Заблудившийся

23

Напротив бородатого мужчины с облезлой деревянной рукой сидел хмурый субъект в испачканной кровью кожаной куртке, поглаживающий ноющее под бинтами предплечье. То бишь я. Вот так мы и сидели, выжидательно поглядывая друг на друга, уже минут десять. Или две. Время — жутко неравномерная вещь, особенно если тебе некомфортно. А я как раз чувствовал себя неуютно, так как твердо решил не начинать разговор первым, как на то обычно рассчитывает Человек.

«Ну уж нет! — с вызовом думал я. — Сейчас это больше надо тебе».

Я даже откинулся в кресле, показывая тем самым, что никуда не спешу, хотя это было неправдой. Хотелось поскорее вернуться к Машине, проведать Юлю и Тима. С последним, кстати, надо решить, что делать дальше.

Человек, кажется, понял, что без его участия разговора не получится:

— Для начала я хотел бы извиниться за… — он пожевал губами. — За свои действия. Но и вы поймите меня правильно: это… событие, взрыв, пропажа сына, давка. Эти жертвы. Все очень нервные, охрана, в том числе и внутренняя, занята разбором тел и ликвидацией последствий… Я успокаиваю супругу и тут в комнате появляется посторонний…

Глядя на него, я вдруг понял, что и мой собеседник чувствует себя не в своей тарелке. Это удивило меня не меньше, чем тот факт, что Человек может улыбаться. Поэтому я без церемоний перебил его:

— Скажите, что означает «Наб»?

Человек удивленно посмотрел на меня:

— А Тим не объяснил? Наб — это имя. Сокращенное от «Навуходоносор». Так звали героя романа Жюля Верна, который мы читали с сыном. Эти два слова — наш секретный код от ворот всех замков, что мы строили вместе, тайный пароль всех разведчиков, которых мы играли.

Вот так просто все оказалось. Человек действительно оказался отличным отцом. Но некоторые сомнения все равно терзали меня.

— Почему я отпустил родного, неприспособленного сына во взрослый мир стадиона? — повторил Человек мой вопрос. — Потому что я люблю его и уважаю его решение. Я вижу в Тиме себя. Он упрямый и самостоятельный, как я. Он умный. А еще Тимофей очень любит людей, хочет быть среди них и помогать им. Это черта Оксаны, его матери. Он поступил, как настоящий мужчина, как старший брат: пожалел девочку, ставшую ему сестрой, уступил ей место. Как в книге, которую мы когда-то с ним читали, про молодого принца и мальчика из бедной семьи.

— То есть… — начал я.

— Да, — ответил Человек, — Даша — наша приемная дочь.

«Вот оно что!» — в моей голове внезапно встали все точки над «i». Приемная дочь. Поэтому Тимофей так с ней нянчится, видя в этом ребенке всех обездоленных детей Рынка. Поэтому папа Толя, так живо принимавший участие в воспитании сына, оказался так холоден к приемышу.

Помню, в дотуманный период видел по телевизору репортаж про то, как известные актеры и другие видные деятели усыновляли или удочеряли детей из сиротских домов. Сколько умиления, сколько дифирамбов сыпалось в адрес этих героев. Но вряд ли лишь безграничная любовь к детям двигала ими, по крайне мере, не только она. Весьма вероятно, что маленькая Даша тоже не человеколюбия ради оказалась в этой семье.

Но могу ли я осуждать их? Девочке из бедной семьи выпал шанс, который дается далеко не многим. И есть по крайней мере один человек среди новых родственников, которому она действительно небезразлична.

Я решительно встал и обратился к сидящему напротив чернобородому мужчине:

— Вы заберете мальчика сами или мне его привезти?

— Думаю, будет лучше, чтобы это сделали вы. Если, конечно, он захочет вернуться.

— А если не захочет?

— Повторюсь, я уважаю его выбор. Однако не смогу оставить сына без присмотра. Хотя бы ради Оксаны.

Я кивнул и протянул левую руку.

— Подождите. — Человек остановил меня. — Вы очень помогли нам. А со своей стороны я поступил очень нехорошо. Как мне вас отблагодарить?

На это у меня был готовый ответ:

— Анатолий, возле бара «Под куполом» лежит тело пожилой женщины. Похороните ее по-человечески.

Удивился ли он моей просьбе, обратил ли внимание, что я назвал его по имени, но виду не показал. Передо мной вновь стоял хозяин Рынка Ресурсов и аккуратно жал простреленную им руку своей единственной рукой. В которой недавно лежал пистолет.

*****

Хватит с меня на сегодня людей — до тошноты захотелось остаться одному. Я помнил про обещание Мороку встретиться с ним и… вернулся в Убежище, захватил несколько запасных аккумуляторов, инструмент, портативный генератор, немного еды и все противогазные фильтры, какие нашел. Заодно заменил воздухоочистительный элемент в Машине.

