Художник моего тела

— Мне нужно знать почему.

— Тебе не нужно знать. У меня были свои причины, и они все еще остаются в силе. Этого достаточно.

— Для тебя может быть. Но не для меня. Ты должен посмотреть на это с моей точки зрения.

— Нет, не должен. — Гил стоял прямо, тяжелый груз давил на него, даже когда он злился. — Я тебе ничего не должен. Все это было большой ошибкой. Прошлое было ошибкой. Работать с тобой... блядь. — Его отрывистая речь прервалась, глаза сверкнули на дверь. — Пожалуйста, Олин, мне чертовски надоело просить. Не заставляй меня повторяться. Мне нужно, чтобы ты ушла и никогда больше сюда не заходила. Будет лучше, если ты забудешь, что когда-то знала меня, и двинешься, блядь, дальше.

Его слова больно жалили.

Прежде чем я успела ответить, он добавил:

— Кроме того, почему ты думаешь, что у меня действительно была причина, с которой ты бы согласилась? Причину, по которой я мог бы оправдать то, что сделал? — Его взгляд светился страданием — глубоким, глубоким, бесконечным страданием, — но он захлопнул ставни над своей необъяснимой печалью и вместо этого обнял расчетливую, испепеляющую ярость. — Мне не нужна была причина, чтобы прервать подростковую интрижку. Я тебе ничего не должен. Мы ничего не значили. — Его тело прижалось к моему, принося с собой мороз и снег. — Ты ничего не значила.

Я покачнулась и снова ударилась о дверь. Гил поймал меня в ловушку. Он должен был отпустить меня, но не отодвинулся. Не отвел взгляда. Не остановила его рука, опустившаяся на дверь возле моего уха, звякнув тяжелым колокольчиком отвращения и смятения. — Перестань задавать вопросы, на которые я не могу ответить. Перестань смотреть на меня так, будто я виноват в том, что разрушил твою жизнь. Перестань заставлять меня драться с...

— Я не играю в игры, Гил. — Я оттолкнула его от двери. — Я здесь не для того, чтобы бросаться оскорблениями или вести себя так, будто вещи, которые я знаю, что-то значат, бессмысленны. Если бы ты знал меня в старших классах, то понял бы, что я не терплю жестокости. — Глубоко вздохнув, протянула руку и обхватила его щеку. — Кроме того, я тебе не верю.

Гил попятился, гортанный звук сорвался с его губ.

Мои пальцы обожгло от прикосновения к нему. Мое сердце плакало от того, как он отреагировал.

Я опустила руку.

— Я пыталась вести с тобой честный, взрослый разговор, а ты пытался опозорить меня ложью. — Я покачала головой, разочарованная и расстроенная тем, что мальчик, которого я так и не смогла забыть, превратился в такого вспыльчивого, несгибаемого мужчину. — Я пойду. Я больше не буду раздражать тебя своим присутствием. Ты не говоришь мне правды, но я все поняла. Не волнуйся. — Я прошла мимо него, мой позвоночник напрягся, а колени дрожали. — Ты победил.

Быстрая рука толкнула меня обратно к двери; ладонь легла на мою грудную клетку, удерживая меня на месте, прижатом к музыкальному металлу.

— Я не выиграл. Я никогда, блядь, не выигрывал.

— Отпусти меня.

— Ты ведешь себя так, будто страдаешь здесь только ты. Ты смотришь на меня так, будто это все моя, блядь, вина. — Его рука обожгла меня — не жаром, а сухим льдом. Его прикосновение было хуже любого мазка кисти. Тогда Гил дразнил и напоминал. Теперь же проник мимо моих ребер, глубоко в пропасть, и пронзил сердце, на котором все еще были синяки. — Не тебе меня судить, Олин. Ты не имеешь права судить, что я делаю, чтобы защитить... — Его глаза резко закрылись, голова склонилась набок.

— Что ты мне недоговариваешь? — Его глаза снова открылись, почерневшие от истории и потерянные для тех тайн, которыми он отказывался делиться. Мое сердце забилось быстрее, испугавшись его. Боялось пещеры агонии внутри себя. — Гил...

