Так во Франции аббат Шатель делал попытку (в связи с июльской революцией 1830 г.) основать национальную «франко-католическую церковь», в которой сам хотел фигурировать в качестве «примасса Галлии». Он составил для своей церкви и особое исповедание веры, – но столь радикальное, что Христос рассматривался в нем просто лишь как «необычайный человек», и в качестве нормы для культа и нравственности признавался «естественный закон». В 30 департаментах образовались небольшие общины последователей Шателя, но полиция вскоре позакрывала их. – В Брюсселе также аббат Гельсен делал попытку основания «апостольско-католической церкви», целью которой поставлялось освободить христиан от власти «римского антихриста» и привести их обратно ко Христу. У него также образовалось несколько общин, которые, однако, скоро (1837 г.) распались.

Причина неуспеха этих движений заключалась отчасти в недостатке деятельных и серьезных вождей, которые действительно оказались бы на высоте своего призвания Наличные вожди, в роде Рогге, Черского, Шателя и других, не имели в себе достаточно сил организовать движение на положительной почве, вдавались в крайности и увлекались рационализмом, который отталкивал более серьезных людей. Этим, конечно, с успехом пользовались иезуиты, поселяли распри среди самих вождей, возбуждали против них правительство и полицию и таким образом душили их в зародыше. Но всей сатанинской хитрости сынов Лойолы оказалось недостаточно для того, чтобы предотвратить назревшее освобождение целых миллионов западно-русских униатов от папского ига. Это событие, совершившееся в 1839 году, было весьма тяжелым ударом для папства, так как оно сразу потеряло до двух миллионов духовно закрепощенных рабов. Григорий XVI произнес по этому поводу грозную аллокуцию, в которой старался возбудить против России общественное мнение западной Европы, но аллокуция не произвела желаемого действия, и Европа примирилась с совершившимся фактом. В самом Риме, однако, долго господствовало весьма ожесточенное настроение против России и ее императора, и когда Николай I в 1845 году прибыл в Рим, то полиция должна была принимать самые деятельные меры, чтобы охранить его от яда и кинжала какого-нибудь нафанатазированного иезуитами изувера. Император Николай I, со своим рыцарски-открытым сердцем, сделал визит папе Аудиенция состоялась в присутствии русского посланника Бутенева и кардинала Антонелли. О чем шел разговор, осталось тайною; но в Ватикане не преминули сложить целую легенду на счет этого визита. Рассказывали, что император Николай отправился на аудиенцию с гордой и важной осанкой, а возвратился с нее бледным, согбенным и с морщинами на лице. Папа впоследствии говорил по этому поводу: «Я сказал ему все, что внушил мне Святой Дух». Если папа действительно упрекал императора за обращение униатов в веру их отцов, то становится понятным, какой собственно был это «дух», и что именно внушал он ему.

Так папству в лице Григория XVI приходилось платиться за вины и заблуждения целого ряда столетий. Сам по себе папа, насколько он стоял вне системы, был человек преданный искусству и науке. Он собирал и приводил в порядок этрусские и египетские художественные произведения, расширил музеи Рима и восстановил несколько церквей; расширил он также и библиотеку в Ватикане, хотя и нисколько не облегчил доступа к ней. Свободы науки он не признавал, и научные собрания не терпел в своей области, так как они могли быть опасны для церкви римской. Не благосклонно относился он и к железным дорогам, так как они более вводили Рим в бурный водоворот жизни мира сего. Подданным его, однако, совсем не нравилось жить в церковном отчуждении от остального мира; напротив, иностранцы с удовольствием видели, что Рим укрывался от веянии нового времени, стараясь сохранить в себе тип древнего города, представлявшего более привлекательности для художников и любителей искусства.

Не было недостатка в Риме и в ученых старого закала. Замечательным гением лингвистики был Джузеппе Меццофанти, который мог читать и говорить на пятидесяти языках. По внешности он был весьма невзрачен, имел несуразную голову с узкими глазами. Когда один френолог заметил, что строение его черепа указывает, именно, на особенный дар изучения многих языков, то Меццофанти иронически сказал на это: «но ведь френолог, говоря это, уже, конечно, знал, что я знаю более 50 языков». Анжело Майо, впоследствии папский библиотекарь, прославился учеными и счастливыми открытиями в области классической и патристической литературы. В Амброзианской библиотеке в Милане он в числе манускриптов под более позднею письменностью открыл древние, трудно читаемые письмена, которые он, однако, с помощью различных химических средств довел до удобочитаемости. Это открытие, так наз., палимпсестов имело большое научное значение; но только странная ревнивость, которою отличался Майо, как библиотекарь Ватикана, долго препятствовала другим ученым разделять с ним честь исследования, а сам он своею торопливостью только умалял значение своих исследований.

Григорий XVI умер 1 июня 1846 года в Духов день. «В течение 15 лет, – пишет Раналли, – подданные папы имели мир без спокойствия, сон без освежения, корону без управления». Вообще его не любили. Хотя его домохозяйство носило на себе монастырский отпечаток, однако в Риме говорили, что в нем господствовала далеко не монастырская дисциплина. Когда известный ирландский апостол трезвости Матю прислал Григорию XVI медаль за его поощрение трезвости, то папа заявил, что он никогда не пил вина со времени своего восшествия на папский престол. Но известный историк Газе лично слышал от папского лейб-медика, что Григорий XVI в действительности был большой любитель вина, и врачу с большим трудом удалось ограничить его в потреблении вина двумя бутылками. Когда он умер, то на его счет в народе ходили всевозможные сплетни, которые, конечно, как народная молва, не могут иметь места в истории.