Время свободы

Глава 20

В блоке S1 Кёртис Ривердейл провел больше часа. Убедился в том, что к пятнице, после полудня, все будет готово. Оборудование. Люди, обладающие необходимыми навыками. Проверил готовность транспорта. Эта часть беспокоила его больше всего. Он нервничал потому, что здесь не все было под его непосредственным контролем. В глубине души ему хотелось руководить всей операцией целиком. Всей постановкой от начала и до конца. Но рассудком он понимал важность принципа разделения труда. Для всех будет лучше, если в «Минерве» ни одна живая душа не будет знать, куда попадают отправляемые ими посылки. А еще лучше, если бы ребята, контактирующие с конечными покупателями, понятия не имели, откуда приходит товар. Меньше всего Ривердейлу хотелось, чтобы при возникновении недоразумений беда нагрянула на порог «Минервы».

Удовлетворившись увиденным, Ривердейл покинул S1 и направился к первому из трех блоков общего содержания. Тому, где находились наиболее значимые заключенные. Сначала он шел быстрым шагом, но, пройдя полпути по огороженной дорожке, соединяющей отдельные корпуса, на минутку остановился. До него кое-что дошло. Если в пятницу все пойдет по плану, это будет первый случай, когда заключенный переходит из одной категории в другую. Да, это случится в первый раз. И он очень надеялся, что в последний. Все это лишь увеличивало риск, которому они и без того подвергались. Причем совершенно неоправданно. Ривердейл всегда считал, что неоправданных рисков следует избегать.

Позицию Ривердейла кое-кто в корпорации «Минерва» истолковывал не совсем верно. Одним из таких людей был Деймон Брокман. Он считал это проявлением некоей робости. Излишней осторожности. И даже трусости. Брокман никак не мог понять того, что Ривердейл был единственным из прежней команды, кто удержался на своей должности. В Уинсоне он неплохо устроился. Ему пришлось изрядно потрудиться для того, чтобы оставить за собой эту должность, а вместе с ней и те блага, которые она ему предоставляла. И теперь всегда был готов защищать свое нынешнее положение. И ни перед чем бы не остановился ради спасения своей шкуры.

Если бы Брокман оказался сообразительнее, он бы иначе посмотрел на всю ситуацию. Мог бы поговорить со специалистом, которого привел с собой на замену Ривердейла. Ах, если бы только этот новенький уделял больше внимания блюдам, что ему приносили из тюремной кухни. Их тончайшему, трудноуловимому привкусу.

Блюда эти, кстати, доставляли ему исключительно служаки из «старой гвардии» Ривердейла.

Ханна Хэмптон вела машину уверенно и быстро. Баранкой вертела решительно и даже азартно. Но на шоссе I-25 многие водители гнали еще быстрее. Как ошалелые. То и дело со свистом проносились мимо с обеих сторон. Бессовестно подрезали. Нагло теснили сзади. Ричер смотрел в окно. На разделительной полосе то и дело попадались брошенные, развернутые не в ту сторону грузовики, а на обочине — легковые автомобили: у одних разбит передок, у других помята задняя часть. Встретилась даже парочка полноприводных внедорожников, залетевших прямо в поле вдоль трассы. Один перевернулся и лежал колесами в небо.

Ханна обратила внимание, что Ричер разглядывает разбитые машины.

— Должно быть, дождь недавно прошел, — заметила она. — А народ здесь такой, что по мокрой дороге ездить не умеет.

— Но сейчас-то дождя никакого нет, — сказал Ричер.

Ханна пожала плечами:

— Я тут подумала про место, куда вам надо попасть. Уинсон. Маленький такой городишко. В стороне от больших дорог. Вы уверены, что там ходит междугородний автобус?

— Скорее всего, нет. Но проходить где-то неподалеку должен.

— Ну и что вы тогда станете делать?

— Еще не знаю. Что-нибудь придумаю.

Ханна включила поворотный сигнал и свернула вправо. Навстречу попался дорожный знак, сообщавший, что через милю будет поворот к центру Денвера. Ханна снизила скорость, готовясь съехать с трассы. Но потом снова нажала на газ и вернулась на трассу.

— Да пошло оно в задницу, — проворчала она. — К черту ваш автобус. Подброшу вас прямо до Миссисипи.

— Уверены? Это же тысяча двести миль.

— Ну и что? Это машина Сэма. Бак полный. За солярку он уплатил. Не пропадать же добру. Он бы меня не одобрил.

— Хорош повод — сжигать топливо человека, которого уже нет в живых.

— Повод не единственный. Мне ведь все равно нужно на время уехать из города. Вы сами велели. Уинсон ничем не хуже других мест. Надеюсь. Когда доберемся, заеду повидать Дэнни Пила. Расскажу ему лично про то, что случилось с Сэмом. Все лучше, чем по телефону. Посмотрю, как там девочка Анжелы.

— Вы знакомы с соседкой, которую она просила присмотреть за ребенком?

— Нет. Но Дэнни должен ее знать.

Ричер вспомнил про конверт в сумке Анжелы. Исчезнувший сразу после того, как она была убита. На нем значился адрес этого самого Дэнни Пила. Надо будет с ним поговорить. Узнать, как конверт оказался у Анжелы. Что это за конверт и что в нем такого важного. А если рядом будет человек, знакомый с Дэнни, это может облегчить задачу. Разговор станет более открытым. Более доверительным. Более плодотворным. И возможно, гораздо менее тяжелым.

— Ну что ж, ладно, — сказал Ричер. — Спасибо.

— Пожалуйста, — отозвалась Ханна и на секунду задержала на нем взгляд. — Скажите мне только одно. Мне очень любопытно. Где ваши вещи? Куда они подевались?

— Никуда.

— Да бросьте. Мне-то уж можно было бы сказать.

