Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

Заключение

Оказавшись волей судеб в Китае, тысячи русских военнослужащих составили здесь уникальное сообщество — военную эмиграцию, которое, несмотря на свою внутреннюю неоднородность и противоречивость, а также территориальную рассредоточенность обладало набором общих характеристик, организационной структурой и способностью к самосохранению и самоорганизации.

Несмотря на наличие внутренних и внешних негативных факторов, для военной эмиграции, особенно ее активной части, было характерным стремление к консолидации, наиболее интенсивно развивавшейся в нескольких крупных эмигрантских центрах (Харбин, Шанхай, Мукден, Тяньцзин). Процесс консолидации осуществлялся как на узко-, так и общекорпоративном уровне. Узкокорпоративный уровень предполагал объединение военных эмигрантов на основе принадлежности к различным «корпорациям», формировавшимся на базе принадлежности к той или иной группе в военном сообществе, что было особенно присуще офицерской среде. Задачами таких объединений являлись взаимопомощь, поддержание профессиональной квалификации, сохранение корпоративной идентичности. Именно военные «корпоративные» объединения стали важнейшим фактором сохранения, поддержания и трансляции молодому поколению традиций и духа Российских армии и флота. Общекорпоративное объединение, заметно активизировавшееся в середине 1920-х гг., имело прежде всего идейную основу и осуществлялось с целью продолжения борьбы против большевистского режима в России. Своей максимальной интенсивности процесс консолидации военной эмиграции в Китае на антисоветской основе под руководством «николаевцев» достиг на рубеже 1920–1930-х гг., а потом пошел на спад, что усилило регионализацию военного сообщества. С началом японской агрессии в Китае отдельные регионы страны оказались в значительной степени изолированными друг от друга, а стремление японцев подчинить себе все эмигрантские структуры окончательно поставило крест на попытках объединения военных эмигрантов под руководством филиала одной из европейских военно-политических организаций. С середины 1930-х гг. объединение бывших русских военных возглавили японские власти, выдвинув на первый план своих «союзников» — фашистов, «семеновцев» и часть отколовшихся от общего движения легитимистов. В это время военные заняли исключительное положение в руководящих структурах эмигрантских колоний. Однако полупринудительная консолидация под японским руководством не отвечала потребностям значительной части бывших военных, что делало объединение формальным и способствовало деградации военного сообщества.

Участие в политике, как важнейшее условие общекорпоративной консолидации, оказывало непосредственное влияние на процесс социальной адаптации военных эмигрантов. В 1920-е гг. политическая активность эмигранта входила в противоречие с основной направленностью процесса социальной адаптации, характерного для русского эмигрантского сообщества, предполагавшего отказ от политической активности и продолжения борьбы с большевистским режимом, ориентируя индивида на включение в профессионально-производственные сферы регионов проживания, приобретение устойчивого правового статуса. Ставка на приспособление к новым условиям жизни в противовес продолжению антибольшевистской борьбы, что являлось смысло- и структурообразующим ядром Белого движения, привело большую часть бывших военных к отказу от дальнейшего участия в антисоветском движении. Наоборот, т. н. непримиримые намеренно исключали себя из процесса адаптации. В то же время неудачи в приспособлении к новым условиям жизни приводили не только к репатриации, реэмиграции или деструктивной ориентации, но и к возвращению к политической деятельности. Утверждение «нового порядка» в период японской оккупации территорий Китая привело к политизации всех сфер жизни эмиграции и внесло существенные изменения в процесс социальной адаптации, сделав его обязательным условием политическую активность индивида, что не могло, конечно, привести к возрождению «антисоветского духа» военной эмиграции и порождало его проявление лишь во внешних формах.

Военные эмигранты на протяжении практически всего периода существования русской эмиграции в Китае являлись основной силой антибольшевистского движения. Своего пика антибольшевистская активность военной эмиграции достигла в конце 1920-х — начале 1930-х гг. на фоне усилившейся консолидации военных организаций, а также обострения международных отношений и нарастания конфронтации между Китаем и СССР. Между тем, результаты антибольшевистской борьбы военной эмиграции, не достаточно консолидированной, не имевшей существенной финансовой основы и постоянной и действенной поддержки извне, а также внутри России, были весьма скромными. Советская разведка, укоренившись в эмигрантской, в том числе и военной среде, действовала более эффективно. Японцы, добивавшиеся доминирования на Дальнем Востоке, стремились использовать русскую военную эмиграцию для решения собственных национальных задач, тем самым стимулируя дальнейшую военно-политическую деградацию военной эмиграции. Утрата военной эмиграцией самостоятельной роли в борьбе с Советским Союзом и нередко вынужденное сотрудничество с японскими спецслужбами ослабили ее антисоветский потенциал и способствовали росту патриотических настроений, особенно в годы советско-германской войны. Японские спецслужбы, не доверявшие бывшим военнослужащим Белой армии, сделали ставку на взращивание молодого поколения русских военных, воспитывавшихся в духе верности принципам «ван дао» и идее «общего дома» народов Маньчжоу-го. Однако больших успехов в этом не достигли. Русская военная молодежь оказалась не менее патриотична, нежели старшее поколение военных эмигрантов.

