Лесной колодец

2

Совещание животноводов началось в районном Доме культуры, его открыл первый секретарь райкома Торопов. С докладом выступил начальник управления сельского хозяйства. Неожиданно для Лены он произнес ее имя, дескать, третий год замечательно трудится на зареченской ферме молодая доярка Лена Полякова — это хороший пример для молодежи района, заканчивающей десятилетку. Анна Филимонова одобрительно подтолкнула ее локтем. При этом Лене показалось, что не только сидевшие в президиуме, но и все собравшиеся смотрят на нее. Она смущенно переминала в руках носовой платок, оправляла новое крепдешиновое платье, к которому еще не привыкла. Чтобы не помять его, сидела прямо, не прижимаясь к спинке, похожая на внимательную ученицу своей непосредственностью, живостью золотисто-карих глаз. Лицо ее было чистым и свежим, как майское утро, мочки маленьких ушей розовы, и на щеках при малейшем стеснении вспыхивал пугливый румянец. На нее и в самом деле обращали внимание, сама Кузнецова, на груди которой сверкала Золотая Звезда, казалось, завидовала ее молодости и, может быть, вспоминала свою. Это была пожилая женщина с поредевшими, волосами, причесанными, на пробор, она сидела в президиуме как-то по-домашнему, положив на стол руки, надоившие молочные реки. Знатная доярка, Герой Социалистического Труда. Как всегда, ей было предоставлено слово, затем поделились опытом гости, приехавшие из соседних соревнующихся районов.

Лена как бы очнулась, еще раз услыхав свою фамилию, когда стали зачитывать решение о присуждении премий по итогам соревнования за зимне-стойловый период:

— …Почетную грамоту РК ВЛКСМ и ценный подарок вручить доярке зареченской МТФ Поляковой Елене Дмитриевне…

Торопливой, легкой походкой Лена направилась к столу президиума и шла, как ей показалось, долго, точно во сне, когда бежишь изо всех сил, а не бежится. Ей оглушительно и тоже долго хлопали, жали руку и Торопов, и Кузнецова, и даже гости из других районов. Не зная, как лучше держать грамоту и маленькую коробочку, не научившись унимать волнение в таких случаях, Лена, с тем же проворством сбежала по ступенькам со сцены, чтобы поскорей сесть на место. В коробочке оказались часы-кулон. Лена машинально перебирала тонкую цепочку, щелкала крышечкой: было приятно ощущать пальцами холодок металла этой изящной вещицы. Анна что-то говорила ей, но она ничего не могла слышать в такой момент…

Потом повезли на автобусах в «Красный маяк» — лучший колхоз рядом с райцентром. Показывали передовой опыт, пояснения давал главный зоотехник колхоза совсем еще молодой Костя Смирнов. Ферма, конечно, была не в пример Зареченской — на четыреста коров! Кругом чистота, порядок: навоз собирается в специальные желоба, корм подается транспортером, возле каждой автопоилки лежит по куску соли-лизунца. Доильная установка работает безупречно; молокоприемное отделение с огромными емкостями напоминает хорошо оборудованный цех. Лена внимательно присматривалась ко всему и завидовала: вот бы поработать в таких-то условиях! Дольше других она задержалась в кормокухне, потому что у них на ферме стоял такой же запарник-смеситель, но бездействовал.

— Стадо у нас караваевское, требующее особого ухода. Мы учитываем всякий фактор, который может дать положительный результат. Посмотрите, — говорил Костя Смирнов, обращаясь как бы к одной Лене, — этот двор у нас построен целиком из кирпича, а другой с деревянными простенками, потому что в таком помещении животные чувствуют себя лучше.

«Что же это он будто для одной меня рассказывает? Перед людьми неловко», — думала Лена и на какой-то момент отводила глаза, но и сама чувствовала взаимное желание встретиться взглядом с парнем. Ветерок забавлялся его светлыми, мягкими волосами, шаловливо закидывал на плечо галстук, Костя изредка поправлял его, и получалось это у него как-то значительно. Он по-хозяйски уверенно водил гостей по ферме, умно, со знанием дела все объяснял. Показал культурное пастбище, разделенное на три выгона, и стадо — все коровы в одну светло-бурую масть, упитанные, что купчихи. В общем, было что посмотреть — на то он и «Красный маяк».

В заключение был дан концерт районной самодеятельности: не в клубе, а прямо под открытым небом, на лугу возле центральной усадьбы. После концерта начались танцы под баян. Костя Смирнов не отходил от Лены, ей было легко кружиться с ним: ноги словно бы едва касались земли, хмелем застилало глаза. Ничего подобного Лена не испытывала раньше, танцуя со своими совхозными парнями. Предчувствие чего-то хорошего возникло в ней еще утром, когда она стояла перед зеркалом вот в этом новом крепдешиновом платье, и действительно сегодня был день ее торжества: все складывалось как нельзя лучше. Она совершенно забыла о времени, о нем напомнила Анна Филимонова, предупредившая, что уходит совхозная машина.

— Мне пора домой, — сказала Лена, поддразнивая Костю улыбкой.

— Очень жаль. — Лицо Кости на мгновение поскучнело, но глаза тотчас озарились надеждой. — Пусть едут, я отвезу вас на мотоцикле, если не возражаете.

