Аистов-цвет
- Автор: Агата Турчинская
- Жанр: Советская проза
- Дата выхода: 1967
Читать книгу "Аистов-цвет"
XX. ЮРКОВСКАЯ УЛИЦА
Как перебрались Породьки на квартиру, с того времени Проциха стала приходить каждый день с котелком на беженский пункт — за обедом. А однажды вместо нее пришел Федорко.
— Мама ослабли немного, и теперь уже ходить буду я, — похвалился перед Иванком.
А Иванко побежал к матери.
— Давай переберемся на Юрковскую! Там Породьки, Даниляки и еще есть такие горы, из которых делают каменные дома.
Но мать отвечала, что у них нет отца, который зарабатывал бы и платил за квартиру, и поэтому придется им жить здесь.
Ганка немного поправилась и начала сама ходить за обедом и еще на улицу просить денег, потому что пайка не хватало. Иванко теперь мог иногда отлучаться на некоторое время.
Один раз прибежал Федорко и сказал: «Пойдем на Юрковскую!» Иванко обрадовался. Вприскочку бежали по улицам, Иванко не мог надивиться и завидовал, что Федорко моложе его, а знает в Киеве столько дорог.
Эта улица точь-в-точь, как и та! Наверно, это она и есть?
— Э, нет, это Кирилловская, — усмехнулся Федорко, а Иванко больше не решался спрашивать. Как это Федорко их узнает?
— Скоро будет базар. Там в воскресенье ой как много, много всего! Вот заработаю денег и куплю себе что захочу, — Федорко от радости прыгнул с котелком через камень, и суп расплескался. Недолго думая, сел на улице и принялся вылизывать. Потом откинул крышку и хотел хлебнуть из котелка, да только взглянул с грустью и опять закрыл.
— Мама узнают и скажут, — лизал по дороге. А они слабые, сварить свежую еду не могут, а тато работают, им надо горячего.
Пошли дальше. Уже миновали базар и зашагали по Почаевской улице, чтобы потом свернуть на Юрковскую. Да Федорко вдруг спохватился, поставил котелок и сказал:
— Посиди здесь. Мама сказали купить для тато булку, а в лавках, что возле нас, дороже.
Федорко побежал и через минуту вернулся с булкой.
— Одна копейка будет мне, я булку купил дешевле, — он хитро подмигнул.
— Бежим, а то еще опоздаем и тато уйдут работать голодные. У них только десять минут перерыва, чтобы поесть. Как опоздает хоть на столечко, — и Федорко показал на пальце, — так им и заплатят меньше.
Уже начиналась Юрковская улица, и глиняные косматые горы с глубокими рвами, полными воды, будто кивали им навстречу своими вершинами.
Иванко шел и все время завидовал, что у Федорка есть тато, что тато работает и потому Федорко знает много такого, чего не знает Иванко.
— Вон видишь — горы. Из них делают каменные дома. — Говоря это, Федорко становился серьезным. — А знаешь, что на тех горах?
— Что?
— Земля. Такая глиняная. Из нее делают кирпичи, а из кирпичей эти дома. Вон видишь, стоят рядами, как солдаты. Это все из глины.
С одной стороны — глубокие овраги, а в них зеленая вода. С другой стороны — пустырь. А посредине — Юрковская улица, словно змея тянется на гору.
Уже виднелись хаты, совсем не похожие на те каменные дома, мимо которых проходили дети.
— Мы живем в шестьдесят седьмом номере, и я всегда нахожу, — хвалился Федорко.
Миновали первые хаты. Покосившиеся, с ободранными стенами, с окнами, заставленными фуксиями, геранью, они были похожи на куликовские хаты.
— Это и есть Юрковская?
Из дворов выбегали свиньи, собаки, пахло навозом и отхожим местом, а на улице лежали кучи мусора. Но за этими хатками лысели горы, из которых делали каменные дома, целые города, и мечты Иванка летели туда. Ему хотелось коснуться этих гор, набрать в руки земли и почувствовать ее силу.
— А таких, как я, принимают туда на работу?
