Сплит

Глава 35

Шайен

Здесь тихо. И впервые в жизни я приветствую тишину.

Глядя на маленькую полянку в лесу, которую они называют «парком», потому что привязали к низким ветвям пару качелей и поставили несколько скамеек и мусорный бак, я размышляю о своей жизни.

Я слышу свое громкое дыхание, в мои легкие проникают расстроенные вдохи, которые, в конце концов, превращаются в обреченные.

Что бы ни осталось от моего сердца после смерти мамы, Гейдж поглощает его целиком.

Воспоминание о нем с той женщиной крутится у меня в голове, и я думаю, как теперь справиться с этим. Фантазирую, что иду к кровати и отрываю Гейджа от этой женщины. Представляю, как она бежит за своими трусиками по грязной дороге, натягивая на себя одежду, чтобы прикрыть свое обнаженное тело шлюшки.

Ааа, и я снова начинаю злиться.

Это все Гейдж. Бедная девушка не сделала ничего, кроме как влюбилась в красивое лицо, крепкое тело и чертову уйму обаяния. Шлюха не она. А он!

Гейдж не остановится ни перед чем, чтобы оттолкнуть меня, и он знает, что чувства к Лукасу являются моей самой большой слабостью. Я должна быть начеку, а не открывать свое сердце и добровольно предлагать его на растерзание.

Хорошая работа, Гейдж. Ты победил.

Что может быть лучше, чтобы причинить боль женщине, которая тебя любит, чем трахнуть кого-то другого в постели, в которой вы только что занимались любовью?

Любовью? Ха!

Что за шутка. Я начинаю сомневаться, способен ли Гейдж вообще на такие эмоции. Мое предположение — нет.

Защита — да.

Любовь — не очень.

Он уж точно не защищал меня сегодня. И не защищал Лукаса. Ясность охватывает меня, и мой позвоночник напрягается.

Его цель — присматривать за Лукасом; как то, что он спит с кем-то другим, помогает его делу? В этом нет никакого смысла. Все, что делает Гейдж, просчитано, но это больше похоже на эмоциональную реакцию.

Я качаю головой и вопреки здравому смыслу пытаюсь понять его.

Обдумываю ситуацию, прокручиваю ее в голове и рассматриваю со всех сторон, пока солнце не опускается за горы, но сдаюсь. Продрогшая и еще более сбитая с толку, чем когда приезжаю сюда, я забираюсь обратно в свой грузовик и собираюсь ехать домой. На моем телефоне мигает несколько уведомлений: пропущенные звонки и текстовые сообщения.

Провожу пальцем по экрану и вижу два пропущенных звонка от моего отца, еще один от моего брата, а затем еще пару от Тревора.

Прекрасно, теперь я могу перезвонить ему и умолять о помощи. Ура.

Уверена, что отец и брат проверяют, как я. Поэтому отправляю сообщение с текстом: «Я ненадолго еду в Строуберри» (это территория, указанная в переписи населения (CDP), и неинкорпорированный район округа Марин, штат Калифорния, США), которое вызывает больше беспокойства, чем если бы я вообще не писала. В конце концов никто просто так не ездит в Строуберри. Не удивлюсь, если в эту самую минуту они организуют поисково-спасательные работы.

Со стоном набираю номер отца, желая, чтобы его чертов телефон не ловил сигнал в доме, и чтобы я могла просто отправить сообщение и избежать неловкого разговора.

— Нэш слушает.

Прочищаю горло, надеясь, что это не звучит так, будто я плачу.

— Привет, пап. Просто сообщаю тебе, что я уже в пути…

— Шай, где ты?

— Как раз уезжаю из Строуберри. — Поворачиваю ключ в замке зажигания, чтобы подчеркнуть свои слова.

— Какого черта ты делаешь в Строуберри?

Я прикусываю губу на пару секунд, борясь с желанием сломаться и рассказать о своих дерьмовых обстоятельствах с Лукасом.

