На краю надежды

Глава 22 — Дима

Несколько дней назад.

«Она ушла. Нас больше нет. Я всё испортил. Я потерял её…»

Меня снова ловят и скручивают. Скоро руки выдернут с корнями. Прежде, чем моя щека вновь разрывает поверхностный слой кожи об острые края штукатурки или кирпичей, я вижу её. Вижу её. Она скрывается за углом и даже головы не поворачивает.

Горечь встаёт колом в моем горле. Звон от крика охранника в ушах не в силах заглушить внутренний вопль отчаяния. Стискиваю зубы до пронзительного скрипа и хруста.

Меня вкидывают в камеру. Боль от удара спиной о пол не может перекрыть мою душевную боль. Заползаю, как червяк, на нары и, повернувшись лицом у безликой серой стене, сворачиваюсь клубком. Пустота в душе и вокруг. Хочется вопить во все горло. Но взгляд, её взгляд. Тот которым смотрит победитель на проигравшего, что валяется у его ног в грязи. Этим самым взглядом правомерно смотрела на меня Мила и теперь он душит меня.

Пережимает гортань и вопль тонет в желудке, вызывая позывы к тошноте. Зажмуриваю глаза и искренне пытаюсь не думать. Просто не думать. Нельзя думать. Это верный путь к сумасшествию. Я на полпути к нему. Слышу, слышу. Я слышу, как пискляво шепчет рассудок «держись». Чувствую как ногти до крови цепляются за это слово.

— Хэй, парень. Ты чего? — словно из трубы длинною в три километра и диаметром сантиметров в пять слышится голос Ильи.

И только тогда замечаю, что ногти и правда кровоточат. Я же выцарапал имя Миланы на стене перед собой.

— Боже, — тяжело выдыхаю я и сажусь лицом к парнишке, — Илюх, я и реально схожу с ума, — смотрю отупело на окровавленные руки.

Голова кругом, охватываю её обеими руками, но это не имеет никакого эффекта.

— Ты как?

— Как я?

«А правда, как я? Где же я свернул не туда? Где же я так сильно заплутал? Запутал так, что смог поставить под сомнение слова той единственной, кто вытащил меня тогда из самого страшного кошмара.

— Ты когда-нибудь переживал предательство того, кто дал тебе жизнь?

— Брат, да что стряслось-то?

— Я потерял любимую. Вот, что случилось.

— Я конечно не в курсах, что у вас там и как, но, блин, чувак, если она тебя любит, то поймёт.

— Я столько ей всего наговорил. Я урод. Но, черт возьми, я не мог не поверить матери. Она была против наших с ней отношений. А потом она прислала фотки….фотки, где моя девушка с другим…это было так правдоподобно, что у меня крыша поехала.

— Понимаю, брат. Моя такая же. Вечно суёт нос не в свои дела. Но это единственный человек, который безоговорочно тебя любит.

— Да, но….это всё равно было подло…все это было слишком стремно…

— Я уверен, что у тебя с девушкой ещё не все потеряно. Я конечно плохо тебя знаю, но думаю, вы с этим справитесь

— Спасибо, я тоже.

В скором времени в сизо приезжают медики, чтоб собрать биоматериал у нас с Милой. За эти короткие полчаса, что мы сидим в одном кабинете, мы не разговариваем, да и особо-то тут не поговоришь, когда медики не отходят от нас не на минуту.

— Время прогулки! — металлическим голосом оповещает охранник. — А ты, красавчик, сначала к медичке сходишь, — тычет он меня в плечо и как-то странно ухмыляется.

“Вот же ж козёл!”

Но я покорно склоняю голову и подставляю руки для браслетов. Их металлические замки со скрежетом застёгиваются на запястьях. Меня выводят в душный коридор. Лампочка через три камеры от моей так и мигает. Закусываю верхнюю губу и получаю тычок меж лопаток.

— Шевели помидорами, урод!

— Чтоб ты сдох, сука, — цежу я сквозь зубы.

