Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

Проигнорировали Объединение и «кирилловцы». В своем декабрьском 1927 г. оповещении представитель ЕИВ в. кн. Кирилла Владимировича в Китае генерал Жадвойн указывал, что распространившиеся в последнее время заявления об объединении всей русской эмиграции в Китае под руководством Хорвата не соответствуют действительности — «все те, кто осознают в сердце своем правоту идеи законной монархии, не будут и не могут, ибо это противоречило бы основным положениям монархического движения, объединяться» [ГАРФ, ф. Р-9145, оп. 1, д. 235, л. 29]. Более того, генералу Жадвойну были даны аналогичные с Хорватом функции. В июне 1928 г. в. кн. Кирилл Владимирович издал приказ, согласно которому Жадвойн сосредотачивал в своих руках все руководство «верноподданными» великого князя в Китае. Все общественные законопослушные организации на китайской территории распускались, а их члены должны были зарегистрироваться у Жадвойна и его уполномоченных на местах. Возникновение новых организаций воспрещалось [Русска военная эмиграция, т. 7, с. 402]. Жадвойн и его уполномоченные осуществляли денежные сборы на Государево Дело (аналог Особой Казны в. кн. Николая Николаевича). В том же 1928 г. появились первые отделения КИАФ в Китае — Мукденское (с 1929 г. начальник — генерал Н. Ф. Петухов) и Харбинское.

Свое резкое несогласие с Хорватом высказал Н. Л. Гондатти, а также Н. Д. Меркулов, который пытался объединить под своим руководством все фашистские организации Китая, но потерпел фиаско. Харбинская Русская фашистская организация (РФО) А. Н. Покровского, наиболее крупная из фашистских групп, объявила о вхождении в состав Дальневосточного объединения эмиграции.

В конце 1927 — начале 1928 г., когда в Маньчжурию и другие места стали массово прибывать увольнявшиеся из китайской армии русские военнослужащие, у «николаевского» военного руководства в Китае возникла идея задействовать часть из них в организации т. н. Дальневосточного Корпуса Русских Добровольцев, предназначавшегося в дальнейшем для освобождения русского Дальнего Востока от большевиков. Большинство «нечаевцев» не имело ни постоянного жилья, ни места работа, а зачастую и семьи. Они не были идейными борцами с мировым коммунизмом, но присущий им авантюризм, презрение к своей и чужой жизни, военный профессионализм, помноженные на ненависть к большевикам, лишившим их всего, делали этих людей незаменимым материалом для организации любых антисоветских авантюр. Инициаторами организации Добровольческого корпуса выступили генерал Бурлин и несколько озадаченный первыми неудачами, но еще не утративший боевого задора генерал Сахаров.

В качестве своих задач Корпус Русских Добровольцев декларировал следующее: 1) собрать воедино все то честное, активное, жизнеспособное, что осталось от русского воинства на Дальнем Востоке после трудных многих лет пребывания в эмиграции; 2) призвать вступать в свои ряды новых добровольцев — национально-мыслящую местную молодежь; 3) по мере возможности обучить, воспитать, подготовить чинов Корпуса к наилучшему исполнению своих обязанностей в скором будущем; 4) по мере средств и сил развивать активную русскую работу на Дальнем Востоке и в Сибири, связывая ее с работой в других окраинных пунктах России. Руководство подчеркивало, что Корпус, являясь частью Русской армии, стоит вне всяких политических партий: «Корпус несет в своем сердце два святых для него слова — Родина и Армия и считает всякое увлечение политикой действием, ослабляющим его силу и значение» [ГАРФ, ф. Р-9145, оп. 1, д. 235, л. 106, 107].

