Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

Одним из ответственных за монгольское направление работы Шанхайского отдела БРП являлся есаул В. И. Любушкин. Любушкин вел переговоры с князем Дэ-ваном Дэмчигдэнроном, одним из лидеров монгольской оппозиции Внутренней Монголии[487], и якобы пользовался его расположением. В августе 1935 г. есаул получил предписание и соответствующие документы на ведение переговоров с руководством Русской Духовной миссии в Пекине о передаче ему в аренду неиспользуемого участка земли, находящегося во владении Миссии на территории Внутренней Монголии. Для упрочнения своих усилий в переговорах с церковью Ларин и Пурин просили Хорвата и Бурлина оказать им поддержку. Говоря о целях мероприятия, «братчики» отмечали в письме к Хорвату: «На этом участке будут сконцентрированы наши люди, которые займутся здесь сельских хозяйством…, создадут невинную сельскохозяйственную колонию. Питаясь сами, они обязаны будут предоставлять избыток средств на Русское дело и питать тех, кто будет уходить на русскую территорию с специальными заданиями» [Архив СТДС. Larin, box 1, f. 1.18]. Однако идея, вероятно, не получив поддержки со стороны Миссии, так и не была реализована[488].

В это же время другой известный нам персонаж, бывший военный советник маршала Чжан Сюэляна полковник Кудлаенко служил военным советником у генерала Фу Цзои, который успешно оборонял провинцию Суйюань от посягательств Мэнцзяна [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 23 086, л. 28].

Как и прежде действия советской разведки по пресечению деятельности БРП и других активистских структур эмиграции оказались более эффективными. В 1935 г. в результате завершения операции «Мечтатели» на советской территории были арестованы практически все закордонные эмиссары БРП[489] и со всей очевидностью стало ясно, что у Братства не осталось надежной связи с СССР. В этих условиях в мае 1936 г. генерал Бурлин заявил, что намерен уйти от руководства организацией и просил найти ему замену. В ответ на заявление Бурлина Ларин и Пурин отказались одобрить его решение и предприняли попытки увещевать своего патрона[490], но ничего не добились.

В первой половине 1930-х гг. заметно пошатнулось финансовое положение всех русских организаций бывших военных. В 1933 г. резко упали доходы Казачьего Союза, выросли долги. Аренда помещения на рут Валлон, где размещался Казачий Дом, не оплачивалась несколько месяцев. Председатель союза войсковой старшина Г. К. Бологов в декабре 1933 г. на очередных выборах главы организации отказался выдвинуть свою кандидатуру. Правление все же настояло на его перевыборах, поскольку желающих взвалить на свои плечи весь груз образовавшихся проблем не нашлось. Тем не менее, в сентябре 1934 г. Бологов все-таки оставил свой пост по причине обострения у него туберкулеза. Новым председателем Казачьего Союза был избран полковник Д. В. Кочнев[491]. К 1939 г. новое Правление сумело ликвидировать долги организации [Шаронова, 2015, с. 208].

В 1935 г. в Маньчжоу-го практически прекратили свою деятельность ведущие военные объединения — Харбинское и Мукденское отделения РОВС и КИАФ, Восточный Казачий союз и Военно-монархический союз генерала Косьмина. Организациями, которые должны были объединять всех русских военных эмигрантов Маньчжоу-го, стали Союз военных на Дальнем Востоке и Союз казаков на Дальнем Востоке, имевшие четко выраженную прояпонскую направленность. Ряд крупных деятелей русской военной эмиграции были высланы за пределы Маньчжоу-го (генералы Акинтиевский, Эглау, Сычев, Вержбицкий, Косьмин, полковник Белоцерковский и др.) или покинули его сами.

После ликвидации легитимистской организация в Маньчжоу-го единственным «кирилловским» центром в Китае остался Шанхай, где легитимистов возглавлял генерал Исаков. Вынужденный уехать в Тяньцзин генерал Эглау отказался от дальнейшей работы и неоднократно обращался с просьбами о возвращении в Харбин, подчеркивая свою лояльность японцам и их ставленникам. В дальнейшем он стал работать в редакции газеты «Возрождение Азии» [ГАХК, ф. Р-830, оп. 3, д. 55 241, л. 4, 5]. В отличие от Эглау генерал Акинтиевский, уехавший в Шанхай, сразу разразился громкой критикой в адрес японцев и их приспешников из числа эмигрантов [Там же, д. 565, л. 28].