— Э-э, туда не принимают и таких, как я!.. — отвечал важно Федорко. Они уже входили в красные ворота. Прошли каменистым взгорбленным подворьем к низенькому дому.
— Там живем мы, а в соседнем — Даниляки. А в том большом, — Федорко показал на дом, что фасадом выходил на улицу, — там живет хозяйка. А лошади у нее!
Чтобы ярче показать, какие они, он присвистнул в два пальца. На свист выбежали Василина и Стефанко.
— Мама все спрашивают, вернулся ты или нет, мы есть хотим.
Василина подбежала к котелку. Хотела снять крышку, посмотреть.
— Ничего вам не дам, все отнесу отцу, потому как они работают, а вы что? — Федорко важно вошел в хату, а за ним Иванко. Маленькая хата была завалена тряпьем, замусорена соломой, сеном.
Из мебели не было ничего. Проциха лежала на полу и кормила грудью ребенка.
Когда Федорко вошел, велела быстренько достать миску и налить супу детям, а что останется — нести отцу.
— А ты отломи себе кусочек булки и съешь по дороге, надо спешить к тато.
Но Федорко булки не отломил, только строго приказал детям, чтобы всего не поели и оставили ему. Схватив ложку, котелок с супом и дав Иванку нести булку, крикнул:
— Бежим! — И двое мальчишек в рваных штанишках побежали, отдуваясь, вверх по Юрковской.
Начинал гудеть гудок.
Когда Федорко и Иванко вбежали в ворота кирпичного завода, что на Глыбочицкой улице, пот серыми полосами стекал с них и рубашки прилипали к телу. Рабочие, выпачканные в глине, расположившись на земле в холодке, доедали свои убогие завтраки.
Иванко делалось грустно, когда смотрел на худые, изможденные лица, на подернутый пылью и глиной черный хлеб, который мозолистые, грязные руки торопливо совали в рот. Но когда Иванко увидел Проця, лежавшего на траве в ожидании Федорка, ему стало почему-то страшно.
Проць до того исхудал, что стал даже будто длиннее, а лицо, где остались только кожа и кости да большие запавшие глаза, было как у мертвеца.
Увидев детей, Проць поднялся. В тени листвы глаза его темнели, как ямы.
Ничего не говоря, Проць хмуро взял котелок из рук Федорка и торопливо стал есть. Мальчики молча сели рядом и следили за ложкой, что хлюпала то в котелке, то во рту Проця.
— Ты, Федорко, уже ел?
Федорко склонил голову и ответил тихонько:
— Нет.
Тогда отец отломил кусочек булки.
— Поделитесь с Иванком.
Руки Проця тоже были в глине, глина была в его усах, на голове, и Иванку почему-то так стало жаль своего соседа Породько, словно здесь сидел его родной тато.
Проць допил остаток супа и поднялся, чтобы идти работать. Федорко хотел расспросить его про завод, но тато, хмурый, молча отошел.
— Мы спрячемся здесь и посмотрим сами, — подмигнул Федорко товарищу.
Они перелезали через глубокие глинистые рвы и среди глиняных насыпей и штабелей кирпича пробирались к заводу. Если кто-нибудь из рабочих, перевозивших или переносивших кирпич, приближался, дети приседали и прятались за кучи глины, а потом опять, приседая, пробирались дальше. Но надо же случиться такому: оба поскользнулись и свалились в ту самую яму, откуда рабочие выбрасывали глину. Выбрались с помощью чужих рук, получив хороших гостинцев в спину.
Черная труба кирпичного завода дымила и настраивала детей на новые затеи.
— А ты знаешь, Иванко, ведь глину жгут, а потом получается вот что! — Федорко показал на кирпич.
— Вот так ее бросают на огонь. — Федорко набрал горсть и швырнул в сторону.
— Давай возьмем глины и попробуем! — Иванко взял комок красной земли и с уважением смотрел на нее. Он никак не мог постичь: где же предел человеческому уменью? Мял землю в руке, а в мыслях его уже росли дома, заводы, города.
— Наберем в котелок! — согласился Федорко.
