Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

Глава 8. Наемники и антибольшевики: русские военные в китайских армиях (1924–1928)

Анализируя проблему службы русских эмигрантов в китайских армиях, мы сосредоточили свое основное внимание на взаимоотношениях между русскими военными организациями и русскими военнослужащими в китайских армиях в контексте процесса консолидации военной эмиграции и продолжения ею антибольшевистской борьбы[305].

Появление русского отряда в армии инспектора Трех Провинций Северо-Востока Чжан Цзолиня относится к осени 1924 г., когда маршал решил использовать русских военных не только в качестве инструкторов, но и создать из них боевое подразделение, тем самым усилив свою армию, крайне неудачно показавшую себя в первой Чжили — Фэнтяньской войне (1922). Среди нескольких кандидатов на должность командира этого подразделения был выбран генерал-лейтенант К. П. Нечаев, чью кандидатуру предложил служивший у Чжан Цзолиня в качестве советника по авиационной части полковник Д. А. Кудлаенко[306]. Нечаев в это время находился в Харбине: содержал совместно с женой пару лошадей, занимаясь извозом, и состоял в качестве вице-председателя в Офицерском союзе. Будучи вызван в Мукден в октябре 1924 г., Нечаев дал согласие возглавить Русский добровольческий отряд, уже формировавшийся в составе 3-й дивизии Мукденских войск, которой командовал генерал Чжан Цзунчан [Зубец, 2009, № 35, с. 32; Русская военная эмиграция, т. 7, с. 547].

В Мукдене был составлен договор на наем русских добровольцев в китайскую армию, предусматривавший права и обязанности русских военных, и положение о Русском добровольческом отряде. Отряд предполагалось оформить из трех родов войск — пехоты, кавалерии, артиллерии, а также вспомогательных частей. Начальник отряда имел права начальника Отдельной дивизии. Во всех отношениях отряд подчинялся непосредственно маршалу Чжан Цзолиню и его начальнику штаба. Внутренний распорядок в отряде и правила военной службы определялись русскими военными законами и уставами, также как совершившие преступления чины русского отряды должны были нести наказания согласно русским законам военного времени [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 526–528]. Устанавливались размеры жалования в золотых рублях (или эквивалент в китайских серебряных долларах) и другие выплаты. Рядовой солдат при полном довольствии получал жалование в 20 золотых руб. в месяц (12,5 долл.), младший офицер — 100, командир роты — 150, командир батальона — 200, командир полка — 325, начальник штаба отряда — 350, начальник отряда — 500 [Там же, с. 529, 530].

Даже по меркам «дорогого» Шанхая жалование военнослужащих, особенно офицеров, было высоким. А если учесть, что многие бывшие военные не имели постоянной работы и были зачастую вынуждены ожесточенно конкурировать с китайской дешевой рабочей силой на рынке неквалифицированного труда (особенно после вытеснения многих «белых» из структур КВЖД), либо прозябали в ночлежных домах, то станет понятно, почему служба в китайской армии оказалась столь популярной в русской военной среде. Свою роль здесь сыграло и то, что для многих офицеров служба у китайцев стала возможностью возвратиться к профессии или единственному делу, где они чувствовали себя «профессионалами», пройдя многочисленные фронты Первой мировой и Гражданской войн.

Первоначально русский контингент в китайской армии составляли несколько основных групп военных: небольшая часть кадровых офицеров, участвовавших в Белом движении до конца 1922 г.; офицеры военного времени, среди которых было немало т. н. «людей войны», чьей единственной настоящей профессией и образом жизни являлось военное ремесло; эмигрантская молодежь из состава бывших кадет и юнкеров, а также участников антисоветских групп и объединений. Помимо собственно русских в войсках Чжан Цзунчана служило немало мусульман из бывших татаро-башкирских частей колчаковской армии.