Высланный в Тяньцзин генерал Вержбицкий направил Дитерихсу пространный доклад и просил нового назначения, отмечая, что готов выполнять обязанности наблюдающего за Харбинским и Тяньцзинским подразделениями РОВС [MRC, box 3, f. Дитерихс — Вержбицкий]. Дитерихс, сильно страдавший от своей болезни (у него развился туберкулез) и видевший в Вержбицком своего преемника на посту главы Дальневосточного отдела, назначил Григория Афанасьевича начальником Тяньцзинского отделения вместо полковника Бендерского, сохранив за ним и чисто номинальную должность руководителя Харбинского отделения. По-видимому, дальнейшая деятельность Вержбицкого сосредоточилась на проведении собраний членов отделения, организации лекций, молебнов и борьбе с «ренегатами», которые, как он писал в сентябре 1936 г. Дитерихсу, «каким-то образом определили в себе 70 % монгольской крови, а потому еще громче японцев кричат: „Азия для азиатов“. Ничего против этого лозунга не имею, но чтобы Россия была для русских» [Ibid].

Несмотря на снижение значимости подразделений РОВС в общественно-политической жизни эмиграции Северного Китая и Шанхая, союз еще продолжал сохранять свое влияние в молодежной среде. В Тяньцзине местное отделение Обще-Воинского союза имело тесные связи с Обществом Русского Сокола [Вестник Русской Национальной общины, 1933, 17 июля][492], руководимым полковником Д. М. Михайловым[493]. Старостой Русского Сокола долгое время являлся полковник Бендерский[494]. Тесные связи поддерживались и с подразделениями НОРС. В 1935 г. в Тяньцзине начали работу Курсы для старших скаутов, в основу которых были положены идея развития национального самосознания среди мальчиков, обучающихся главным образом в иностранных колледжах, и военная подготовка. Участие в работе курсов приняли полковник М. А. Михайлов, капитан 1-го ранга Шумовский, полковник Иванов и др. [Вестник Национальной организации Русских скаутов, 1939, № 8, с. 34]. В Шанхае члены РОВС играли важное значение в работе подразделений НОРР и НОРС.

С середины 1930-х гг. в связи с падением роли РОВС и КИАФ и выходом из их состава отдельных военных организаций одним из главных центров притяжения военных эмигрантов в Шанхае стало Офицерское Собрание. Собрание стремилось к поддержанию корпоративной идентичности в среде бывшего офицерства[495], а также за счет включения в свою работу военной молодежи (юнкеров, гардемаринов, кадет, детей офицеров) обеспечивало преемственность традиций и духа Русской армии в среде молодого поколения[496]. На протяжении всех 1930-х гг., за исключением спада 1936–1937 гг., численность членов Офицерского Собрания постоянно росла. Если в 1930 г. членство в Офицерском Собрании имели 142 человека, из них действительных членов — 95, то в 1938 г. — 168 и 124 соответственно, в 1939–207 и 151, в 1940–213 и 155. В июне 1941 г. Офицерское Собрание насчитывало 248 членов, из них действительных — 183 (офицеров — 132, юнкеров, подхорунжих, вольноопределяющихся — 30, детей офицеров — 8) [Офицерское собрание в Шанхае, 1941, с. 38–52; MRC, box 3, f. Офицерское собрание в Шанхае].

