Первая любовь [рус. и англ. параллельные тексты]

Иногда глаза его наливались кровью, он весь краснел, и казалось, что вот-вот он сейчас ринется на всех нас и расшвыряет нас, как щепки, во все стороны; но княжна взглядывала на него, грозила ему пальцем, и он снова забивался в свой угол.

We were quite worn out at last.

Мы наконец выбились из сил.

Even the old princess, though she was ready for anything, as she expressed it, and no noise wearied her, felt tired at last, and longed for peace and quiet.

Княгиня уж на что была, как сама выражалась, ходка -- никакие крики ее не смущали, -- однако и она почувствовала усталость и пожелала отдохнуть.

At twelve o'clock at night, supper was served, consisting of a piece of stale dry cheese, and some cold turnovers of minced ham, which seemed to me more delicious than any pastry I had ever tasted; there was only one bottle of wine, and that was a strange one; a dark-coloured bottle with a wide neck, and the wine in it was of a pink hue; no one drank it, however.

В двенадцатом часу ночи подали ужин, состоявший из куска старого, сухого сыру и каких-го холодных пирожков с рубленой ветчиной, которые мне показались вкуснее всяких паштетов; вина была всего одна бутылка, и та какая-то странная: темная, с раздутым горлышком, и вино в ней отдавало розовой краской: впрочем, его никто не пил.

Tired out and faint with happiness, I left the lodge; at parting Zina?da pressed my hand warmly, and again smiled mysteriously.

Усталый и счастливый до изнеможения, я вышел из флигеля; на прощанье Зинаида мне крепко пожала руку и опять загадочно улыбнулась.

The night air was heavy and damp in my heated face; a storm seemed to be gathering; black stormclouds grew and crept across the sky, their smoky outlines visibly changing.

Ночь тяжело и сыро пахнула мне в разгоряченное лицо; казалось, готовилась гроза; черные тучи росли и ползли по небу, видимо меняя свои дымные очертания.

A gust of wind shivered restlessly in the dark trees, and somewhere, far away on the horizon, muffled thunder angrily muttered as it were to itself.

Ветерок беспокойно содрогался в темных деревьях, и где-то далеко за небосклоном, словно про себя, ворчал гром сердито и глухо.

I made my way up to my room by the back stairs.

Через заднее крыльцо пробрался я в свою комнату.

My old man-nurse was asleep on the floor, and I had to step over him; he waked up, saw me, and told me that my mother had again been very angry with me, and had wished to send after me again, but that my father had prevented her. (I had never gone to bed without saying good-night to my mother, and asking her blessing. There was no help for it now!)

Дядька мой спал на полу, и мне пришлось перешагнуть через него; он проснулся, увидал меня и доложил, что матушка опять на меня рассердилась и опять хотела послать за мною, но что отец ее удержал. (Я никогда не ложился спать, не простившись с матушкой и не испросивши ее благословения) Нечего было делать!

I told my man that I would undress and go to bed by myself, and I put out the candle.

Я сказал дядьке, что разденусь и лягу сам, -- и погасил свечку.

But I did not undress, and did not go to bed.

Но я не разделся и не лег.

I sat down on a chair, and sat a long while, as though spell-bound.

Я присел на стул и долго сидел как очарованный.

What I was feeling was so new and so sweet....

То, что я ощущал, было так ново и так сладко...

I sat still, hardly looking round and not moving, drew slow breaths, and only from time to time laughed silently at some recollection, or turned cold within at the thought that I was in love, that this was she, that this was love.

Я сидел, чуть-чуть озираясь и не шевелясь, медленно дышал и только по временам то молча смеялся, вспоминая, то внутренно холодел при мысли, что я влюблен, что вот она, вот эта любовь.

Zina?da's face floated slowly before me in the darkness-floated, and did not float away; her lips still wore the same enigmatic smile, her eyes watched me, a little from one side, with a questioning, dreamy, tender look ... as at the instant of parting from her.

