Укрощение забвения. Старение тела и страх перед одряхлением в японском массовом сознании

Что значит быть старым в Канегасаки

Окончание войны за господство в Тихом океане часто рассматривается как рубеж, разделяющий две японские возрастные когорты. Те, кто получил образование до окончания войны, известные как «сендзенха» (senzenha), или «предвоенное поколение» [Plath 1980:50], рассматриваются как продукты общества, которое придавало большое значение преданности семье и государству. Этих людей, как указывает Плат, в японской прессе иногда называют «последними конфуцианцами» [Там же]. Те, кто получил образование после войны, рассматриваются как продукты общества, которое больше, чем до войны, уделяет внимание личности. В результате люди, родившиеся в периоды Мэйдзи (1868–1912), Тайсё (1912–1926) и раннего Сёва (1926–1946), часто рассматриваются как люди с иным образом мышления и действия — по сравнению с теми, кто получил образование после Второй мировой войны.

До оккупации в образовании в основном преобладали конфуцианские нравственные концепции, выраженные в Императорском рескрипте об образовании (1890 год). В рескрипте подчеркивалась важность сыновней почтительности, гармоничных отношений в семье и верности государству. Этика, построенная главным образом на основе обязательств перед родителями и государством (или императором), сформировала символическое ядро образовательной программы [Rohlen 1983]. Эмбри, проводивший полевые этнографические исследования в японской деревне в начале 1930-х годов, заметил, что обучение в школах было значительно больше сосредоточено на моральных, чем на интеллектуальных вопросах [Embree 1939:188]. Большие усилия были направлены на воспитание нравственных, послушных граждан, которые к шестому классу «впитали в себя значительную долю национализма и воинственного японского духа посредством военных игр и наблюдения за тем, как юноши занимаются строевой подготовкой на школьном дворе четыре раза в месяц» [Там же: 189].

С оккупацией пришли американские образовательные идеалы, и ради прогресса демократизации были предприняты усилия по трансформации системы образования. Ролен утверждает, что главной характерной чертой этой реформы системы образования был акцент на индивидуализме. Это включало в себя развитие образовательной системы, учитывающей потребности отдельных личностей, и отказ от нравственного воспитания, которое до поражения Японии в войне служило основой образования [Dore 1952; Rohlen 1983: 66]. Следует отметить, что этот процесс не обошелся без споров и разногласий. Безусловно, после войны не прекращались попытки возродить образование, ориентированное на нравственность, и вопрос о том, какую роль должна играть школа в обучении этой нравственности, актуален и по сей день.

Это не должно давать основания полагать, что изменения в философии образования были единственным фактором, способствующим напряженности между людьми разных поколений. Как отмечают Каплан и коллеги, возникновению разрыва между поколениями способствуют изменение моды, отношения к работе и образа жизни [Kaplan et al. 1998:42]. Однако жители Канегасаки, как молодые, так и пожилые, в подавляющем большинстве случаев подчеркивают, что именно изменения в образовании являются основной причиной кардинальных различий в мышлении и поведении пожилых японцев по сравнению с более молодыми. Люди связывают послевоенную эпоху с демократизацией и со снижением значимости конфуцианских ценностей, которые имели большое значение до войны. Другими словами, люди считают, что некоторые элементы обусловливающей поведение базовой логики подверглись переориентации после войны, когда в стране появились новые образовательные методики, — в результате возник разрыв в образе мышления и действия молодых и старых японцев.

Это убеждение является ключевой темой, формирующей представления пожилых людей о современности. Как заявили две женщины чуть за семьдесят, когда их спросили, отличаются ли сегодняшние взгляды молодых людей от взглядов пожилых, современность далека от мира, в котором они выросли:

ЁСИЮКИ-САН: О, да, все совершенно изменилось, не так ли? У них слишком много свободы.

МИХАРА-САН: В наши дни жизнь была действительно тяжелой, поэтому считалось нормальным принимать свою судьбу [ты мало контролируешь свою судьбу]. Если у человека была мысль или мнение по какому-то вопросу, он оставлял их при себе. Вот такие здесь были люди. Возможно, сегодня молодые люди мыслят так же, как и в наши дни, но тогда мы не высказывали своего мнения. Для современной молодежи жизнь очень проста.

ЁСИЮКИ-САН: Молодежь не очень-то интересуется мнением стариков. Сейчас многие старики ничего не говорят [когда они не согласны с тем, что делают их дети]. В любом случае молодые уж точно не хотят ничего слышать о былых временах. Каждый здешний дом может много рассказать о прошлом, но молодежи неинтересно об этом слушать. Они не хотят слышать об истории нашей деревни или своего хозяйства. Нет, им это не интересно.

И Ёсиюки-сан, и Михара-сан использовали фразу «има но хито» (ima по hito), когда говорили о молодых людях (имея в виду поколения их детей и внуков). Это словосочетание, которое буквально переводится как «люди настоящего» и которое они используют, чтобы обозначить различие между молодежью и собой — людьми из прошлого. Многие пожилые люди, говоря о своих мыслях или образе жизни, используют термин «фуруй» (furui), что означает «старый, из прошлого» и может подразумевать что-то неактуальное. Пожилые полностью убеждены, что «има но хито» не интересуются мыслями и жизнью стариков, потому что эти мысли и манеры поведения — «фуруй». У молодежи все слишком просто, и у них слишком много свободы для того, чтобы следовать своим желаниям. В результате они становятся эгоистичными и теряют интерес к образу жизни и мыслей старшего поколения.

Представления о префектуре Иватэ и о стариках как о последних осколках мира, далекого от современной городской Японии, играют важную роль в формировании переживания старения в таких местах, как Канегасаки. Быть старым и жить в «инаке» означает в Японии ассоциироваться с образом жизни, который не идет в ногу с современностью, далек от основного русла японской жизни. Из-за иной направленности образовательных программ того времени старшее поколение было социализировано в другой модели мышления и поведения, и теперь на стариков смотрят, по сути, как на поколение пережитков прошлого, которое многие (как молодые, так и старые) считают имеющим мало общего с современной, урбанизированной Японией.