Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

Глава 14. Установление японского контроля над Маньчжурией и русская военная эмиграция

Военно-политические круги русской эмиграции в целом позитивно отнеслись к вторжению Квантунской армии в Маньчжурию, считая, что в скором времени начнется война между Японией и СССР, открывавшая для антибольшевистских сил заманчивые перспективы ликвидации советской власти на Дальнем Востоке[498].

Отдельные эмигрантские организации были готовы поддержать японцев с самого начала их прихода в Маньчжурию. Так, атаман Семенов в ноябре 1931 г. направил приказ генералу Бакшееву, требуя, чтобы тот, а также генералы Савельев и Сычев, как атаманы Уссурийского и Амурского казачьих войск, представили ему в срочном порядке информацию о количестве воинских чинов каждого войска в отдельности с указанием срока службы, чина и рода оружия. Списки необходимо было направить в штаб т. н. Национальной русской армии, начальнику штаба генералу Клерже. Начальнику Особой Отдельной бригады полковнику Патиешвили предлагалось разработать план действий его подразделения, а Бакшееву и Савельеву усилить связи с Забайкальем и Приморьем [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 296, 297]. «Николаевцы» разрабатывали идею создания национального комитета, который возьмет на себя роль руководителя от всей эмиграции [Там же, с. 303].

С начала японо-китайского конфликта в Харбине была организована русская самооборона, штаб которой располагался на Бородинской улице. В состав штаба входили генералы Шильников, Косьмин, Бакшеев, Артамонов, Зольднер, Закржевский, капитан Долов и др. Штаб разбил город на районы, установил постоянное дежурство, наметил места сбора волонтеров. По сведениям советских агентов, штаб самообороны якобы получил оружие от русских чинов полиции. Оружием снабжались и отдельные партизанские руководители, в частности, забайкалец А. Якимов, в свое время работавший с подполковником Ктиторовым, и капитан Т. П. Москалев [АВПРФ, ф. 100, оп. 15, п. 26, д. 21, л. 88, 90], летом 1930 г. оставивший службу в Русском отряде ШВК и выехавший в Маньчжурию[499].

Наибольшую активность в попытках установить связь с японскими политическими кругами проявило руководство РФП. Как следует из воспоминаний Н. П. Меди, первые шаги в этом направлении предпринимались РФП еще до Мукденского инцидента, но не очень успешно. Только осенью 1931 г. связь была установлена через редактора-издателя газеты «Харбинское время» Одзаву[500], являвшегося видным членом Союза резервистов, близкого к группе генерала Араки Садао, и связанного родственными узами с одним из крупных деятелей Мантэцу (ЮМЖД). Зимой 1931–1932 гг. отношения между Одзавой и генералом Косьминым стали достаточно прочными[501]. В частности, фашисты, получив оружие от японцев, участвовали наряду с мушкетерами в преддверие вступления в город в феврале 1932 г. японских войск в организации беспорядков в Харбине, а также несли охрану здания редакции прояпонской газеты «Харбинское время» и некоторых других зданий [АВПРФ, ф. 0100, оп. 16, п. 169а, д. 22, л. 30; Русская военная эмиграция, т. 8, с. 779, 780].

У японцев были свои мотивы, побуждавшие их работать с русскими. Японцы не доверяли китайцам, даже готовым сотрудничать с людьми из Страны Восходящего Солнца, поэтому нуждались в зависимых от себя союзниках. Русские эмигранты для этого подходили как нельзя лучше. Русские имели серьезные претензии к старым китайским властям, ущемлявшим их права и заигрывавшим с красными, которых китайцы, также как и белых, не любили, но выдворить из Китая не могли. Кроме того, радикальные круги эмиграции рассчитывали на помощь Японии в борьбе с большевистским режимом в России. Зная желание радикалов организовать свои вооруженные силы на китайской территории для последующего продвижения на российский Дальний Восток, японские власти, намекая на поддержку в этом вопросе, привлекли эмигрантов к созданию охранных отрядов, предназначавшихся для обеспечения общественного порядка, защиты инфраструктуры и экономических объектов и охраны границы. Главная роль в создании русских охранных отрядов была отведена генералу Косьмину, честолюбие которого уже рисовало ему положение командующего Освободительной армией.

Непосредственно дело организации охранных отрядов из эмигрантов было возложено на военный отдел фашистской партии, в котором работали близкие к Косьмину люди. В частности полковники Г. И. Модестов[502] и Г. И. Мудрынин. Последний некоторое время возглавлял военный отдел. Мудрынин, вышедший в офицерские чины из унтер-офицеров, недолюбливал кадровых офицеров и стремился не допускать их на руководящие должности, но несмотря на это, он был для Косьмина очень ценен, так как имел за собой целую организацию — Ижевско-Воткинское объединение (из состава бывших офицеров и солдат Воткинской стрелковой дивизии и Ижевской стрелковой бригады), численность которого по разным сведениям составляла от 120 до 450 человек [АВПРФ, ф. 100, оп. 14, п. 24, д. 19, л. 94; Русская военная эмиграция, т. 8, с. 160, 536]. В составе формирующихся охранных отрядов оказалось немало членов Ижевско-Воткинского объединения. Во главе первых формирующихся охранных отрядов встали полковник Т. В. Гербов[503], подполковник Н. Н. Ильин (ижевец), капитан Лутовинов, поручик И. С. Осипов и др. [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 41 979, л. 128, 129].

Свое желание сотрудничать с Косьминым в деле организации русских отрядов изъявили легитимисты. Генерал Акинтиевский, быстро оценив сложившуюся расстановку сил, переступил через свою давнюю неприязнь к Косьмину и признал его «начальствующее» положение. В свою очередь, председатель РФП был заинтересован в совместной работе с Акинтиевским, имевшим личное знакомство с генералом Араки. Фашистско-легитимистский альянс был скреплен вступлением корнета Меди в члены КИАФ [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 778].

