К причалу

Глава двадцать восьмая

А через три дня, двенадцатого, Париж ответил.

Мы еще только завтракали, когда ввалились к нам Жано и Рене с Жозефин. Они были в отличном настроении:

— Пешком к вам пришли!

— Транспорт не действует!

— Париж — мертвый...

— Без бистро! Даже бистро...

— Париж ответил, — сказал Вадим.

— Айда на кухню, — позвала я всех, но тут опять раздался звонок.

— Папаша Анри! Ура-а!..

— Как ты добрался? — спросил Вадим.

— Пригородные работают...

Старик принарядился. На нем белая рубаха, праздничный костюм — серый, бумажный, в темную полоску, шея повязана белым шарфом.

Париж ответил на шестое и на девятое февраля двадцатичетырехчасовой всеобщей забастовкой. Ничего сегодня не будет: ни поездов, ни почты, ни телеграфа, ни театров, ни ресторанов.

Настроение у нас было такое, какое бывает, когда утром проснешься, а в комнате ярко светит солнце и ты вдруг вспоминаешь, что сегодня праздник и тебя ждет чудесный день.

— Похоже, зашевелилось по-настоящему, — говорил папаша Анри, вытирая большим клетчатым платком усы и поблескивая глазами. — Может, я еще застану перемену, пока не сыграю в ящик. А только вы поторапливайтесь, молодежь.

Под окном загудел клаксон.

— Мартэн! — догадалась я и, сама не знаю почему, растерялась.

— За тобой? — спросила Жозефин.

— Неужели поедешь? — Жано посмотрел на меня.

Вопросительно взглянул и папаша Анри.

— Нельзя не ехать, — сказала я твердо. — Болеют дети, и врачи ждут анализа. Дифтерия.

— Пусть едет и проверяет сам, — проворчал сердито Рене.

— Он боится. Пикет...

В окно я увидела, как Мартэн шарил глазами по фасаду. Он не знал, какие окна наши, и лицо у него было беспокойное и растерянное.

— Месье Мартэн!

Он обрадовался:

— Спускайся!

— Так где же нам тебя искать? — спросила Жозефин, помогая мне собираться.

— Потом поеду к Ване.

Вадим уложил в чемоданчик приготовленные пакеты, кулечки, сунул еще две груши.

— До завтра! Не опрокиньте там Бастильскую колонну!..

В вестибюле меня встретила консьержка:

— Вас ждет машина, мадам!..

Ох уж эти консьержки!

— Да, да, — торопливо ответила я.

Мартэн нетерпеливо сжимал рычаг скоростей. В ответ на мое «драсьте» процедил:

— Поторапливайся.

И не успела я сесть, как машина рванула с места.

Сбоку посматриваю на моего шефа. Насупленный. Молчит. Впрочем, ему и есть от чего.

Париж — без такси, без автобусов, без трамваев. Улицы кажутся прозрачными. Магазины закрыты. Заколочены киоски. На тротуарах выстроились цинковые баки с неубранным мусором. Около запертых молочных — пустые бидоны. Гарсоны кафе торопливо убирают с террас столики, стулья, затаскивают внутрь кадки с олеандрами, люди идут посередине мостовой.

Кинотеатр. Закрыт. Огромный макет Гавроша придвинут к заколоченным дверям. Гаврош в своих широких и длинных до полу штанах стоит, заложив руки в карманы, подпирая спиной двери, и кажется, что в карманах у него полно булыжников: «А ну, подойди, попробуй только...»

Улыбаешься, Гаврош. Что ж, тебе есть отчего. Странно, до чего ты напоминаешь мне Мари-Луиз! Мари-Луиз... Я и фамилию-то ее не знаю. Но это ничего. Я всё равно найду ее...

Метро Данфер-Рошеро. Решетка закрыта, внизу темно.

— Говорят, какие-то станции работают, — сказал Мартэн, глядя перед собой.

— «Насион», «Бастилия», «Репюблик» и станции на вокзалах. Пригородные поезда действуют... — отрапортовала я.

— Ха... — Он ругнулся одними губами.

Решетки вокруг деревьев убраны, чугунные скамьи с тротуаров убраны, — баррикад боятся. На дверях бакалейной лавочки написано мелом: «Никаких газет».

— «Никаких газет...» «Всеобщая...» Карнавал! Коммунисты — салопары... — шепчет мой шеф.

— А если газа нет, как мы будем? — спросила я, зная, что в лаборатории припасены спиртовки.

Мартэн молчал.

По улицам катили на велосипедах флики — «коровы на колесах», с недозволенной скоростью носились по пустынным улицам полицейские грузовики.

Площадь Бастилии, бульвар Бомарше, совсем рядом — площаль Репюблик. «Кварталы грязных оборванцев». Шеф дал вдруг предельную скорость, — скорее проскочить!

Ажанов становится всё больше. Они останавливают только тех, кто в кепках. Щупают карманы, требуют документы. На нас не обращают внимания.

Мартэн волнуется. Руки судорожно сжимают баранку. Свернув в наш переулок, мы увидели у ворот комбината пикет. Мартэн побелел:

— Скажи — в лабораторию... Скажи — дифтерия...

Двое парней не торопясь подошли к нам. На рукавах у них красные повязки.

Мартэн медленно опустил боковое стекло.

— Лаборатория, — сказала я и почувствовала, как краска бросилась мне в лицо.

— Вижу, — сказал парень коротко. Он уставился на Мартэна.

— Дифтерия. Надо через двадцать четыре часа проверить культуры, — сыпала я, волнуясь.

— Это долго?

Я посмотрела на шефа, но тот, глядя в сторону, молчал.

— Один час, — сказала я.

Парень взглянул на круглые часы над воротами, кивнул пикетчикам и пошел от машины. Ворота медленно отворились, мы въехали во двор, и они сразу же закрылись за нами.

Во дворе было непривычно пусто и тихо, аккуратно прибрано. Мы пошли по черной лестнице. На этажах было темно. Тускло светили синие лампочки. Кругом ни души. Я посматривала на шефа. Он молчал, судорожно сжав скулы.

— Месье Мартэн, в лаборатории я поставлю на вас колбу с водой, и она закипит.

— Салопа-ары... — цедит, опасливо озираясь.

— Может, и салопары, а только лавочку вашу прикрыли!

— Замолчи хоть ты!

Когда я принесла в кабинет листочки, шеф сидел у стола, подперев кулаками лицо. Брошенное на стул пальто соскользнуло и валялось на полу.

— Один положительный, — сказала я.

Мартэн молчал.

— Надо позвонить врачу.

Я привела в порядок микроскоп, помыла руки. На ходу надевая пальто, вошла в кабинет. Мартэн оставался недвижим. Я повторила, что надо позвонить врачу и скорее уходить отсюда, потому что пикетчик засек время. Мартэн вскинул на меня хмурые глаза:

— Позвони!

Он взял c полу свое пальто, и тут я увидела, что значок «Боевых крестов» из петлицы исчез. Вот ты как?! Вот вы какие «боевые»!..

Я попросила его подвезти меня на Восточный вокзал.

— Что тебе там? Карнавалом любоваться?

Я торопилась к Ване.

Ваня лежал у себя дома. Мы не отдали его в больницу. Сопровождавший в ту ночь санитарную машину врач был коммунист, и он сразу после извлечения из плеча и бедра пуль позволил нам отвезти Ваню домой. Доктор сказал Вадиму, что при Ванином здоровом организме раны заживут быстро.