Лицо Зинаиды тихо плыло передо мною во мраке -- плыло и не проплывало; губы ее все так же загадочно улыбались, глаза глядели на меня немного сбоку, вопросительно, задумчиво и нежно... как в то мгновение, когда я расстался с ней.

At last I got up, walked on tiptoe to my bed, and without undressing, laid my head carefully on the pillow, as though I were afraid by an abrupt movement to disturb what filled my soul....

Наконец я встал, на цыпочках подошел к своей постели и осторожно, не раздеваясь, положил голову на подушку, как бы страшась резким движением потревожить то, чем я был переполнен...

I lay down, but did not even close my eyes.

Я лег, но даже глаз не закрыл.

Soon I noticed that faint glimmers of light of some sort were thrown continually into the room....

Скоро я заметил, то ко мне в комнату беспрестанно западали какие-то слабые отсветы.

I sat up and looked at the window.

Я приподнялся и глянул в окно.

The window-frame could be clearly distinguished from the mysteriously and dimly-lighted panes.

Переплет его четко отделялся от таинственно и смутно белевших стекол.

It is a storm, I thought; and a storm it really was, but it was raging so very far away that the thunder could not be heard; only blurred, long, as it were branching, gleams of lightning flashed continually over the sky; it was not flashing, though, so much as quivering and twitching like the wing of a dying bird.

"Гроза", -- подумал я, -- и точно была гроза, но она проходила очень далеко, так что и грома не было слышно; только на небе непрерывно вспыхивали неяркие, длинные, словно разветвленные молнии: они не столько вспыхивали, сколько трепетали и подергивались, как крыло умирающей птицы.

I got up, went to the window, and stood there till morning....

Я встал, подошел к окну и простоял там до утра...

The lightning never ceased for an instant; it was what is called among the peasants a sparrow night.

Молнии не прекращались ни на мгновение; была, что называется в народе, воробьиная ночь.

I gazed at the dumb sandy plain, at the dark mass of the Neskutchny gardens, at the yellowish fa?ades of the distant buildings, which seemed to quiver too at each faint flash....

Я глядел на немое песчаное поле, на темную мйссу Нескучного сада, на желтоватые фасады далеких зданий, тоже как будто вздрагивавших при каждой слабой вспышке...

I gazed, and could not turn away; these silent lightning flashes, these gleams seemed in response to the secret silent fires which were aglow within me.

Я глядел -- и не мог оторваться; эти немые молнии, эти сдержанные блистания, казалось, отвечали тем немым и тайным порывам, которые вспыхивали также во мне.

Morning began to dawn; the sky was flushed in patches of crimson.

Утро стало заниматься; алыми пятнами выступила заря.

As the sun came nearer, the lightning grew gradually paler, and ceased; the quivering gleams were fewer and fewer, and vanished at last, drowned in the sobering positive light of the coming day....

С приближением солнца все бледнели и сокращались молнии: они вздрагивали все реже и реже и исчезли наконец, затопленные отрезвляющим и несомнительным светом возникавшего дня...

And my lightning flashes vanished too.

И во мне исчезли мои молнии.

I felt great weariness and peace ... but Zina?da's image still floated triumphant over my soul.

Я почувствовал большую усталость и тишину... но образ Зинаиды продолжал носиться, торжествуя, над моею душой.

But it too, this image, seemed more tranquil: like a swan rising out of the reeds of a bog, it stood out from the other unbeautiful figures surrounding it, and as I fell asleep, I flung myself before it in farewell, trusting adoration....

Только он сам, этот образ, казался успокоенным: как полетевший лебедь -- от болотных трав, отделился он от окружавших его других неблаговидных фигур, и я, засыпая, в последний раз припал к нему с прощальным и доверчивым обожанием...

Oh, sweet emotions, gentle harmony, goodness and peace of the softened heart, melting bliss of the first raptures of love, where are they, where are they?

О, кроткие чувства, мягкие звуки, доброта и утихание тронутой души, тающая радость первых умилений любви, -- где вы, где вы?