Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

Глава 10. Советско-китайский конфликт вокруг КВЖД 1929 года и военная эмиграция

На рубеже 1920–30-х гг. начавшийся ранее процесс консолидации военной эмиграции в Китае достиг своей высшей точки. Центральная роль в этом процессе принадлежала «николаевским» военным организациям и, прежде всего, Русскому Обще-Воинскому Союзу. Параллельно с этим заметно активизировалась антисоветская деятельность военной эмиграции, разворачивавшаяся на фоне советско-китайского вооруженного конфликта вокруг КВЖД и вторжения японцев в Маньчжурию.

Смерть в. кн. Николая Николаевича в январе 1929 г. привела к некоторой растерянности и временной дезориентации «николаевских» организаций в Китае. Стали раздавать голоса о том, стоит ли теперь собирать средства в Особую Казну [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 154, л. 25]. Усилились колебания в среде тех военных, которые ранее готовы были примкнуть к РОВСу[362]. Региональные подразделения Дальневосточного отдела союза по прежнему находились в состоянии формирования, а руководство отделом практически бездействовало. Генерал Бурлин, поставленный Парижем перед выбором либо РОВС, либо БРП, избрал Братство. В феврале 1929 г. он сообщил генералу Лукомскому, что в связи со смертью великого князя его полномочия прекращаются, и дал понять, что дальше работать по 2-й линии не намерен [Там же, д. 151, л. 4].

Несколько позднее в письме к генералу Стогову Бурлин изложил свою точку зрения на проблему взаимоотношений между РОВС и БРП. Задача Обще-Воинского Союза, по его мнению, состояла в объединении и сохранении активных элементов в эмиграции, «в поддержании в них на должной высоте военных знаний и в проведении внутренней организационной работы… РОВС, представляя собой резервуар и хранилище наших военных сил, может выделять отдельных лиц для подготовительной работы в настоящий момент, но сам, как легальная и открытая организация, должен временно пока уклоняться от подготовительной активной работы, переложив ее на своих идейных друзей и союзников. Рассматривая таковым БРП, я считаю, что переложение этой работы на анонимную и, следовательно, безответственную организацию устранит все выпады врагов и связанные с ними дипломатические осложнения… В подготовительный период члены РОВС также примут участие, перейдя временно на этот период в распоряжение агентов тайной организации, которая уже отдала по своим органам приказ о согласии откомандировать своих членов в могущую развиться из РОВС русскую белую армию… В данный момент сфера деятельности РОВС — эмиграция, а сфера деятельности тайной организации — русская территория, эмиграция же для нее только тыл и материальная база» [BAR. ROVS Papers, box 68, f. Far East to Central Office (1927–1931)].

Бурлин отмечал, что между военными руководителями этих двух видов деятельности должна быть спайка во взаимодействии. Впрочем, она уже и так существует. Со стороны центра необходимо лишь отдать распоряжение органам Дальневосточного отдела РОВС об оказании лицу, ведущему работу по 2-й линии, полного содействия и об откомандировании в его распоряжение тех лиц РОВС, которые ему потребуются по ходу его работы. Другими условиями ведения успешной работы Бурлин называл материальную поддержку из центра и строгое разделение военных организаций и т. н. общественных. Петр Гаврилович указывал на необходимость автономной работы РОВС от Хорвата, роль которого заметно изменилась в сравнение с тем, как это было определено великим князем. «Ставка на этого почтенного человека, — указывал Бурлин, — битая ставка, долженствующая принести не только некоторые осложнения, но и явный вред для нашего дела» [Ibid].

В то же время, понимая, что центр не готов идти по предложенному им пути, Бурлин заявлял: «…Но Вы ведь ничего из этого сделать не можете. Средств у Вас, как и у меня, никаких нет, а лиц, могущих быть в этой работе сотрудниками, я знаю всех наперечет, знаю, кому что можно поручить и кто на что годен, и убежденно с полным откровением Вам скажу, что все наиболее полезные работники уже связаны со мной так или иначе, а новых для такой работы Вы мне дать не можете, ибо их нет пока». Чтобы его вызов центру выглядел не столь явным, Бурлин подчеркнул, что готов по мере своих возможностей, кстати весьма ограниченных, предоставлять в центр время от времени информацию о подпольной работе и положении в Китае [Ibid].