— Что ты там ещё смеешь!

— Не стоит, Марк. Спасибо.

Поднимаю глаза и вижу девушку в белом халате. Крупные карие глаза без грамма косметики, с невероятно пышным обрамлением из ресниц смотрят на охранника. Она видная девушка, но до Миланы ей далеко.

— Ладно, Ксения Анатольевна, он ваш.

— Спасибо. Да и браслеты с него снимите.

— Но…, — кряхтит Марк.

— Снимайте, снимайте, — мягко настаивает она.

— Под вашу ответственность.

— Разумеется.

«Марк, хоть и неохотно, но подчиняется ей. Я бы и сам при иных обстоятельствах ей подчинился, а что ж нет-то.»

Прохожу следом за ней в маленький кабинет.

— Вижу легче вам, обвиняемый, не стало, — осматривает она мои руки.

— Ерунда.

— Ерунда, да не ерунда, — обрабатывает раны Ксения.

А я отстранённо смотрю в окно без решётки.

— Моя жизнь американские горки. И покой мне только снится.

— С чувством юмора все в порядке. Так и запишем.

— Так жизнь мне больше ничего не оставила.

— Разве? Слышала о вас не забывают. Родители. Красавица девушка…

— Милана…, — снова взгляд цепляется за ветку, что упорно бьётся о стекло. Облизываю губы, словно бы смакуя каждую только что произнесённую букву.

«Милана, только моя Милана. Девочка моя. Как же нас угораздило пересечься. Так внезапно, так резко и больно все разорвать. Почему ты? Почему я? Почему нас больше нет?»

— Родители и девушка больше не потревожат меня. Вот, буквально ещё раз с мамой встречусь и точка.

— Точка?

— А какие ещё есть варианты в отношении тех, кто придаёт, а других ты сам ранишь в самое сердце?

— Смотрю у вас, обвиняемый, все категорично. Либо чёрное, либо белое.

— Не я такой, жизнь такая.

— Не соглашусь с вами. Настоятельно рекомендую подумать о полутонах. Вдруг в них и есть вся суть. Особенно в преддверии встречи с вашей матерью.

— Ага, обязательно — отвечаю я и выхожу из кабинета

Чуть позже я выпрашиваю разрешение на важный звонок.

Меня ведут в комнату свиданий, где ожидает мама. Она сидит расслабленно, довольная собой. Её улыбка и блеск в глазах не вызывают у меня нежности и любви к родной матери.

«Безоговорочно любит меня. Помнить о полутонах? Серьёзно?».

Сажусь напротив неё.

— Димочка, сыночек. Я так рада тебя видеть. Мне сказали, что у тебя сотрясение и… Что с руками? — тянется мама ко мне, но я убираю руки со стола и откидываюсь на спинку металлического стула.

«Мне тяжело смотреть на неё».

Внезапно ловлю себя на этой жутковатой мысли. Пот струйкой стекает по спине.

«Господи, я теперь и перед матерью дышать спокойно не могу».

Прохожу пальцами по вспотевшим слегка волосам. Пыхчу, словно конь в голове. Лёгкие сейчас разорвёт.

— Не могу сказать того же, — беру стакан со стола и опустошаю его наполовину.

— Что? Я не понимаю — испуганно говорит она.

— Хватит строить из себя невинную овечку! Ты прислала те фото, чтобы мы с ней расстались, и у тебя это получилось, поздравляю. Она меня бросила. Так вот, я повторюсь, ты добилась чего хотела, теперь ты довольна? — из-за всех сил говорю спокойно и холодно, сжимая руки в кулаки.

Она в шоке замирает, смотря на меня, ее глаза наполняются слезами, затем она собирается с мыслями и твёрдо отвечает:

— Да, вполне!

