Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

После ареста Полякова и гибели Стрельникова Ларин временно передал руководство боевым подотделом подполковнику Ренарду, но служба Ренарда в уголовном отделении Харбинской полиции не позволяла ему активно работать по братской линии. Тогда всю работу боевого подотдела пришлось передать недавно прибывшему в Харбин из Шанхая, совершенно не знавшему местной обстановки, к тому же еще и больному есаулу Н. И. Курочкину[509].

От разгула партизанско-хунхузских соединений особенно страдало русское эмигрантское население. Китайцы мстили русским за «неблагодарность» приютившему их когда-то Китаю, за сотрудничество отдельных эмигрантов с японскими спецслужбами и помощь оккупантам. Многочисленные свидетельства бедствий русских жителей восточной линии КВЖД содержатся на страницах эмигрантской прессы того периода [HIA. Ilin clipping collection, box 1]. Также как в 1929 г., в Харбине в это время появились многочисленные беженцы, преимущественно с восточной линии.

Не имея никакой защиты со стороны властей нового государства, которые еще не располагали для этого серьезными возможностями, эмигранты начали создавать отряды самоохраны. Широкую известность приобрели события лета 1932 г. на ст. Ханьдаохэцзы, где развернулись активные боевые действия между русским отрядом самоохраны, постепенно выросшем до 400 человек, во главе с бывшим партизанским начальником, подполковником Емлиным и китайскими частями старогиринцев. Для защиты поселка эмигранты даже изготовили из изъятого у железной дороги американского полувагона бронепоезд [ГАКХ, ф. Р-1128, оп. 1, д. 51, л. 268, 268 об, 271; HIA. Ilin clipping collection, box 1]. Отряд Емлина имел некоторую поддержку со стороны японских военных властей, несмотря на протесты советского консульства [АВПРФ, ф. 0100, оп. 16, п. 169а, д. 22, л. 1–4]. В дальнейшем японцы все-таки разоружили отряд. Частично он был распущен, а часть бойцов с самим Емлиным переправлены в Харбин, где приняли участие в борьбе со страшным наводнением 1932 г. [Мушкетер, 1932, № 7, с. 9].

В Харбине первые русские отряды самоохраны, действовавшие с разрешения Управления полиции, появились летом 1932 г. Сначала в пос. Чинхэ (начальник — полковник Черепанов) [HIA. Ilin clipping collection, box 1], в районе Славянского городка и Модягоу (начальник — есаул К. Смирнов)[510] и районе Затона [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 36 407, л. 56], позднее — в других частях города. Курировавший и финансировавший отряды Комитет самоохраны первоначально возглавлял Фарафонтов, конторщик Центрального управления железнодорожной полиции и начальник Ордена Крестоносцев [Русское слово, 1933, 18 февр.], имевший связи с генералом Косьминым.

В 1932–1933 гг. появились первые русские отряды для охраны крупных экономических предприятий на восточной линии КВЖД — лесных концессий Кондо (ст. Яблоня) и Миясито (ст. Вэйшахэ), а также Мулинских угольных копей. В дальнейшем были организованы отряды на станциях Хайлин, Шаньши, Ханьдаохэцзы, Шитоухэцзы, всего в середине 1930-х гг. на восточной ветке КВЖД действовало десять русских охранных отрядов. Возглавляли отряды офицеры, члены РФП и КИАФ, — штабс-капитан Я. М. Омельченко, Г. Н. Патраков, Завьялов, полковники С. Н. Цилов, А. И. Борщевский, В. Н. Федоров, есаул Б. Д. Быстров, ротмистр А. Н. Гукаев и др. [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 36 016, л. 26; д. 36 456, л. 14, 15; д. 48 958, л. 59] Появилось даже своеобразное разделение отрядов на фашистские и легитимистские, когда в отряд, возглавляемый представителем либо той, либо другой организации, принимали только людей, предварительно вступивших в РФП или КИАФ.