— Говорю же, никуда не подевались.

— Правда? Вот послушайте, что я об этом думаю. Вы появились в городе. Познакомились с женщиной. Провели у нее ночь. Может быть, несколько ночей. Чем-то ее обидели. Или злоупотребили ее гостеприимством. Не стали съезжать, хотя она вам об этом настойчиво намекала. Тогда ей все это надоело, и она выбросила ваше барахло. Или порезала на куски, к чертовой матери. Или сожгла. Точно. Признайтесь, сожгла, да? Ну что вам стоит?

— Хорошо. Она все сожгла.

— Правда?

— Нет.

— Тогда где же оно?

— Да здесь, со мной. У меня в карманах.

— Ну что может поместиться у вас в карманах?

— Все, что мне надо.

— Так-таки все?

— Да, все. На данный момент.

Свою деятельность Бруно Хикс и Деймон Брокман осуществляли, исходя из убеждения, что все заключенные в уинсонской тюрьме делятся на четыре категории. Другого не предполагалось, поскольку так было предписано. Но Хикс и Брокман не понимали одного: на самом деле этих категорий было не четыре, а пять.

Более того, пятая категория заключенных была самой старой. Она существовала за много лет до того, как тюрьма перешла в руки компании «Минерва». Эта категория не была выделена профессионалами своего дела. Ни врачами. Ни психологами. Ни бухгалтерами. И уж совершенно точно не юристами. Ее определил лично Кёртис Ривердейл. Основываясь на своем десятилетиями накопленном опыте. На своей врожденной способности видеть людей насквозь. Умении подмечать все, что обычные люди стараются тщательно прятать. Например, безнадежное отчаяние. Или исключительную жадность. То есть то, на чем можно сыграть. Вынудив заключенного устроить так, чтобы его жена или, скажем, сестра приезжала к нему на свидание только тогда, когда это было нужно Ривердейлу. А потом сидеть за стеклянной перегородкой и ждать, пока страж из «старой гвардии» не проводит женщину в кабинет Ривердейла. И пока Ривердейл не отрепетирует с дамой ее визит к узнику.

Иногда Ривердейл, дабы придать ситуации новизну и остроту, позволял присутствовать при этом и заключенному. Беднягу пристегивали наручниками к стальной перекладине, нарочно для этой цели вделанной в стену в коридоре. А дверь оставляли открытой. Впрочем, не полностью, только щелочку. Не столь широкую, чтобы видеть, что происходит в комнате. Но вполне достаточную, чтобы заключенный все слышал.

На тот вечер у Ривердейла был как раз запланирован такой визит. Приезд жены одного из новеньких. Кёртис с нетерпением ждал ее. Если она оправдает его ожидания, можно будет пригласить ее и днем в пятницу. Чтобы отметить возвращение Уинсона к привычной деятельности.

Если, конечно, все пойдет согласно намеченному плану.

Чем дольше Ханна Хэмптон крутила руль машины, тем меньше болтала.

Разговорилась она после того, как приняла решение не высаживать Ричера возле автобусной станции. И ей вдруг захотелось узнать о нем все. Понять, что за человек сидит рядом с ней, что заставило его уйти из армии и кочевать по всей стране, без работы, без видимой цели. Человек, не имеющий своего дома, куда он мог бы вернуться. Человек, у которого нет даже личных вещей. Она стала расспрашивать Ричера о его детстве. О родителях. О брате. Про то, что он чувствовал, когда узнал об их смерти. Про то, как сказалось на его личности то обстоятельство, что все детство он рос на разбросанных по всему белому свету военных базах. Рассказ Ричера о своей службе военным полицейским очаровал и восхитил ее. Ей захотелось услышать и про лучшее дело, которое довелось расследовать Ричеру. А также про худшее его дело. Обо всем таком, что до сих пор не дает ему покоя. Хотелось узнать, почему он бросил службу. И что он чувствует теперь, оказавшись брошенным на произвол судьбы, после того как на протяжении тринадцати лет подвергал свою жизнь опасности ради других людей.

Ричер был рад отвечать на ее вопросы. Говорил он просто, искренне, ничего не приукрашивая. Стараясь, чтобы его рассказ носил только позитивную окраску. С негативными фактами в своей прошлой жизни он давно смирился. Разговор неспешно шел своим чередом, под шуршание шин по асфальту, порой прерываемое стуком колеса, попавшего в выбоину. Навигатор в мобильнике Ханны подсказал, что надо свернуть на шоссе I-70. Перед ними вдаль простиралась дорога. Горы в зеркале заднего вида съеживались, становясь все меньше, и наконец вовсе пропали в далекой дымке. Ханна гнала машину на восток, все дальше от Денвера, они срезали путь по диагонали и оказались почти на границе штата. Потом снова свернули. На этот раз прямо на юг. Пересекли узкую полоску территории рядом со штатом Оклахома. И продолжили путь по просторам Техаса.

Разговор стал постепенно иссякать, после того как Ханна затронула тему отношений Ричера с женщинами. Ее вопросы он обратил к ней самой, от прямого ответа она уклонилась и стала рассказывать о своем странном браке с Сэмом Ротом. По ее словам, он был славный малый. Ханна могла рассказывать о нем бесконечно. О том, как они жили — вроде бы вместе и как бы поврозь. Некоторые ее воспоминания были окрашены чувством нежности к нему. Были и очень забавные. А были и бредовые, из далекого прошлого. Голос предающейся воспоминаниям Ханны постепенно менялся. Становился все тише. Говорила она все медленнее. В конце концов по щеке ее скатилась слезинка. Одна-единственная. Ханна смахнула ее и бросила косой взгляд на Ричера, будто говоря ему: теперь ваша очередь.

Но Ричер молчал.