Сахаров запросил у центра 120 тыс. китайских долл. на формирование и содержание конного партизанского отряда в 200 человек [Там же, ф. Р-5826, оп. 1, д. 147, л. 77]. Лукомский как обычно ответил, что центр не имеет возможности ассигновать для Дальнего Востока такие средства, а также указал, что партизанские отряды, направленные в Россию извне, в 99 случаях из 100 будут восприниматься чужими, поэтому можно и желательно посылать на российскую территорию для ведения разведки отдельных лиц и группы, а не партизанские отряды, чья деятельность может принести только вред. Против сбора местных пожертвований для Добровольческого Корпуса Лукомский казалось бы не возражал, но предложил согласовать этот вопрос с Бурлиным [Там же, д. 149, л. 104–106].

Получив добро от центра, Сахаров и Бурлин организовали «добровольческий заем» под квитанции отпечатанные в виде трехцветного российского национального флага. Сборы осуществлялись в Харбине, Шанхае, Тяньцзине и других городах, но не принесли желаемых результатов, хотя информаторы ОГПУ сообщали, что якобы только в одном Харбине было собрано около 20 тыс. долл. [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 398][294]. Многие к предприятию Сахарова относились скептически, памятуя о неудаче организованного им в 1927 г. рейда отряда полковника Карлова на Амур [Там же, с. 399]. По словам Бурлина, «Сахаров [был] совершенно обескуражен, что здесь невозможно вести работу так, как хотелось». Если формирование не пойдет, он собирался возвратиться в Америку [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 147, л. 11]. В июле 1928 г., как следует из советской агентурной сводки, Николай Павлович бедствовал и почти голодал, а его друзья искали способ устроить его на работу [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 408].

В октябре 1928 г. Бурлин запрашивал центр о возможности организации русского вооруженного отряда, заручившись для этого поддержкой китайских властей. Отряд предполагалось использовать для охраны границы с Внешней Монголией, где, согласно разведданным, активно наращивалось советское присутствие [ГАРФ, ф. Р-5829, оп. 1, д. 151, л. 56]. Центр к предложению Бурлина отнесся очень осторожно, отчасти по причине доходившей до Запада информации о стремлении японцев организовать при помощи атамана Семенова крупную провокацию на территории Монголии[295], и инициативу не поддержал. Кроме того, идея создания русских вооруженных отрядов на китайской территории не получила поддержки со стороны китайских властей Маньчжурии. Новый губернатор Трех Восточных провинций Чжан Сюэлян[296] относился к русским военным весьма подозрительно и не хотел лишний раз провоцировать Советский Союз.

В конце 1928 г. генерал Сахаров вызывался в харбинскую полицию по вопросу о незаконной организации Добровольческого Корпуса, после чего был вынужден распустить нелегально работавший штаб корпуса. В марте 1929 г. Сахаров предпринял попытку реорганизовать штаб в Тяньцзине, получив поддержку со стороны местного ССРАФ. Однако начавшаяся вербовка добровольцев не дала практически никаких результатов и работу в Тяньцзине пришлось свернуть [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 113, 114].

В условиях недостаточно эффективной работы по объединению военной эмиграции в Китае летом 1928 г. центр принял решение о создании на Дальнем Востоке нового отдела РОВС. Решение было связано и с теми изменениями, которые произошли в Европе в 1928 г. После неожиданной и таинственной смерти генерала Врангеля в апреле 1928 г. руководство РОВСом формально взял на себя в. кн. Николай Николаевич, реально же все вопросы по текущей работе союза перешли к генералу Кутепову. Кутепов, будучи одним из близких людей к великому князю, долгое время возглавлял секретную работу и являлся сторонником активной борьбы против советской власти. Дальний Восток в его планах имел исключительно важное значение в развитии активных форм антибольшевистской борьбы.

В конце августа 1928 г. для удобства управления всеми военными организациями на Дальнем Востоке по повелению великого князя был учрежден Дальневосточный отдел РОВС. Начальником отдела назначался генерал Ханжин, принявший предложение центра после долгих колебаний. Ханжин прекрасно осознавал те трудности, с которыми ему предстоит столкнуться в осуществлении предписаний Парижа по объединению военных организаций, в том числе в связи со своей оторванностью от основных центров военной эмиграции. Поэтому в обращении к старшим чинам военных организаций требовал «самой искренней, полной работы представителей и помощи всех членов организации, работы по долгу службы, так как в данное время работа в РОВС — одна из немногих форм служения родине» [Там же, т. 7, с. 411].