Время близилось к вечеру, но все же было еще недостаточно темно, чтобы включать фары, когда Машина въехала во двор особняка с бронзовыми львами и остановилась неподалеку от спрятанного в кустарнике автомобиля. Я приехал снимать двигатель для ГэКа, не надеясь, что смогу открутить все прикипевшие и ржавые гайки, что смогу поднять двухсот пятидесяти килограммовый мотор и запихнуть в багажник. Мне захотелось просто побыть подальше от людей, от их лицемерия, взаимной ненависти и желания уничтожать.

В итоге весь вечер и часть ночи я потратил на то, чтобы частично разобрать двигатель грузовика, дабы максимально облегчить его, и открутить крепления, удерживающие мотор на раме. Это удалось мне не без труда, но, признаюсь, я испытал чувство полного удовлетворения, когда с пыхтением погрузил заметно похудевший, но все равно тяжеленный агрегат и все снятые части в багажник Машины. Особенно радовало меня то, что не возникло необходимости в помощи посторонних лиц, в частности, Ежиного братства.

А еще я с некоторым удивлением обнаружил, что весь негатив сегодняшнего, точнее, уже вчерашнего дня, совершенно выветрился из моей головы. Единственным напоминанием остался ноющий зуд левой руки под бинтами. И эти два отверстия в рукаве любимой куртки, временно заклеенные кусочками прозрачного скотча.

Будучи абсолютно уверенным, что на ближайшие пять-десять километров вокруг нет ни одной живой души, я тем не менее загнал Машину в пустующий ангар рядом с потерявшим сердце грузовиком, включил автономное обновление салонного воздуха, откинулся в кресле и блаженно закрыл глаза.

Было в этом нечто необъяснимо притягательное: один среди безжизненной пустоши, в облаке ядовитого тумана, являющегося одновременно и твоей защитой, и твоей погибелью. Наверное, то же ощущают находящиеся в батискафе акванавты на дне океана или космонавты на борту космической станции. Контролируемая смертельная опасность, от которой тебя отделяет лишь тонкая стенка стали и стекла.

Впрочем, про отсутствие живых душ я погорячился. Тихий шорох на приборной панели насторожил меня, и я включил фонарь. Крупный черный жук, похожий на спортивный автомобиль середины прошлого века, деловито бежал по своим делам через пластмассовое поле. Провожая его лучом света, я задумался.

Желтый туман являл собой ядовитое облако тяжелее воздуха, поэтому он скапливался на поверхности земли и постепенно терял концентрацию. Через 60–65 метров в высоту он исчезал вовсе. И эти шестьдесят метров оказались своего рода насмешкой над людьми, поскольку позволить себе глоток чистого воздуха мог далеко не каждый. Строений выше этого рубежа в городе было очень немного, и стены каждого из них были сплошь усеяны пулевыми кратерами, а пол напитан кровью желающих подышать. В итоге, каждая такая башня обзавелась своими хозяевами и, ощетинившись стволами орудий, неприступным бастионом возвышалась над желтым колышущимся морем.

Так, о чем это я? О жуке. Все насекомые, мелкие звери, как то собаки, кошки, крысы прекрасно чувствовали себя в желтой отраве. Сначала я думал, что бездомные друзья человека, повинуясь инстинктам, находят свободные от тумана места и обитают там. Пытался даже проследить за уличным котом или бродячим псом, преследуя свои человеческие корыстные цели следовал за четвероногими в заброшенные подвалы, канализационные штольни и прочие подобные строения. И далеко не сразу сообразил, что как раз в таких местах яда должно быть больше, и что никаких «чистых» мест животные не ищут, а вполне сносно ощущают себя в тумане. Наверное, мне очень хотелось верить, что ниже шестидесяти метров также есть свободные участки, где можно дышать не через фильтры. Мозг верил и не желал отказываться от придуманной мечты.

Эти вылазки дали мне два важных вывода: на животных яд не действовал совершенно, они дышали им так же свободно, как чистейшим воздухом. И второе: назло законам физики туман не скапливался во впадинах и ямах. Он мог быть едва желтой прозрачной дымкой в каком-то полуподвальном закутке, а мог стоять грязно-желтым столбом в заброшенном бизнес-центре достаточно высоко от земли.

Единственное, что оставалось неизменным — эти проклятые шестьдесят метров. Поэтому я ненавидел птиц. Был равнодушен к собакам, терпел крыс и мышей, подкармливал кошек, но терпеть не мог этих пернатых, безраздельно завладевших чистым небом и при этом не особо страдавших здесь, внизу. Машина постоянно находилась под прицелом, и, похоже, недостаточная видимость птицам совершенно не мешала.

Жук убежал. Я лежал в кресле, наслаждаясь полной тишиной, спокойствием и одиночеством. И незаметно уснул.