Три Царя

— Но это правда, мой господин!

— Складно сочиняешь для раба, Коклоток, — сказала Мира, подзывая его к себе.

— Я не сочиняю, моя госпожа, пересказываю, лишь пересказываю.

Вдруг послышались шаги. Быстрые, тяжелые, да еще голоса. Балдур схватился за оружие и побежал к двери. Мира спрятала Коклотка за спину и готовила заклинание. Балдур выглянул в щель, но неизвестные были в слепой зоне. Он приготовился убивать, и рука всё крепче сжимала рукоять меча, как вдруг он сумел разобрать.

— Ну и где они?

— Подожди! Подожди! Надо курить бросать…

Балдур резко открыл дверь и увидел их. Оба, недолго думая, забежали внутрь. Дэйна размеренно дышала, но тело, вымазанное в крови и поту, требовало отдыха. Ярик упал на четвереньки и тяжело и сухо отхаркивал.

— Нашла значит, — произнесла воительница.

— И ты, смотрю, — улыбнулась в ответ Мира.

— Балдур! — Дэйна подошла к человеку и обнажила тряпичный кулечек на груди.

Стервятник с ужасом в глазах нырнул внутрь, где беспомощно лежал Сырник. Он взял его на руки и крепко прижал к груди, закрыв глаза.Сколько раз за последние дни, он спасал его от опасности, доверяя в руки другим, но именно в этот момент его душа укрывала маленького аури и отказывалась отпускать.

— Он… Что-то сказал про могильный… Я дал ему кристалл… Он попытался… фух.

Балдур положил Сырника на стол, сметая разобранный револьвер прочь. Он смотрел на переливающееся тело аури и пальцами пытался помочь ему. Вдруг стервятник понял, что вариант у него остался всего один.

— Прости, Сырник, — прошептал он и, сжав кулак, приложил к груди аури.

Дух вместе с остатком червей забегал по телу Сырника, как почувствовав силу, с которой сопротивляться не мог, пополз к руке человека. Балдур успел схватить аури и попятился назад, прижимаясь к стене. Он ощущал, как кожу на руке словно заживо сдирают и опускают в чан с раскалённым маслом. В нос ударил запах соленого моря, перед глазами забегали образы.

«Нет, не в этот раз», — думал он про себя, ощущая, как свободная рука тянется, сжимая невидимый нож. В его сознании крутилась мысль, что насколько он мог быть беспечным и позволить Сырнику остаться одному в таком месте. Осознание этого терзало человека изнутри. Но чувство вины, помноженное на ярость своих ошибок, помогло ему, наконец разжать кулак.

Он положил раскрытую ладонь на лицо Сырника, и закрыл глаза. Вдруг он почувствовал, как зашевелился нос, и раздалось слабое, но родное: «Балдур».