Мотивация поступления некоторых бывших русских военных в китайскую армию хорошо выражена в дневнике кадрового офицера, Георгиевского кавалера, подполковника И. И. Штина, служившего до осени 1924 г. в железнодорожной охране КВЖД на ст. Эхо: «кажется вопрос с приходом большевиков решенный. Говорят, будто бы КВЖД будет управляться пополам товарищами и китайцами. Белых, кажется, всех отсюда попрут… Если только останусь без места — немного поживу тут, а так поеду к Нечаеву в армию Чжан Цзучана, все равно терять нечего [подчеркнуто мною — С. С.]» [Балмасов, 2007, с. 206][307]. Многие шли в китайскую армию, привлеченные возможностью легко заработать на жизнь, в том числе грабежом. Тот же Штин позднее напишет о бойцах своей роты: «Народ хороший, но все ведь — харбинские ночлежники, в большинстве своем — люди отчаянные, что им терять? Они и пошли сюда только для того, чтобы вволю пограбить» [Там же, с. 215].

К началу боевых действий между Мукденской и Чжилийской (лидер — маршал У Пэйфу) военными группировками осенью 1924 г. (вторая Чжили — Фэнтяньская война) в русском отряде насчитывалось более 300 человек [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 547]. В январе 1925 г., согласно сведениям ИНО ОГПУ, отряд вырос до бригады, входившей в состав 1-й армии Мукденских войск. Бригада включала в себя стрелковый батальон (3 роты), технический батальон (артиллерийскую, пулеметную и бомбометную команды, команду связи), кавалерийский дивизион (2 эскадрона) и дивизион бронепоездов (2 бронепоезда). Стрелковый батальон возглавлял генерал-майор А. П. Мельников[308], после его гибели в январе 1925 г. — полковник К. А. Стеклов[309]; технический батальон — полковник Макаренко (командир батареи — полковник Костров, пулеметной команды — поручик Сорокин, бомбометной команды — капитан Абаза); кавалерийский дивизион — Генерального штаба полковник Н. В. Бартеньев[310] (командир 1-го эскадрона — войсковой старшина Н. П. Размазин[311], 2-го эскадрона — ротмистр Деликторский); дивизион бронепоездов — полковник П. С. Букас. Численность отряда в это время не превышала 800 человек, из них 200 офицеров. Но после удачных действий 1-й армии на юге и захвата Шанхая в январе 1925 г. отряд пополнился еще 700 добровольцами преимущественно из русских военных эмигрантов Шанхая [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 532, 533, 548]. Помимо бывших военнослужащих в китайскую армию активно записывалась «белая» молодежь, привлекаемая романтикой военной службы и антибольшевистской борьбы.

Есть сведения, что после прихода в Шанхай русских бронепоездов, генерал Глебов встречался с русским советником при генерале Чжан Цзунчане Н. Д. Меркуловым, бывшем военным министром Временного Приамурского правительства, но был принят весьма холодно. В отличие от Глебова один из близких к генералу Анисимову людей — генерал-майор В. П. Малакен[312] — был зачислен на службу и получил распоряжение сформировать отряд [Там же, с. 671, 672, 675]. В это же время в Шанхае состоялась встреча генерала Лукомского с Нечаевым.

Лукомский знал, что Нечаев, выразивший готовность подчиняться приказам в. кн. Николая Николаевича, имеет связи с харбинским Офицерским союзом и даже был направлен союзом в китайскую армию. Представитель великого князя положительно отозвался о Нечаеве и его отряде[313]. Но Париж так и не дал никакого распоряжения о возможности поступления офицеров-николаевцев в китайскую армию. По этому поводу в марте 1925 г. в Шанхай специально выезжал генерал Бордзиловский, но не получил от Луковского на этот счет никаких указаний. Несмотря на желание многих харбинских офицеров поступить в китайскую армию[314], что рассматривалось некоторыми, как продолжение борьбы против большевиков, руководством Офицерского союза не было отдано распоряжений о неимении препятствий к зачислению офицеров в Нечаевский отряд [Там же, с. 539]. Тем не менее, стараясь наладить постоянную связь с Русской бригадой и влиять на ситуацию в ее рядах, что в немалой степени было вызвано «отщепенством» и «ландскнехтством» Нечаева, «харбинская тройка» направила в бригаду нескольких своих людей.