Объявив начальником Дальневосточного отдела РОВС генерала Ханжина, руководство союза отдало в его ведение только военно-административную работу, выражавшуюся в объединении как можно «большего числа военных чинов на почве осознания ими принадлежности к одной воинской среде; поднятии и поддержании нравственных начал и воинской дисциплинированности, укреплении развития воинских знаний» [Там же, с. 410]. В ведении Бурлина планировалось оставить секретную работу (в дальнейшем именовалась, как работа по 2-й линии), а именно: соображения по формированию и действиям вооруженных сил, как в районах восточного Зарубежья, так и на российской территории; информационно-разведывательная работа; подготовка к партизанским действиям, поддержание партизанского движения на российской территории [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 151, л. 73, 73 об]. Бурлин соглашался, но просил, чтобы их с Ханжиным деятельность была самостоятельной и предписания генерала Хорвата не имели для них своей силы. Определить характер своих взаимоотношений с Хорватом просил и генерал Ханжин. Лукомский ответил весьма расплывчато, указав, что Ханжин, как начальник Дальневосточного отдела РОВС, подчиняется непосредственно ему, а Бурлин ставится в зависимость от Хорвата в тех случаях, когда тот признает нужным отдать ему приказание. В то же время Ханжину предписывалось держать Хорвата в курсе поручений, которые будут ему даны и выполнять указания и требования Хорвата, если последний признает необходимым проведение мероприятий, требующих спешных решений [Там же, д. 152, л. 152]. Такое положение дел не устраивало Бурлина и он практически самоустранился от работы по 2-й линии. Ханжин бомбардировал его письмами, на которые тот почти не отвечал.

Создание Дальневосточного отдела РОВС поставило на повестку дня реорганизацию работы военных объединений. Бывшие территориальные воинские группы упразднялись (окончательно в декабре 1928 г.), все военные организации напрямую подчинялись Ханжину. Но, поскольку сразу выявилась неэффективность такого подчинения из-за оторванности Ханжина, проживавшего в Дайрене, от главных центров военной эмиграции, в дальнейшем вернулись к идее организации территориальных объединений. На местах создавались совещания для решения важнейших вопросов по объединению эмиграции и деятельности военных организаций, на базе которых впоследствии были сформированы отделения Дальневосточного отдела РОВС.

Первостепенной задачей для руководителей «николаевских» организаций бывших военных стало выявление отношения членов своих организаций к вопросу о вхождении в РОВС и удаление тех, кто был не согласен с этим или являлся одновременно членом политических объединений. В то же время, сообразуясь с дальневосточной ситуацией, Лукомский, выполняя предписание Кутепова, достаточно гибко трактовал вопрос о вхождении в состав РОВС людей, состоявших в политических организациях. Если член РОВС состоял в организации, враждебной великому князю, то он однозначно подлежал исключению из союза. Однако рядовым ровсовцам не воспрещалось оставаться членами политических организаций, признающих великого князя, но это было запрещено для старших чинов союза [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 152, л. 159–162][297]. Также, приказом генерала Кутепова, вступление в члены РОВС разрешалось для лиц, состоявших на китайской службе и имевших китайское подданство, но при условии, что эти люди не смогут занимать руководящих должностей в союзе. Кроме того, для вступающих в члены Обще-Воинского Союза Кутепов разрешил считать действительным производство в воинские чины, не только совершенное адмиралом Колчаком, но и атаманом Семеновым в бытность его Главнокомандующим, и генералом Дитерихсом в период возглавления им Приамурского Земского правительства [Там же, л. 16].