Военная эмиграция больше, чем любой другой слой русского эмигрантского сообщества в Китае, оказалась вовлечена во внутриполитическую жизнь страны. Определенную роль русские военные сыграли в противостоянии распространению леворадикального движения в Китае. Однако сотрудничество русских военных с «милитаристами» и «империалистами» (особенно японскими), препятствовало интеграции русских в структуры китайского общества (не принимая во внимание футуристический проект Маньчжоу-го) и более того, превращало их во враждебный элемент.

Важным направлением в деятельности военной эмиграции являлась работа с молодежью, которая рассматривалась в качестве преемника традиций и духа Российских армии и флота и продолжателя борьбы за освобождение России. Военные организации курировали отдельные молодежные объединения и развивали военное образование. Благодаря влиянию военных часть молодежи оказалась включена в антисоветскую работу, получила опыт политической деятельности и патриотическое воспитание в духе монархизма и антибольшевизма. После окончания Второй мировой войны многие молодые люди предпочли возвращению в Советский Союз реэмиграцию в другие страны мира, где некоторые из них продолжили борьбу с коммунизмом. В то же время отношения между молодежными организациями, нередко возглавляемыми представителями молодого офицерства, и руководством военных организаций, в котором в массе своей были представлены старшие офицеры, были далеко не безоблачными. Молодежные активистские организации, тяготясь вмешательством в свою деятельность старшего поколения стремились найти свой путь в борьбе за освобождение России.

Помимо исключительной роли в политической жизни русской эмиграции в Китае военные эмигранты занимали важное место в хозяйственной и культурной сферах эмигрантских колоний. Труд военных эмигрантов в немалой степени обеспечивал развитие экономики Северной Маньчжурии, особенно ее лесного и горного хозяйств. Бывшие военные были заняты в сфере различных производств, торговле и сельском хозяйстве. Большое значение военные (главным образом офицеры) имели в развитии системы русского школьного и специального образования во всех крупных центрах расселения эмигрантов. Также без военных эмигрантов невозможно представить себе развитие культуры Русского Китая в таких сферах как литература, архитектура, журналистика, издательское дело.

Исследуя военную эмиграцию как специфическое сообщество, мы все время фокусировали свое внимание на том, что это сообщество состояло из отдельных живых людей, каждый из которых имел свою «личную историю», набор индивидуальных психологических, нравственных, образовательно-профессиональных характеристик, обладал сознанием и волей. Будучи представителями одного сообщества, связанными общим прошлым — участием в антибольшевистской борьбе, и настоящим — статусом эмигранта и чужака на территории Китая, вынужденного бороться за свое существование, они, тем не менее, по разному реагировали на получаемые сообществом внутренние и внешние вызовы, осознавали свою роль и задачи в рамках сообщества и реализовали свой выбор. Субъективность восприятия внешних стимулов и индивидуальное целеполагание сформировали широкий спектр деятельностных стратегий военных эмигрантов, сгруппированных нами в набор определенных типов военных эмигрантов. Как показало изучение многочисленных жизненных историй военных эмигрантов, лишь незначительная их часть, в нашей типологии активные антибольшевики и «люди войны», целенаправленно участвовали в продолжении борьбы против Советской России. Именно в этой среде корпоративная идентичность, выражавшаяся прежде всего в причислении себя к «белым воинам» (в случае молодежи, их преемникам), авангарду антибольшевистского движения, вобравшему в себя все самое лучшее от старой Российской армии, и возвышавшемуся над эмигрантским «мещанством» и «политиканами» с их продажностью и внутренними склоками, была представлена наиболее отчетливо. Для представителей этих типов была характерна слабость семейных связей, дезадаптационные и девиантные поведенческие установки. Будучи объектом особого внимания со стороны советских и других спецслужб, и находясь на острие военно-политической борьбы, активные антибольшевики и «люди войны» понесли большой урон и к началу 1940-х гг. в массе своей исчезли. Основная часть военной эмиграции — «пассивные антибольшевики», отказавшись осознанно или вынужденно от открытой борьбы против Советской России, в той или иной степени участвовали в работе военных организаций, сохраняли старые «корпоративные» связи, используя их ресурс в процессе социальной адаптации, а также идентификационную принадлежность к определенной военной корпорации. Трагедией большей части этих людей стало утверждение японской гегемонии в Китае и стремление японцев использовать русскую эмиграцию в своем противостоянии с СССР. Принудительная политизация эмигрантского сообщества под руководством прояпонских кругов способствовала распространению политической мимикрии в среде военных эмигрантов, т. е. лишь внешнему соответствию предлагаемой поведенческой модели, что усугубляло внутри-личностный конфликт и стимулировало рост «перерожденческих» тенденций. Такой процесс особенно усилился в годы советско-германской войны. Представители двух других типов военных эмигрантов — «перерожденцы» и «шкурники», наименее значительные по численности, чаще всего утрачивали свою прежнюю идентичность и нередко выступали деструктивным элементом в жизни военно-эмигрантского сообщества.