Еще в марте 1925 г. по соглашению с Нечаевым в Русскую бригаду прибыл представитель Офицерского союза полковник М. А. Михайлов, который, находясь в Шанхае, должен был поддерживать связь с шанхайским Союзом военных. Отношения у Михайлова с Нечаевым не сложились. Вскоре Нечаев обвинил Михайлова в интригах и хотел изгнать из отряда под угрозой расстрела [Там же, с. 551]. Но близость Михайлова к Н. Д. Меркулову, ставшему после утверждения генерала Чжан Цзунчана военным губернатором Шаньдуна (весна 1925 г.) его главным советником, помогла полковнику. Он возглавил созданную при Меркулове военную канцелярию. Меркулов и Михайлов, проводя линию на возможность использования в дальнейшем Русской бригады в борьбе с большевиками, составили в бригаде т. н. «политбюро».

Как пишет полковник Зубец, «Н. Д. Меркулов не пользовался особым расположением воинской белой среды вообще и его приезд в армию Чжанцзучана вызвал в свое время немало разговоров в строевых частях, порою не весьма приятных для него. Властный и не терпящий возражений, а также очень несдержанный в гневе или возмущении, он этими своими качествами не вызывал расположения к себе. Назначение им начальником своей канцелярии полковника Михайлова не встретило одобрения воинской среды, ибо последний был совершенно не популярен здесь». Михайлова Зубец относит к «типу фанатика белой идеи, неистового и порою неразумного», хотя в личной жизни он был человеком скромным, работоспособным, хорошим семьянином [Зубец, 2010, № 36, с. 50][315].

Не стремясь к прямому командованию Русской бригадой, Меркулов предлагал Нечаеву разграничить сферы влияния: к Меркулову отходили функции своеобразного военного министерства, а Нечаеву — непосредственного военного командования. Однако честолюбие Нечаева, возомнившего себя способным с горсткой русских офицеров и солдат завоевать весь Китай, не позволило ему с этим согласиться [Там же, № 37, с. 32]. Началась упорная борьба за первенство, которая постепенно втянула в свою орбиту и значительную часть офицерства.

С весны 1925 г. основной базой Русской бригады стал город Цзинань в провинции Шаньдун, отданной Чжан Цзолинем под управление генерала Чжан Цзунчана. Благодаря численному росту бригады стрелковый батальон был преобразован в полк (105-й полк), командиром которого стал полковник Чехов, до этого являвшийся начальником штаба бригады. Кавалерийский дивизион полковника Бартеньева превысил 200 человек и в дальнейшем тоже был развернут в полк. Броневой дивизион теперь состоял из четырех бронепоездов. Командовал дивизионом полковник Костров [Там же, № 36, с. 49].

В Цзинани русское «ландскнехтство» расцвело пышным цветом. Строевых и боевых занятий в частях проводилось немного, уровень дисциплины был недостаточно высок, широко распространилось пьянство. Необоснованно быстрое продвижение по служебной лестнице офицеров бригады играло важную роль в увеличении расходов на содержание русских частей. В то же время в русских частях отсутствовал даже намек на политическую работу. Нечаев время от времени пытался наказывать наиболее рьяных нарушителей дисциплины, отправляя их на гауптвахту или разжалуя в более низкий чин, но, будучи сам горячим приверженцем Бахуса и «старшим ландскнехтом», привести части в надлежащий порядок не мог. Конечно, многое зависело от командиров отдельных подразделений. В лучшую сторону в Русской группе отличались конные части Бартеньева и команды бронепоездов.