Харбинское отделение РОВС разделилось в своем мнении относительно сотрудничества с Косьминым и следовательно японцами. Одна группа во главе с поручиком Соколовым, согласно директив Дитерихса (до его мартовского 1932 года воззвания), заняла выжидательную и нейтральную позицию. Видный ровсовец, генерал Сычев запретил казакам-амурцам вступать в охранные отряды, поскольку их цели и задачи были еще не выяснены [Там же, с. 529]. Другая группа, руководимая полковниками Я. Я. Смирновым и Н. И. Белоцерковским[504] при поддержке со стороны части казаков, выступила за немедленное установление связей с японскими кругами. Сепаратно от начальства Дальневосточного отдела они предприняли попытку договориться с Косьминым о совместном представительстве у японцев [Там же, с. 525, 526]. Однако из-за противоречий с легитимистами тройственного альянса не получилось. Вскоре дальневосточное руководство РОВС все же решилось самостоятельно наладить контакты с японской стороной, но потерпело неудачу.

Первый отряд, сформированный людьми Косьмина, был направлен в начале 1932 г. в Мукден для охраны железной дороги между Мукденом и Шаньхайгуанем. Отряд просуществовал до 1940 г. Возглавил его поручик И. С. Осипов, его помощником являлся сотник К. Е. Карманов, член БРП, который после гибели Осипова в том же 1932 г. заместил его в руководстве отрядом[505]. Отряд состоял из нескольких взводов и включал в себя 200 человек. Командирами взводов являлись прапорщик Ф. Д. Шиканов (с 1935 г. — начальник отряда), прапорщик Д. Петерин, поручики Милюков, Овсянников, Аршиневский. Отряд создавался в большой спешке, поэтому в его составе оказалось немало бывших русских ландскнехтов, обитателей ночлежных домов, и пришлось приложить существенные усилия, чтобы сделать его похожим на военное подразделение.

Недостатки формирования первого отряда были учтены при создании в начале 1933 г. второго отряда, предназначенного для охраны строившейся Лафачан — Харбинской железной дороги. Отряд возглавил подполковник Н. Н. Ильин[506], «дельный и умевший поддержать дисциплину офицер». Численность отряда сначала составила 180 человек, в дальнейшем увеличившись до 230 бойцов, разбитых на восемь взводов. Отряд действовал подобно подразделениям пограничной стражи, т. е. большую часть времени проводил в поле и лесу, что оказалось очень эффективным. Однако после окончания строительства железной дороги в ноябре 1934 г. подразделение из-за разногласий в белом руководстве было расформировано [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 42 047, л. 46, 47; Русская военная эмиграция, т. 8, с. 780].

Для подготовки добровольцев из молодежи для службы в охранных отрядах при военном отделе РФП была организована небольшая учебная команда [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 781].

Кроме указанных железных дорог предполагалось создать отряды для охраны Цицихейской, Дуньхуа — Гиринской и других дорог. Генерал Кислицин, начальник Маньчжурских подразделений КИАФ, летом 1932 г. выдвинул идею реорганизации всей железнодорожной полиции Маньчжурии путем приема на службу трех с половиной тысяч членов легитимистской организации [Там же, с. 543], завысив их численность по крайней мере в четыре раза. В середине 1930-х гг. железнодорожная полиция Маньчжоу-го в самом деле будет реорганизована, но главную роль в ее работе будут играть не русские, а японцы.

В сферу деятельности русских охранных отрядов помимо охраны железных дорог вошли шоссейные дороги и объекты лесного хозяйства на восточной линии КВЖД. Это было обусловлено тем, что после вторжения японцев в Маньчжурию бывшая полоса отчуждения оказалась в состоянии настоящего хаоса, особенно пострадала восточная линия. Горные и лесные районы восточной линии были буквально наводнены китайскими партизанскими отрядами и бандами хунхузов, которые зачастую действовали совместно, имея поддержку советской стороны.

Советский Союз был заинтересован в том, чтобы японцы не смогли утвердиться вблизи советских границ, и даже пошел на восстановление дипломатических отношений с Нанкином в декабре 1932 г. Советские спецслужбы обеспечивали интернирование отступавших на территорию СССР китайских (т. н. старогиринских) воинских частей, их обучение, вооружение и отправку обратно в Китай [Горбунов, 2006; Ландер, 2007, с. 490]. Для закордонной работы Полпредство ОГПУ ДВК имело в своем распоряжении в 1932 г. 19 партизанских отрядов и 21 оперативно-ударную группу, сформированные на штатной основе [Буяков, 2013, с. 180]. Благодаря возможности практически свободно действовать в приграничных районах советские спецслужбы наносили сильный урон эмигрантским активистам. В сентябре 1932 г. у ст. Эхо был практически полностью уничтожен отряд начальника боевого подотдела Шанхайского отдела БРП И. А. Стрельникова, сам Илья Андреевич убит. Вместе с ним погиб представитель генерала Сычева — полковник Синев[507] (называл себя родственником генерала Ханжина). В ноябре того же года на ст. Пограничная был убит член БРП, полковник А. В. Катанаев[508]. Несколько активистов, проживавших на восточной линии КВЖД, были захвачены и вывезены в СССР [Базанов, 2013, с. 191–193]. В результате этого разгрома Приграничный отдел БРП был ликвидирован. Кроме того, по данным советской разведки, ей на протяжении 1932 г. удалось поставить под контроль практически всю деятельность РОВС и БРП на территории Советского Союза.