Первая любовь [рус. и англ. параллельные тексты]

XVIII

I got up in the morning with a headache.

Я встал поутру с головною болью.

My emotion of the previous day had vanished.

Вчерашнее волнение исчезло.

It was replaced by a dreary sense of blankness and a sort of sadness I had not known till then, as though something had died in me.

Оно заменилось тяжелым недоумением и какою-то еще небывалою грустью -- точно во мне что-то умирало.

'Why is it you're looking like a rabbit with half its brain removed?' said Lushin on meeting me.

-- Что это вы смотрите кроликом, у которого вынули половину мозга? -- сказал мне, встретившись со мною, Лушин.

At lunch I stole a look first at my father, then at my mother: he was composed, as usual; she was, as usual, secretly irritated.

За завтраком я украдкой взглядывал то на отца, то на мать: он был спокоен, по обыкновению; она, по обыкновению, тайно раздражалась.

I waited to see whether my father would make some friendly remarks to me, as he sometimes did....

Я ждал, не заговорит ли отец со мною дружелюбно, как это иногда с ним случалось...

But he did not even bestow his everyday cold greeting upon me.

Но он даже не поласкал меня своей вседневною, холодною лаской.

' Shall I tell Zina?da all?' I wondered.... 'It's all the same, anyway; all is at an end between us.'

"Рассказать все Зинаиде?.. -- подумал я. -- Ведь уж все равно -- все кончено между нами".

I went to see her, but told her nothing, and, indeed, I could not even have managed to get a talk with her if I had wanted to.

Я отправился к ней, но не только ничего не рассказал ей -- даже побеседовать с ней мне не удалось, как бы хотелось.

The old princess's son, a cadet of twelve years old, had come from Petersburg for his holidays; Zina?da at once handed her brother over to me.

К княгине на вакансию приехал из Петербурга родной ее сын, кадет, лет двенадцати; Зинаида тотчас поручила мне своего брата.

'Here,' she said,' my dear Volodya,'-it was the first time she had used this pet-name to me-'is a companion for you.

-- Вот вам, -- сказала она, -- мой милый Володя (она в первый раз так меня называла), товарищ.

His name is Volodya, too.

Его тоже зовут Володей.

Please, like him; he is still shy, but he has a good heart.

Пожалуйста, полюбите его; он еще дичок, но у него сердце доброе.

Show him Neskutchny gardens, go walks with him, take him under your protection.

Покажите ему Нескучное, гуляйте с ним, возьмите его под свое покровительство.

You'll do that, won't you? you're so good, too!'

Не правда ли, вы это сделаете? вы тоже такой добрый!

She laid both her hands affectionately on my shoulders, and I was utterly bewildered.

Она ласково положила мне обе руки на плечи -- а я совсем потерялся.

The presence of this boy transformed me, too, into a boy.

Прибытие этого мальчика превращало меня самого в мальчика.

I looked in silence at the cadet, who stared as silently at me.

Я глядел молча на кадета, который так же безмолвно уставился на меня.

Zina?da laughed, and pushed us towards each other.

Зинаида расхохоталась и толкнула нас друг на друга:

' Embrace each other, children!'

-- Да обнимитесь же, дети!

We embraced each other.

Мы обнялись.

'Would you like me to show you the garden?' I inquired of the cadet.

-- Хотите, я вас поведу в сад? -- спросил я кадета.

'If you please,' he replied, in the regular cadet's hoarse voice.

-- Извольте-с, -- отвечал он сиплым, прямо кадетским голосом.

Zina?da laughed again....

Зинаида опять рассмеялась...

I had time to notice that she had never had such an exquisite colour in her face before.

Я успел заметить, что никогда еще не было у ней на лице таких прелестных красок.

I set off with the cadet.

Мы с кадетом отправились.

There was an old-fashioned swing in our garden.

У нас в саду стояли старенькие качели.