Если в отношении легитимистов Косьмин еще мирился с их своеобразным «сепаратизмом», что нередко оборачивалось конкуренцией между членами двух организаций, то стремление других объединений вторгнуться в сферу его ответственности пытался пресекать, впрочем не очень эффективно. Так, узнав, что сотник Карманов состоит в БРП и продолжает выполнять «братскую» работу, Косьмин направил тому гневное письмо[511], но не решился снять с должности в связи с его популярностью среди служащих отряда, ограничившись только предупреждением: «Возможно, что результаты Вашей „политики“ лично для Вас скажутся не скоро. Но должен Вас предупредить, что при дальнейшем развертывании отрядов и формировании уже настоящих русских частей, я буду вынужден относительно Вас принять во внимание Ваше отношение к Р. Ф. П.». В ответ Карманов заявил, что ни о каком БРП ничего не знает, он только солдат и ничего не понимает в политике [HIA. Larin Papers, box. 1, f. 1.10].

В 1933 г. по предложению Одзавы генерал Косьмин установил контакты с семеновцами, чтобы контролировать их деятельность. Тем самым двойственный фашистско-легитимистский альянс стал тройственным, что не ликвидировало старых противоречий между организациями.

Стабилизировать ситуацию на восточной линии удалось только в 1933 г., когда приграничные районы были частично очищены от китайских партизан и в целом удалось восстановить контроль над границей. Для охраны границы в 1933–1934 гг. власти Маньчжоу-го также прибегали к помощи русских эмигрантов. Так, в районе ст. Пограничная действовал японско-русский пограничный полицейский отряд, русское подразделение которого (10 человек) возглавлял поручик Б. Н. Шепунов [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 41 875, л. 15], член РОВС и БРП, организаций, конкурировавших с Косьминым, звезда которого в это время уже заметно потускнела.

В сентябре 1933 г. произошел разрыв между Косьминым и Родзаевским, усиленно рвавшимся в вожди русского фашизма[512]. Генерал вышел из состава партии, вместе с ним РФП покинул почти весь военный отдел, т. е. большинство бывших военных[513]. Кроме того, из РФП ушел корнет Меди, один из наиболее ценных организаторов партийной работы, а позднее — Матковский, фигура не менее значимая для партии. Военный отдел РФП после ухода Косьмина формально возглавил генерал В. В. Рычков. В 1934 г. был сформирован фашистский Учебный отряд. Военной подготовкой в отряде в объеме унтер-офицерского курса руководили капитан С. И. Долов, подпоручик А. Н. Попов, позднее — капитан И. И. Якуш[514] и подпоручик К. П. Агеев. Ежегодно фашисты организовывали летний военный лагерь на Крестовском острове в Харбине [Там же, д. 37 484, л. 30].

После выхода из фашистской партии Косьмин объявил о создании собственной организации — Военно-Монархического союза, в то же время сохранив прежние связи с японцами (Одзавой и начальником харбинской ЯВМ полковником Комацубара Мититаро) и некоторое время удерживая позиции в руководстве русскими охранными отрядами.

В северо-западной части Маньчжурии на протяжении 1932 г. находились подразделения т. н. «армии спасения Родины» генерала Су Бинвэня. Осенью тридцать второго армия Су соединилась с частями выступившего против японцев губернатора Хэйлунцзяна генерала Ма Чжаншаня и захватила несколько городов. Японцы бросили против генералов свои войска. Помощь японцам оказывали небольшие русские отряды, осуществлявшие разведку в районах нахождения китайский частей. В частности, отряды Пешкова, Якимова, Москалева и др. Известно, что пешковцы вели разведку в окрестностях станций Иректэ и Хинган [Там же, д. 39 939, л. 57, 60]. Китайцы, в свою очередь, отвечали репрессиями в отношении русского населения. Были случаи захвата, избиений и даже убийств русских полицейских в отдельных населенных пунктах западной линии [Русское слово, 1934, 2 окт.].