Генерал Лукомский был даже рад уходу Бурлина. В частности, в своем письме к полковнику Бендерскому Лукомский отмечал, что его бывший помощник за последнее время «совсем отбился от рук», в том числе якобы самовольно разрешив генералу Сахарову сформировать Сибирский Добровольческий корпус и выпустить заем на 100 тыс. китайских долл. на содержание этого корпуса [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 155, л. 13]. Обвинение Бурлина в самовольной инициативе организации Добровольческого корпуса и выпуске облигаций денежного займа выглядела, по меньшей мере, как попытка обелить себя, поскольку об этой инициативе Лукомский знал с самого начала и не предпринимал действий по ее пресечению.

Генерал Ханжин, оставаясь в Дайрене, и не имея помощников и средств из центра, которые могли бы избавить его от необходимости работать для обеспечения семьи[363], уже через полгода интенсивной работы получил переутомление, развившееся в малокровие мозга, и был вынужден запросить Париж о замещении его в должности начальника отдела. В качестве замены себе Ханжин предлагал генерала Володченко[364], у которого хотя и «не со всеми хорошие отношения, но живет в центре», а помощником к нему — генерала Петрова [Там же, д. 154, л. 9 об].

Недееспособность военного руководства подтолкнула генерала Хорвата и его окружение в очередной раз поднять вопрос о подчинении себе не только «николаевских» гражданских организаций дальневосточной эмиграции, но и военных. Однако поддержки со стороны генерала Кутепова он не получил. Также центр отклонил просьбу Ханжина. Более того, в апреле 1929 г. было ликвидировано автономное положение военной эмиграции на Дальнем Востоке — должность генерала Лукомского и его канцелярия упразднены. Теперь Ханжин напрямую подчинялся генералу Кутепову и начальнику его канцелярии генералу Стогову [Там же, д.155, л. 13].

Событием, которое ускорило организационное оформление Дальневосточного отдела РОВС и других крупных объединений военных, и активизировало деятельность антибольшевистских сил эмиграции стал советско-китайский конфликт 1929 г. вокруг КВЖД.

К концу 1920-х гг. напряжение в отношениях между Москвой и Нанкином достигло своего пика. Нанкинское правительство Чан Кайши, боровшееся за объединение страны под своим руководством, стремилось лишить китайских коммунистов, главного из своих врагов, поддержки со стороны СССР и возвратить себе полный контроль над КВЖД. Деятельность Советского Союза в Китае Чан Кайши определял понятием «красный империализм», еще более вредный, чем империализм «белый». К тому же Чан Кайши, подталкивая к столкновению с СССР дружественного себе «правителя» Маньчжурии маршала Чжан Сюэляна, стремился его ослабить и не дать тому объединиться с другими милитаристами. В свою очередь, Чжан Сюэлян, подталкиваемый к этому рядом «ястребов» из своего окружения, ставил перед собой задачу установить собственный контроль над КВЖД, тем самым еще больше укрепив свои позиции и автономию в отношениях с Нанкином.