Набирали глины в котелок, в карманы и оглядывались, не следит ли кто за ними, чтобы отобрать у них эту особенную землю. Потом, пригибаясь, шли, тащили по земле полный котелок глины, потому что был он очень тяжелый. Кто-то из рабочих крикнул, пугнул детей, и они бросились бежать. Домой на Юрковскую пришли измученные, вымазанные в глине, с таинственным огнем в глазах. Как только вошли во двор, утащили котелок за хату, высыпали глину в ямку и закрыли жестянкой.
Когда Стефанко прибежал посмотреть, что они делают, Федорко так стукнул его, что у того даже кровь пошла из зуба. Стефанко отошел, спрятался, но следить за ними не переставал.
Федорко влез на акацию, наломал сухих веток, а Иванко собирал и сносил в кучу около ямы.
— Как будет ночь и все лягут спать, зажжем.
Иванко решил даже остаться здесь ночевать.
Набросав достаточно веток, Федорко слез с дерева. Когда сложили все ветки на глину, сели отдохнуть на холме перед хатой.
Оттуда им были видны трубы, могучие, как крепости, каменные дома и все северное крыло Киева. В синей мгле зажигались огни, и к Иванку снова вернулось то настроение, которое было у него, когда подъезжал к Киеву.
Федорко скатился с холма и ушел посмотреть, дома ли отец. Потом вернулся.
— Пришли, упали на солому и лежат. Очень крепко наработались. Теперь, наверно, уже спят, а мама стонут. А эта девчонка Василина никак не усидит около них. Я так ее посадил, что, наверно, и не встанет больше.
Из хаты доносился плач Василины.
— Я спички вытащил из кармана тато, — Федорко засмеялся. — И не почувствовали, как вытащил. Лежат, вымазанные в глине, как дерево. — Федорко задумался и добавил грустно: — Тяжко работают. Это тебе не картошку есть, а носить целый день кирпич.
Огни краснели, вечер темнел, и горы вдали поднимались, как привидения. Через двор проехала бричка, послышалось радостное ржание лошадей.
— Хозяин приехал. Возит панов. А кони! Ух!
Иванко хотел пойти и посмотреть, но Федорко посоветовал лучше не показываться.
Сидели, притихшие, на зеленом холму и подстерегали темень. Медленно всплывали звезды, они казались детям белыми лилиями.
Из выбоин и рвов ветер доносил лягушечьи песни, а шелест старой акации расплетал детские мечты.
— Иванко! — сказал Федорко. — Есть такие люди, у которых крылья. Они летят, летят и могут долететь даже до звезд.
Но Иванко ответил:
— К звездам нельзя приближаться. Там есть такие скалы, о которые можно разбиться. Так же, как на море. Только птицы могут долететь.
— И люди с крыльями тоже! — настаивал Федорко.
Дети говорили долго, их думы летели далеко, как могут летать только думы детей. Беседуя, они забыли и об основной своей цели. Громко залаяли собаки. По улице затарахтела фура. Свет в хозяйкиных окнах погас.
— Давай спички! — сказал Иванко. Мальчики спустились с холма, подошли к кучке веток.
В кустарнике что-то затрещало. Дети сели на земле и притихли.
— Жги, Иванко! То птицы ночные. Попрятались в кустах.
Иванко зажег бумагу. Красные языки вылезли из-под низу, и огонь начал лизать сухие ветки. Он быстро расцвел в высокое пламя. Федорко, подпрыгивая от радости, забыл про тишину, про ночь, бегал, кричал громко, собирал сухие ветки, а Иванко подкладывал и дул. Когда пламя разгорелось так, что стало чуть ли не вровень с хатой, из кустов выскочил Стефанко, крича во все горло:
— Хату палят!
На крик выскочили хозяин, Проць, соседи.
Федорко и Иванко убежали за холмы и всю ночь оставались там, а хозяин ругался с Процем и говорил ему, чтоб убирался завтра с квартиры.
Эту ночь Федорко долго плакал, а на рассвете, когда тато пошел на работу, бежал за ним, целовал руку и говорил:
— Мы только хотели наделать кирпича…