— Черт возьми, не надо. — Его лоб врезался в мой, тяжело дыша. Наши глаза встретились, взгляд к взгляду, носы почти соприкасались. Его гнев дал трещину, обнажив зазубренный осколок хрупкой уязвимости.

Я задрожала.

Как мог человек, окруживший себя баррикадами, внезапно оставить себя открытым для нападения?

В его взгляде сверкали две противоборствующие силы, в то время как его горло работало так, словно он глотал чистую ярость.

Но под яростью горела похоть.

Похоть, которая только росла, а не уменьшалась.

Похоть, которая была заразной, коварной болезнью.

Я замерла.

Дыхание исчезло.

Время остановилось.

— Черт бы тебя побрал. — Его пальцы скользнули вверх по моей шее, удерживая меня в плену, когда его тело прижалось ко мне, и его губы больно врезались в мои.

В ту же секунду, как его рот завладел моим, вся этика, сила воли и разум улетучились. Нормальное поведение сновало, как испуганные маленькие мыши, когда когти насилия и желания схватили нас обоих.

Его пальцы сжались на моей шее, в то же мгновение его язык скользнул по моим губам, вторгаясь в меня, пробуя меня на вкус, принимая поцелуй, которого он не принимал в прошлом.

На какое-то мгновение я была под его командованием. Абсолютно податливая и шокированная.

Потом я разозлилась. Взбешенная тем, что Гил отказался принять поцелуй, который я приветствовала много лет назад, но теперь, когда такого предложения не было, он так бессердечно вырвал его у меня.

Я укусила его, когда он задушил меня, его дыхание перехватило с рычанием.

— Дай мне это. — Гил поцеловал меня крепче. — До того, как я не смогу. — Я должна научить его, что он не может прикоснуться ко мне без разрешения. Я должна ударить его коленом по яйцам и сделать ему больно так же сильно, как он сделал мне.

Но его голос дрожал от боли. Боль, которая не была слабой или легко излечимой. Боль, от которой на глаза наворачивались слезы.

Наше притяжение взорвалось.

Наше единство разорвалось.

Оно горело.

Оно болело.

Оно хотело.

Какую бы связь он ни пытался отрицать, она заставила его принять ее.

Его губы широко раскрылись, язык нырнул глубоко.

Моя сумка соскользнула с плеча, ударившись о бетонный пол, когда я поднялась в его объятиях, прижимаясь к нему, отдавая большую часть своего горла под его контроль.

Его стон был самым головокружительным, самым сексуальным, что я когда-либо слышала. Богат тоской и смертельно опасен яростью.

Я открыла рот, приглашая его погрузиться и задохнуться. И ответила на его стон стоном, от которого у меня свело живот.

Мое оправдание было в том, что мне было одиноко. Мне всегда было одиноко.

Его оправдание?

Он проиграл.

Проиграл мне, ему, нам.

Есть мы.

Протянув руку, я запустила пальцы в волосы, которые заворожили меня с тех пор, как я нашла его. Опустив пальцы на его голову, я намеренно вонзила ногти в его кожу в качестве наказания.

Он зарычал, яростно целуя меня.

Я не была готова к волне агрессии. Гил поцеловал меня так крепко, что наши зубы клацнули, а языки сцепились. Его вкус был повсюду. Мята, порок и еще что-то, что пробудило давние воспоминания.

Он был повсюду. Вокруг меня. Во мне.

Я поцеловала его в ответ, быстро и влажно, не заботясь о голодных звуках, которые я издавала. Не смущаясь, что не позволила себе уйти. Этим поцелуем Гил был обязан мне. И если он хотел чего-то большего, чем поцелуй... Я бы дала это ему.

Его ответное рычание заставило керосин лизнуть мою плоть, когда он поднял меня с пола и снова сильно ударил меня о дребезжащую металлическую дверь.

Инстинкт заставил меня обернуть ноги вокруг его талии, поймав его в ловушку так же уверенно, как он поймал меня.

