Первая любовь [рус. и англ. параллельные тексты]

XIV

The next day I got up early, cut myself a stick, and set off beyond the town-gates.

На следующее утро я встал рано, вырезал себе палку и отправился за заставу.

I thought I would walk off my sorrow.

Пойду, мол, размыкаю свое горе.

It was a lovely day, bright and not too hot, a fresh sportive breeze roved over the earth with temperate rustle and frolic, setting all things a-flutter and harassing nothing.

День был прекрасный, светлый и не слишком жаркий; веселый, свежий ветер гулял над землею и в меру шумел и играл, все шевеля и ничего не тревожа.

I wandered a long while over hills and through woods; I had not felt happy, I had left home with the intention of giving myself up to melancholy, but youth, the exquisite weather, the fresh air, the pleasure of rapid motion, the sweetness of repose, lying on the thick grass in a solitary nook, gained the upper hand; the memory of those never-to-be-forgotten words, those kisses, forced itself once more upon my soul.

Я долго бродил по горам, по лесам; я не чувствовал себя счастливым, я вышел из дому с намерением предаться унынию, но молодость, прекрасная погода, свежий воздух, потеха быстрой ходьбы, нега уединенного лежания на густой траве -- взяли свое: воспоминание о тех незабвенных словах, о тех поцелуях опять втеснилось мне в душу.

It was sweet to me to think that Zina?da could not, anyway, fail to do justice to my courage, my heroism....'

Мне приятно было думать, что Зинаида не может, однако, не отдать справедливости моей решимости, моему героизму...

Others may seem better to her than I,' I mused, 'let them!

"Другие для нее лучше меня, -- думал я, -- пускай!

But others only say what they would do, while I have done it.

Зато другие только скажут, что сделают, а я сделал!

And what more would I not do for her?'

И то ли я в состоянии еще сделать для нее!.."

My fancy set to work.

Воображение мое заиграло.

I began picturing to myself how I would save her from the hands of enemies; how, covered with blood I would tear her by force from prison, and expire at her feet.

Я начал представлять себе, как я буду спасать ее из рук неприятелей, как я, весь облитый кровью, исторгну ее из темницы, как умру у ее ног.

I remembered a picture hanging in our drawing-room-Malek-Adel bearing away Matilda-but at that point my attention was absorbed by the appearance of a speckled woodpecker who climbed busily up the slender stem of a birch-tree and peeped out uneasily from behind it, first to the right, then to the left, like a musician behind the bass-viol.

Я вспомнил картину, висевшую у нас в гостиной: Малек-Аделя, уносящего Матильду, -- и тут же занялся появлением большого пестрого дятла, который хлопотливо поднимался по тонкому стволу березы и с беспокойством выглядывал из-за нее, то направо, то налево, точно музыкант из-за шейки контрабаса.

Then I sang

Потом я запел:

'Not the white snows,' and passed from that to a song well known at that period:

"Не белы снеги" и свел на известный в то время романс:

'I await thee, when the wanton zephyr,' then I began reading aloud Yermak's address to the stars from Homyakov's tragedy. I made an attempt to compose something myself in a sentimental vein, and invented the line which was to conclude each verse:

"Я жду тебя, когда зефир игривый"; потом я начал громко читать обращение Ермака к звездам из трагедии Хомякова; попытался было сочинить что-нибудь в чувствительном роде, придумал даже строчку, которой должно было заканчиваться все стихотворение:

' O Zina?da, Zina?da!' but could get no further with it.

"О Зинаида! Зинаида!", но ничего не вышло.

Meanwhile it was getting on towards dinner-time.

Между тем наступало время обеда.

I went down into the valley; a narrow sandy path winding through it led to the town.

Я спустился в долину; узкая песчаная дорожка вилась по ней и вела в город.

I walked along this path....

Я пошел по этой дорожке...

The dull thud of horses' hoofs resounded behind me.

Глухой стук лошадиных копыт раздался за мною.

I looked round instinctively, stood still and took off my cap. I saw my father and Zina?da.

Я оглянулся, невольно остановился и снял фуражку: я увидел моего отца и Зинаиду.

They were riding side by side.

Они ехали рядом.

My father was saying something to her, bending right over to her, his hand propped on the horses' neck, he was smiling.

Отец говорил ей что-то, перегнувшись к ней всем станом и опершись рукою на шею лошади; он улыбался.

Zina?da listened to him in silence, her eyes severely cast down, and her lips tightly pressed together.

Зинаида слушала его молча, строго опустив глаза и сжавши губы.

At first I saw them only; but a few instants later, Byelovzorov came into sight round a bend in the glade, he was wearing a hussar's uniform with a pelisse, and riding a foaming black horse.

Я сперва увидал их одних; только через несколько мгновений, из-за поворота долины, показался Беловзоров в гусарском мундире с ментиком, на опененном вороном коне.

The gallant horse tossed its head, snorted and pranced from side to side, his rider was at once holding him in and spurring him on.

Добрый конь мотал головою, фыркал и плясал: всадник и сдерживал его и шпорил.

I stood aside.

Я посторонился.

My father gathered up the reins, moved away from Zina?da, she slowly raised her eyes to him, and both galloped off ... Byelovzorov flew after them, his sabre clattering behind him.

Отец подобрал поводья, отклонился от Зинаиды, она медленно подняла на него глаза -- и оба поскакали... Беловзоров промчался вслед за ними, гремя саблей.

'He's as red as a crab,' I reflected, 'while she ... why's she so pale? out riding the whole morning, and pale?'

"Он красен как рак, -- подумал я, -- а она... Отчего она такая бледная? ездила верхом целое утро -- и бледная?"

I redoubled my pace, and got home just at dinner-time.

Я удвоил шаги и поспел домой перед самым обедом.

My father was already sitting by my mother's chair, dressed for dinner, washed and fresh; he was reading an article from the Journal des D?bats in his smooth musical voice; but my mother heard him without attention, and when she saw me, asked where I had been to all day long, and added that she didn't like this gadding about God knows where, and God knows in what company.

Отец уже сидел, переодетый, вымытый и свежий, возле матушкиного кресла и читал ей своим ровным и звучным голосом фельетон "Journal des Debats", но матушка слушала его без внимания и, увидавши меня, спросила, где я пропадал целый день, и прибавила, что не любит, когда таскаются бог знает где и бог знает с кем.

'But I have been walking alone,' I was on the point of replying, but I looked at my father, and for some reason or other held my peace.

"Да я гулял один", -- хотел было я ответить, но посмотрел на отца и почему-то промолчал.