I sat him down on the narrow plank seat, and began swinging him.

Я его посадил на тоненькую дощечку и начал его качать.

He sat rigid in his new little uniform of stout cloth, with its broad gold braiding, and kept tight hold of the cords.

Он сидел неподвижно, в новом своем мундирчике из толстого сукна, с широкими золотыми позументами, и крепко держался за веревки.

'You'd better unbutton your collar,' I said to him.

-- Да вы расстегните свой воротник, -- сказал я ему.

'It's all right; we're used to it,' he said, and cleared his throat.

-- Ничего-с, мы привыкли-с, -- проговорил он и откашлялся.

He was like his sister. The eyes especially recalled her, I liked being nice to him; and at the same time an aching sadness was gnawing at my heart.

Он походил на свою сестру; особенно глаза ее напоминали. Мне было и приятно ему услуживать, и в то же время та же ноющая грусть тихо грызла мне сердце.

'Now I certainly am a child,' I thought; 'but yesterday....'

"Теперь уж я точно ребенок, -- думал я, -- а вчера..."

I remembered where I had dropped my knife the night before, and looked for it.

Я вспомнил, где я накануне уронил ножик, и отыскал его.

The cadet asked me for it, picked a thick stalk of wild parsley, cut a pipe out of it, and began whistling.

Кадет выпросил его у меня, сорвал толстый стебель зори, вырезал из него дудку и принялся свистать.

Othello whistled too.

Отелло посвистал тоже.

But in the evening how he wept, this Othello, in Zina?da's arms, when, seeking him out in a corner of the garden, she asked him why he was so depressed.

Но зато вечером, как он плакал, этот самый Отелло, на руках Зинаиды, когда, отыскав его в уголку сада, она спросила его, отчего он так печален?

My tears flowed with such violence that she was frightened.

Слезы мои хлынули с такой силой, что она испугалась.

'What is wrong with you? What is it, Volodya?' she repeated; and seeing I made no answer, and did not cease weeping, she was about to kiss my wet cheek.

-- Что с вами? что с вами, Володя? -- твердила она и, видя, что я не отвечаю ей и не перестаю плакать, вздумала было поцеловать мою мокрую щеку.

But I turned away from her, and whispered through my sobs,

Но я отвернулся от нее и прошептал сквозь рыдания:

'I know all. Why did you play with me?... What need had you of my love?'

-- Я все знаю; зачем же вы играли мною?.. На что вам нужна была моя любовь?

'I am to blame, Volodya ...' said Zina?da. 'I am very much to blame ...' she added, wringing her hands. 'How much there is bad and black and sinful in me!... But I am not playing with you now. I love you; you don't even suspect why and how....

-- Я виновата перед вами, Володя... -- промолвила Зинаида. -- Ах, я очень виновата... -- прибавила она и стиснула руки. -- Сколько во мне дурного, темного, грешного... Но я теперь не играю вами, я вас люблю -- вы и не подозреваете, почему и как...

But what is it you know?'

Однако что же вы знаете?

What could I say to her?

Что мог я сказать ей?

She stood facing me, and looked at me; and I belonged to her altogether from head to foot directly she looked at me....

Она стояла передо мною и глядела на меня -- а я принадлежал ей весь, с головы до ног, как только она на меня глядела...

A quarter of an hour later I was running races with the cadet and Zina?da. I was not crying, I was laughing, though my swollen eyelids dropped a tear or two as I laughed. I had Zina?da's ribbon round my neck for a cravat, and I shouted with delight whenever I succeeded in catching her round the waist.

Четверть часа спустя я уже бегал с кадетом и с Зинаидой взапуски; я не плакал, я смеялся, хотя набухшие веки от смеха роняли слезы; у меня на шее, вместо галстучка, была повязана лента Зинаиды, и я закричал от радости, когда мне удалось поймать ее за талию.

She did just as she liked with me.

Она делала со мной все, что хотела.