Я вздрогнула, когда его бедра рванулись вперед, упираясь в меня, показывая, что он уже не мальчик, а взрослый мужчина с жаром и твердостью, натянутым на его джинсы.

— Боже, Гил... — Я целовала его сильнее, быстрее, языком, зубами и гневом.

Мы были равны по скорости и отсутствию ловкости, покусывая и облизывая, посасывая и погружаясь. Я извивалась, прижимаясь к его телу, чтобы быть ближе, требуя, приглашая.

Я перестала думать.

Не задавалась вопросом, что вызвало этот взрыв.

Просто смирилась с этим, потому что именно этому научил меня несчастный случай.

Все иллюзии о будущем исчезли в тот момент, когда я почувствовала, как ресторанное стекло разрезает меня на кусочки. Все, что у нас было, — это сейчас, этот момент, эта драгоценная секунда.

Схватив его за волосы, я позволила другой своей руке скользнуть вниз по его телу, прослеживая его жесткую, непреклонную силу, пока не нашла единственную горячую часть его.

Гил напрягся, когда я сжала его в кулак, ясно сказав ему, чего хочу и готова сделать.

Я не смутилась.

Не сомневалась.

Это был мальчик, который сбежал, и если бы я могла испробовать один день, когда он стал моим... Я возьму его и буду страдать от последствий позже.

Целуя его языком, ищущим его с решимостью, я сжала его эрекцию.

Его напряженная жесткость мгновенно превратилась в жидкую похоть, направляя и его член, и мою руку, тереться о мой клитор, превращая его в огненный шар ощущений.

Вскрикнув, я сомкнула лодыжки у основания его задницы, втягивая его глубже в себя, распутную, наглую и слишком смелую.

Но это его не остановило.

Гил только чиркнул спичкой, и жар между нами был ничто по сравнению с огнем, который вспыхнул в тот момент, когда я потянула его за пояс и расстегнула молнию на джинсах. Его плоть обжигала меня сквозь боксеры.

Его рука опустилась на мою грудь, сжимая ту самую плоть, которую он игнорировал всего час назад. Ущипнув сосок, который он рисовал, Гил зарычал самым восхитительно нуждающимся, опасным рычанием.

Я погладила его в награду, приглашая.

Одежде больше не было места.

Нет.

Мою кожу покалывало от пота. Мое сердце бешено забилось. Мы оба ускорились, пока наши поцелуи не сменились одним неистовым месивом расплавленных ртов и бешеных зубов.

Я попыталась просунуть руку в его тесное нижнее белье, отчаянно желая заполучить его, совершенно неразумная от желания.

Но потом... зазвонил телефон.

Пронзительный, ненавистный маленький звон.

Режущий.

Измельчающий.

Убийственный.

Так же быстро, как Гил набросился на меня со страстью, он холодно бросил меня.

Звон.

Мои ноги шлепнулись на пол, когда он разжал руки.

Звон.

Мое тело задрожало, когда он отступил.

Звон.

Мое сердце закричало, когда он вытащил телефон из кармана и посмотрел на экран.

Мгновенно любой жар, который я вызвала в его крови, вернулся к ледникам и лавинам, убивая любые признаки желания ко мне потоком дыма.

Вытирая рот, он посмотрел на меня безумными, горящими глазами. Отчасти маниакальный, но в основном смирившийся с очередной ошибкой.

Звон.

Неторопливо вздохнув, Гил завернулся в костюм, сшитый из мерзкой недоброжелательности.

— Сегодня ты была просто кожей, чтобы рисовать, Олин. Это ничего не значило. Точно так же, как ты ничего не значила для меня в нашей юности. Ничего. Ты меня слышишь? — Держа телефон, готовый принять вызов, он указал на дверь. — Забудь меня. Забудь об этом. Убирайся и никогда не возвращайся. Я серьезно.

Звон.

Слегка спотыкаясь в спешке уйти от меня, он прошипел:

— Поверь мне.

Повернувшись ко мне спиной, Гил зашагал в свой кабинет, его единственной целью было ответить на звонок.