Первым шагом на пути эскалации напряженности между Мукденом и Москвой стал захват китайской полицией в декабре 1928 г. в Харбине телефонной станции, принадлежавшей КВЖД. В первой половине 1929 г. в китайской прессе развернулась мощная антисоветская кампания с требованием захвата железной дороги или ее принудительного выкупа. В мае 1929 г. китайская полиция совершила обыски в советском Генеральном консульстве в Харбине и консульствах в Цицикаре и на ст. Маньчжурия. Некоторые советские сотрудники были арестованы и вывезены в Мукден. В июле, после встречи Чан Кайши и Чжан Сюэляна в Пекине, китайцы осуществили вооруженный захват КВЖД. Были закрыты Торговое представительство СССР и представительства крупных советских торговых организаций. По всей линии железной дороги были закрыты и разгромлены профсоюзные и кооперативные организации советских рабочих и служащих дороги, часть советских сотрудников была уволена. Производились обыски и аресты советских граждан[365]. В Харбине для арестованных граждан СССР был создан специальный Сумбэйский лагерь. Места уволенных советских железнодорожников получили сотни русских эмигрантов, многие из которых являлись членами антисоветских организаций и белыми активистами.

Действия китайских властей нашли поддержку главным образом только у имевшего свои виды на Маньчжурию правительства Соединенных Штатов, предложившего создать нейтральную международную комиссию, которая взяла бы на себя управление КВЖД. Однако данное предложение не было поддержано Японией и Германией. Для других стран, как, например, Великобритании и Франции, имевших свои концессии и мощные позиции в экономике Китая, прецедент с незаконным захватом находившейся под двойственным управлением железной дороги был также крайне невыгоден.

В ответ на захват КВЖД правительство СССР закрыло в Китае свои дипломатические представительства[366], прекратило железнодорожное сообщение с китайской территорией, призвало советских железнодорожных рабочих и служащих начать забастовку и приступило к концентрации частей Красной армии у границы. Ситуация приобретала вид старого «политического балета»: стремясь избавиться от советской «опеки», китайцы идут на обострение отношений — Советский Союз начинает военные маневры у границы — китайцы предлагают переговоры. В самом деле, в конце июля Мукденское правительство сформулировало свои предложения по урегулированию кризиса. Советский НКИД откорректировал выдвинутые китайцами положения с минимальным ущербом для СССР и, казалось бы, конфликт мог быть исчерпан традиционным дипломатическим путем[367]. Но в этот раз, стремясь избавить себя в дальнейшем от повторения подобной ситуации, сталинская группировка решила наказать китайцев [Алексеев М., 2010, с. 316, 317].

Еще в начале августа Сталин отдал приказ о создании Особой Дальневосточной армии под руководством В. К. Блюхера. После чего китайские предложения по урегулированию конфликта были отклонены по надуманному поводу и в октябре 1929 г. части ОДВА, перейдя советско-китайскую границу, начали боевые действия против войск Чжан Сюэляна. Всего за октябрь — ноябрь 1929 г. советскими воинскими частями были осуществлены три наступательные операции: Сунгарийская, Мишаньфунская и Маньчжуро-Чжалайнорская. Кроме регулярных войск советская сторона использовала в конфликте красные партизанские отряды под руководством сотрудников ОГПУ и диверсионные группы из советских граждан, проживавших в зоне КВЖД. Вооруженное противостояние закончилось полной победой СССР.

Конфликт вокруг КВЖД заметно активизировал деятельность белых организаций. Стали формироваться вооруженные отряды, осуществлявшие набеги на приграничные советские территории[368]. В Харбине предпринимались попытки организации неких новых антисоветских объединений. Известно, что летом 1929 г. состоялось собрание по созданию т. н. Национального революционного комитета по борьбе с III Интернационалом, в состав которого вошел целый ряд офицеров, включая известных авантюристов генерала Савельева и полковника Патиешвили [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 100][369]. Другим образованием стало Объединение антикоммунистических организаций Дальнего Востока. Начальником Объединения являлся полковник Ф. В. Друри[370], ранее работавший у легитимистов. К наиболее активным членам организации также относился капитан Н. Н. Сушков, помощник начальника Харбинской дружины Русских Соколов, в свое время сотрудничавший с генералом Сахаровым. И то и другое объединение принимали решения об организации партизанских отрядов [Там же, с. 778, 779, 783, 784], вероятно, так и не реализовавшиеся. По крайней мере, о деятельности этих отрядов ничего не известно.