После очищения западной части Маньчжурии от остатков китайских войск, эвакуировавшихся на советскую территорию, здесь была сформирована внутренняя охрана из местного населения: на территории Барги — из монголов и бурят, на территории Трехречья — из русских. В отличие от Харбина и восточной линии КВЖД, где главная роль в формировании русских охранных отрядов принадлежала фашистам и легитимистам, на западной линии влияние фашистов было слабым. Здесь наиболее важное значение имели семеновцы и отдельные особо доверенные от японцев лица. Некоторым влиянием продолжал пользоваться авторитетный среди части казачества на западной линии генерал Шильников, член РОВС и БРП, не очень жаловавшийся японцами и потому действовавший скрытно [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 529]. Какую роль японцы отводили в это время самому атаману Семенову, не вполне ясно. Возможно, как и раньше, его планировалось использовать на монгольском направлении[515].

В 1933 г. в Трехречье был размещен японский гарнизон, которым командовал офицер Тоси, одновременно являвшийся начальником трехреченской полиции. Помощниками при нем значились полковник М. В. Трухин и есаул Пешков. Пешков возглавлял русский охранный отряд, составленный в основном из местных казаков, численностью более 200 человек. Отряд принимал участие в караульной службе на границе [Там же, с. 389, 390].

В июне 1933 г. все русские поселки Трехречья были объединены в составе Трехреченской казачьей станицы, первым атаманом которой стал полковник Д. Я. Мунгалов, в прошлом активный белый партизан. По сведениям советского консульства, трехреченцы были недовольны назначением Мунгалова, которого называли «бездарной личностью» и ничего, кроме «зла», от него не ожидали [АВПРФ, ф. 0100, оп. 17, п. 174, д. 33, л. 11]. Уже в феврале 1934 г. Мунгалов был смещен со своей должности и арестован. Причиной чему стала борьба между местными японскими чиновниками, принадлежавшим к различным группировкам [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 399]. Вскоре была ликвидирована и русская охрана границы, есаул Пешков уехал в пос. Якеши, где жила его семья.

Одной из примечательных фигур Трехречья в 1933–1934 гг. являлся капитан Т. П. Москалев, бывший легитимист, в свое время близкий к Жадвойну, имевший давние связи с японской разведкой. Москалев был назначен в Трехречье начальником всей русской пограничной полиции. Капитан оказал поддержку генералу Кислицину и восстановил свое положение в легитимистской организации. Как отмечал один из оппозиционных легитимистам эмигрантских информаторов, «легитимисты торопятся к нему [Москалеву — С. С.] на поклон, в Трехречье назначаются исключительно легитимисты. В какие-нибудь 3–4 месяца все Трехречье начинает ненавидеть легитимистов» [ГАХК, ф. Р-830, оп. 3, д. 15 158, л. 13]. Легитимисты занимали господствующее положение в Трехречье до осени 1934 г. [Русский фашизм, 1993, с. 113].

Ожидание наиболее радикально настроенными эмигрантскими активистами скорого начала войны между Японией и СССР и поддержки со стороны японцев в создании русской освободительной армии обернулось разочарованием. Японцы не собирались воевать с большевиками, по крайней мере в ближайшей перспективе[516], в то же время активно эксплуатируя ресурсы эмигрантской колонии. Сотни эмигрантов, прежде всего из бывших военных, были задействованы в различных охранных структурах и полиции Маньчжоу-го. Как показывают биографии живших в Маньчжоу-го русских офицеров, многие из них поступили на службу в китайскую полицию именно в начале 1930-х гг., когда ранее мало доступная для эмигрантов сфера существенно расширилась, а приоритетные прежде сферы занятости стали стремительно сужаться. По неофициальным данным, количество эмигрантов, принятых в полицию и железнодорожную охрану, составило к концу 1934 г. около 1 тыс. человек [АВПРФ, ф. 0100 б, оп. 5, п. 106, д. 27, л. 102 об].