Офицерское Собрание располагало лучшим зданием (с 1935 г. ул. Лафайет, 1260 на территории Французской концессии) из тех, что имели русские военные объединения, и предоставляло другим организациям возможность проводить в его стенах свои мероприятия. Самым известным в городе мероприятием, ежегодно организуемым на площадке Офицерского Собрания, являлся Бал артиллеристов. Среди помещений, которыми располагало Собрание, было несколько гостиных, столовая, бильярдный зал и библиотека (считалась самой крупной из русских библиотек Шанхая, имея в 1941 г. около 2 тыс. изданий). Помещения Собрания были оформлены фотографиями высочайших особ, великих князей, русских полководцев и руководителей Белого движения, фотографиями и картинами из жизни Императорской и Белой армий, дружескими шаржами на членов собрания, полковыми знаменами, знаками, орденами, оружием и другими атрибутами и реликвиями русской воинской славы [Буяков, 2005, с. 113]. При Собрании функционировал драматический кружок, который долгое время возглавлял капитан-артиллерист К. Л. Егиков. Основные доходы Офицерского Собрания составляли членские взносы, бильярдная и карточная игра, буфет и сдача в аренду помещений [MRC, box 3, f. Офицерское собрание в Шанхае].

Несмотря на общее снижение накала «межпартийной» борьбы в среде военной эмиграции Шанхая во второй половине 1930-х гг., отдельные ее представители продолжали будоражить военное сообщество разоблачениями, подогревая ослабевший конфликт. Особую известность на этом поприще имел генерал Акинтиевский, разоблачавший враждебных для него персонажей в столь свойственной ему «самой ругательной форме». Так, летом 1937 г. Акинтиевский по просьбе офицеров из РОВС прочитал несколько докладов о Маньчжоу-го, где не упустил случая заклеймить предателей эмиграции. В частности, досталось полковнику Гущину, покинувшему зал под крики «Скатертью дорога!». Как отмечал в письме к своему товарищу один из офицеров, не состоявших в РОВС, «это выступление Акинтиевского было особенно неприятно для РОВС потому, что начальник Шанхайского отделения… генерал Вальтер масон, открыто напечатанный в списке Свиткова, и офицер Генштаба, оставшийся у большевиков в 1918 г., бывший в Брест-Литовске и выехавший в 1918 г. в Берлин в качестве первого большевистского агента в миссии Иоффе. Сам посуди, как Мутерперлы [намекает на караимскую фамилию генерала И. С. Смолина — С. С.], Щербаковы и прочая сволочь РОВС могла принять этот доклад в свете руководителей и их начальника, ничем не отличающихся от того же негодяя Гущина…» [ГАХК, ф. Р-830, оп. 3, д. 565, л. 26]. Вскоре после доклада Акинтиевского появилась летучка, где он был назван «агентом ГПУ» [Там же]. Как показывают документы Офицерского Собрания, в 1936 г. Акинтиевский рассорился с генералом Глебовым, когда, будучи председателем Распорядительного комитета Собрания, он почти в ультимативной форме потребовал выплаты Глебовым долга в кассу Собрания в размере 238 долл. Эта история имела продолжение и в дальнейшем Акинтиевский разругался с генералом Вальтером, поддержавшим Глебова [MRC, box 3, f. Офицерское собрание в Шанхае]. Такова была несчастливая участь Акинтиевского, всегда возбуждать скандал своим стремлением «резать правду-матку». И даже если его действия не были осознанным желанием насолить вчерашним соперникам, столь характерным для бывшего легитимиста, они, безусловно, способствовали внутреннему напряжению и в без того разобщенной военной среде Шанхая.

На фоне падения влияния РОВС и КИАФ в русской военной среде в эмигрантских колониях Северного и Восточного Китая в середине 1930-х гг. заметно выросла активность прояпонских и просеменовских деятелей. В 1935 г. были созданы первоначально подчиненные Дайренскому району Союза военных на Дальнем Востоке 1-й Тяньцзинский (начальник — генерал В. Д. Карамышев, он же являлся начальником штаба местного отдела фашистской партии) и 1-й Шанхайский (начальник — подъесаул А. П. Зимин) отдельные отделы ДВСВ. В конце 1935 г. Тяньцзинский отдел был развернут в Пекин-Тяньцзинский район союза под руководством генерала Карамышева [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 689]. После смерти Карамышева в 1936 г. начальником района стал один из наиболее последовательных «семеновцев» и противников РОВС — есаул Е. Н. Пастухин. В Шанхае уполномоченным атамана Семенова и начальником Шанхайского отдела Союза казаков на Дальнем Востоке с 1934 г. являлся генерал Е. Д. Жуковский[497].