— Я была в больнице большую часть дня, видела Сэм… — мои слова обрываются, как будто это единственное объяснение, которое ему нужно.

— Ну… Тебе нужно вернуться домой прямо сейчас.

Я моргаю и чуть сильнее давлю на газ от серьезности в его голосе.

— Хорошо, что происходит?

— К тебе посетитель, — бормочет он себе под нос.

— Посетитель в твоем доме?

— Да, Шай, где еще?

В своей голове я перечисляю очень короткий список людей, которые хотели бы навестить меня у отца. Но в голову приходит только один.

Это должно быть Лукас.

Мой желудок сжимается, я прекрасно понимаю, о чем он хочет спросить.

О том, что произошло, когда он потерял сознание. И будет умолять заполнить пробелы. И мне придется сломать его правдой.

Гейдж должен знать, что это произойдет, вероятно, все это является частью пытки. Необходимость заново пережить то, что я видела в ярких деталях, и наблюдать, как Лукас рушится под гнетом вины. Скорее всего, Лукас проснулся, увидел эту сцену и был сбит с толку. Конечно, он поймет, что его использовали, и, зная Лукаса, захочет признаться и попросить прощения.

Боже, все это такой кошмарный беспорядок.

Если бы я была сильнее, то отбросила бы увиденное и притворилась, что ничего не произошло, а задушила Лукаса всей своей любовью, просто чтобы разозлить Гейджа и доказать, что он не может сломать меня.

Медленная усмешка изгибает мои губы, и боль из-за неверности Гейджа притупляется.

Мое сердце трепещет от волнения, и вспышка злого удовлетворения растапливает ледяной холод предательства. То, что Гейдж злее, еще не значит, что он лучше.

Он думает, что может унизить меня, отвернуться, используя мужчину, которого я люблю, как инструмент в своей больной игре.

Забавно, а я думала, что Гейдж теперь знает меня лучше.

— Шай, ты меня слышала?

Я вырываюсь из своих мыслей при звуке вопроса моего отца.

— Да, папа. Я уже в пути.

***

Двадцать три минуты спустя подъезжаю к дому отца. Уже второй раз за сегодняшний день я горю желанием выскочить из своего грузовика в объятия Лукаса, и второй раз за сегодняшний день шок приковывает меня к месту.

— Какого хрена?.. — я опускаюсь на свое место, так как замешательство и тяжесть разочарования не позволяют пошевелиться. — Какого черта он здесь делает?

В окне кухни виден силуэт моего отца, и я хочу, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, чтобы не пришлось сталкиваться с происходящим внутри. Но это не так.

Я выпадаю мертвым грузом из своего грузовика, волоча ноги к двери. Набравшись сил, вхожу и вижу двух мужчин. Один большой и находящийся далеко за гранью своей терпимости. Другой тощий и с нетерпеливым выражением, которого я не видела на лице этого человека со времен колледжа.

— Тревор? Что ты здесь делаешь?

Он ставит то, что выглядит как теплое и едва начатое пиво, что вполне предсказуемо, поскольку этот сноб пьет только Индийский пейл-эль, а не старые американские марки, которые предпочитает мой папа.

— Привет, милая.

Я замечаю выражение отвращения на лице отца, поскольку оно в точности отражает мои чувства.

Он обнимает меня и целует в макушку.

— Скучал по тебе.

Я слабо улыбаюсь, но освобождаюсь из его объятий, чувствуя себя так, словно изменяю Лукасу, хотя всего несколько часов назад Гейдж трахал другую женщину. Отбрасываю это и перевожу взгляд с одного мужчины на другого.

— Что здесь происходит?

Тревор пожимает плечами.

— Все просто. У вас на свободе разгуливает какой-то псих, а мне нужна история, которая взорвет Лос-Анджелес. Я здесь, чтобы раскрыть это. — Он кладет руки мне на плечи. — История с Тенью привела к твоему увольнению, вместе мы можем использовать это для твоего возвращения.

— Ты хочешь, чтобы я освещала эту историю?