Еще танцевали, а потом было пятнадцать километров езды на мотоцикле. Был летний вечер, какой выдается, наверное, один раз в жизни. Всполошенно убегали назад леса и перелески, над ними вровень с мотоциклом катилось низкое солнце, иногда распахивались поля, лаская глаз нежной зеленью всходов. Напористый воздух бил в лицо, и никак не унимался, а, напротив, нарастал восторг в душе Лены.

На ходу, напрягая голоса, переговаривались:

— Ну как, понравилось вам у нас?

— Еще бы!

— Из райцентра на работу просятся — мы еще кой-кого не принимаем… А я ни разу не бывал в вашем Заречье.

— Ничего примечательного. Всех жителей по пальцам перечтешь, ферма маленькая. Правда, само местечко красивое.

Костя рассуждал иначе. Для него неизвестное Заречье было примечательно уже тем, что в нем жила она, Лена Полякова. Как же это он не знал об этом раньше? Между тем позади оставались километр за километром, и у Кости возникло беспокойство о том, как бы продлить едва начавшееся знакомство. Ведь живут они далековато друг от друга, а местные парни небось не дремлют.

Лена попросила остановиться на этом берегу Воркуши, не доезжая до деревни, которую хорошо было видно отсюда.

— Спасибо. Здесь я пешочком дойду, — сказала она, доверчиво улыбаясь ему своими золотисто-карими глазами, как бы поощряя его решительность и надеясь услышать какие-то необходимые слова, без которых нельзя было так просто расстаться, без всякой определенности.

— Теперь буду знать, где вы живете.

— Вон наш дом, который с белой трубой.

Костя посмотрел на уютно прилепившееся к береговому угору Заречье, как будто оно было для него недоступно. Он взял в свою ладонь Ленины пальцы, показавшиеся ему холодными, она вопросительно глянула на него, точно он допустил что-то неприличное. Они стояли не шелохнувшись, стараясь унять даже дыхание. Чтобы не смущать их, солнце упало за березы; разгорячившийся за день ветерок угомонился, и все кругом чутко замерло, будто бы в ожидании чего-то необычного. Внизу, в затененной берегом речной пойме, легли первые мазки тумана, которые могли истаять от самого легкого движения воздуха. Дальние кустарники уже начало размывать предвечерней синевой.

— Когда же мы увидимся?

— Наверное, через год, снова на слете животноводов, — лукаво ответила Лена.

— Я буду ждать вас здесь завтра в девять часов вечера, — сам смутившись своей смелостью, назначил свидание Костя. — Придете? Можем съездить в кино.

— Если в кино, то надо раньше, — в полдевятого.

— Значит, в полдевятого!

Мотоцикл, как пришпоренный, рванулся с места — только-сизый дымный след остался над полем. Лена побежала по тропинке к Воркуше, пританцовывая и припрыгивая по-детски с ноги на ногу; от избытка чувств даже покружилась на месте, размахивая сумочкой, и припустила дальше, ощущая лицом приближающуюся прохладу вечерней речки. «Он целый вечер не отходил от меня ни на шаг, поехал провожать за пятнадцать километров! Неужели в своем колхозе девчонок мало? Неужели завтра мы увидимся опять? Может быть, это и, называют судьбой?..» Лена боялась задаваться этими вопросами, потому что еще не верила всему происшедшему за день, потому что она была счастлива, сердце ее открыто было только добру, и хотелось бесконечно верить людям и творить для них только добро.

С этим легким чувством выбежала она на луговину и пошла, сдерживая шаг. Тотчас зазвенели вокруг нее комары, мельтешившие целыми роями, но не беспокоившие ее в эту минуту. Где-то за береговым угором догорало солнце, небо над деревней было лимонно-белым, будто позолота вокруг кудрявых берез. Лена не сразу вникла в тревожность коровьего мычания, повторяющегося эхом в перелесках, а когда почуяла неладное, словно бы что-то осеклось в ее праздничной душе — кинулась прямо к скотному двору.

Ее встретила причитаниями Наталья Кудрявцева:

— Ой, Ленка, матушка, заждались тебя! Ведь Филя, паразит такой, напился, я одна тут воюю. Коровы-то до сеё поры ревут недоенные: погляди, как вымена раздуло. Которых успела подоить, а которые весь день маются, Я уж билась, билась одна-то, все руки расхватала, не могу больше. Думала, вы пораньше приедете, — сбивчиво объясняла она.

Анна, сидя под коровой, тоже ругала мужа:

— Помогай скорей! Моего-то черта угораздило. Я уж будто сердцем чувствовала, что подведет.

Лена быстро накинула вместо платья халат, с суетливой поспешностью принялась обмывать и обтирать коровам соски. Первой стала доить свою любимицу Зорьку; проворно работая пальцами, с ужасом смотрела на огромное, как бы надутое воздухом вымя, и слезы закипали в глазах. «Самого бы тебя пусть хоть разорвало от винища, — проклинала она Филимонова, — а коровы за что страдают? Только бы не загрубели соски». Она испытывала лихорадочное чувство растерянности и бессильной обиды, как будто все ее надежды разом рухнули. В эту минуту Лене думалось, что ее совсем зря и незаслуженно хвалили на совещании, что Костя Смирнов ухаживал за ней по какой-то случайности, что все было обманчиво.

С фермы вышла поздно. После электрического света июньская ночь показалась по-осеннему темной. Остановилась возле изгороди и, сжимая в кулаке часики, заплакала.