Его глаза загораются возбуждением.

— Это перерыв, которого ты так долго ждала. Если мы раскроем эту историю, то ты получишь билет в Лос-Анджелес.

Он прав. Тот факт, что это мой город, и я здесь выросла, должен дать мне преимущество, которого нет у других репортеров. Я могу организовать несколько интервью, местные мне доверяют.

— Думаю, это может сработать.

Тревор смеется.

— Конечно, это сработает. С тобой у нас есть прямая связь с жертвой, а также возможная связь с кем-то, кто знаком с резней Мензано.

Я отступаю назад, как будто мне дают пощечину.

— Лукас не имеет к этому никакого отношения.

— Лукас? — глаза Тревора распахиваются, широко раскрытые и голодные. — Ты хочешь сказать, что Мензано, сам гребанный убийца здесь, в городе? — он прижимает ладони ко лбу, впитывая информацию, и у него практически кружится голова от волнения.

Глаза моего отца прищуриваются, когда он смотрит на меня.

— Лукас не убийца.

Тревор смеется.

— Черт возьми, еще какой!

— Стой! — я поджимаю губы, пытаясь успокоиться в ситуации, которая вот-вот выйдет из-под контроля. — Тревор, я помогу тебе, если ты осветишь лишь историю о Тени. Лукас признан невиновным.

— Кого это волнует? Сенсация, это же, черт возьми, Лос-Анджелес. Им не нужна правда, а хорошая история. — Его взгляд становится отсутствующим, и он чешет подбородок. — Нам нужно поговорить с жертвой. Ты ведь можешь это устроить, верно?

— Нет, ни в коем случае. Я не помогу тебе подставить невиновного человека и втянуть мою подругу в это дерьмо.

Его лицо становится жестким, и он подходит ближе.

— Ты хочешь работу в Лос-Анджелесе? Уехать из этого грязного города навсегда? Потому что я говорю тебе прямо сейчас, Шай, что это единственный шанс.

Работа в Лос-Анджелесе — это заманчиво. Я была бы свободна от Пейсона и его воспоминаний, осуществила бы все свои мечты о карьере. Вернулась бы к жизни, полной отстраненных эмоций, и спасла бы свое сердце от повторных ударов Гейджа. Но какова стоимость? Потерять каждого человека, который мне дорог.

Я не могу этого сделать. Не могу продолжать держаться особняком, возводить стены настолько высоко, что становлюсь бессердечной карьеристкой, какой и должна была стать. Стать такой, как Тревор, который больше не видит в людях живых, дышащих, чувствующих существ, а лишь ступеньки, которые ведут его к успеху.

Я предпочитаю испытать боль любви, а не быть равнодушной к человеческим страданиям.

Мои мышцы напрягаются. Вхожу в личное пространство Тревора, и, хотя он выше, я чувствую себя больше, когда он съеживается под моим взглядом.

— Езжай домой. Здесь нет никакой истории, по крайней мере, той, которую ты хочешь получить от меня.

— Шай, не будь дурой.

— Тревор. — Предостерегающее рычание отца заставляет моего бывшего перевести взгляд с меня на него.

В его глазах появляется понимающий взгляд, а губы подергиваются.

— Мистер Дженнингс, Вам известно, что в настоящее время у Вас работает преступник.

— Тревор, не надо…

— Не поверю этому ни на секунду. — Мой папа отрывается от стойки и подходит к нам, его брови низко опущены.

— Папа, он лжет. — Я поворачиваюсь к Тревору, умоляя глазами в надежде, что он оставит это в покое.

Тревор скрещивает руки на груди, как будто они образуют барьер между нами, делая его непроницаемым для моего невербального сообщения.

— Лукаса обвинили в убийстве всей его семьи, когда ему было всего четырнадцать лет.

— Если бы это было правдой, он был бы в тюрьме. — Голос моего отца полон скептицизма, и впервые с тех пор, как себя помню, я благодарна ему за то, что он чертовски упрям.