— Какая же ты…

Её взгляд становиться огненно-дьявольским, губы съёживаются, а затем она с леденящей сдержанностью грозно отвечает:

— Ты знаешь, что я это делала из лучших побуждений. Она тебе не пара. Никогда, не при каких обстоятельствах она не станет частью нашей семьи. Вспомни, что было в прошлый раз с той… прошмандовкой Кристиной. В прошлый раз я была права на счёт неё. Просила тебя — бросай ее, не любит она тебя, и сделает больно. В итоге все так и было. Но ты меня не слушал, делал все по-своему и получил то, что получил. Если бы ты послушал меня, то тебе бы не было так мучительно больно. Так вот сейчас я тебя пытаюсь уберечь от мучений во второй раз, а ты упёрся в свою девчонку, как баран набитый и ничего не хочешь слушать, помощи близких не хочешь принимать, чтоб избежать боли и разочарований. Господи, сына, ну подумай ты головой хорошо, с кем тебе будет лучше.

— Не смей, не смей их сравнивать. Ты сильно ошибаешься, они совершено разные, в них нет ничего общего, поэтому никогда так больше не говори. Я разберусь с личной жизнью самостоятельно без тебя. Если бы ты хотела мне счастья, то приложила бы усилия, чтобы принять её. Ради меня и мира в семье. Узнать ее хорошо так, как знаю ее я. Но ты этого не сделала. Ты поступила так, чтобы только тебе было хорошо — вцепляюсь руками в край стола, чтоб не взорваться.

— Не смей так говорить, Дима, это не так! против твоей…. этой… все против — почти кричит она выйдя из-за стола и размахивает передо мной рукой.

— Своими действиями вы потеряете меня, а мы с ней будем сильнее ваших планов, чтоб нас развести, ты поняла меня? У тебя есть всего один шанс, чтоб я остался твоим сыном — это сказать правду про те долбанные фото. Если ты сейчас солжёшь, то навсегда потеряешь меня

Она тяжело дышит, а потом спокойно произносит:

— Какую правду?

— Те гадкие фото — это твоих рук дело? — она ошарашенно молчит — ну же отвечай! — кричу я

— Я сделала это во имя твоего блага. — по слогам свирепо отвечает она

Давлюсь собственной яростью.

— Благо? Благо! Ты себя слышишь? Мама! Какое на хрен благо? — взрываюсь и подлетаю к ней.

Она хватается за сердце и слово вымолвить не может

— знаешь, что? я собираюсь на ней жениться! у тебя больше не получиться меня обмануть или разрушить наши отношения, я больше не позволю тебе этого сделать. Никогда больше не смей лезть в мою жизнь. Я ненавижу тебя. Ты хоть понимаешь, что ты сделала? ты чуть не лишила меня любимой девушки. Браво мама, а теперь уходи, я больше никогда не хочу тебя видеть — тараторю я, не соображая, что говорю.

«С одной стороны, она этого заслуживает, сама виновата, с другой стороны я ненавижу себя за эти слова, мне погано все это говорить, ужасно стыдно и невообразимо больно от собственных слов. Какой же я подонок».

Она набирает полную грудь воздуха, закрывает глаза и рыдая выговаривает:

— Дима, я…, я…,

— Мама! Я умоляю, уходи и не приходи больше! — спокойно шиплю я.

Встаю и подхожу к двери. Хочу прервать это свидание, ведущее в никуда. Впервые я не в силах спорить и орать, с пеной у рта доказывая, что я прав. Ведь я прав, выбрав любимую и её благополучие?

«Любовь требует жертв. Это факт. Одно дело, когда ты выбираешь либо любовь, либо хобби. Либо любовь, либо вредные привычки. Либо любовь, либо друзья. Другое дело выбирать между любимой женщиной, с которой хочется прожить всю жизнь и родной матерью. Как из этого можно выбрать что- то одно? Это тоже самое, что, выбирать либо только дышать воздухом, либо только есть, одно без другого невозможно. Как тут выбрать? Никогда не думал, что встану перед таким выбором, но мне пришлось, и я его сделал. Это была вынужденная мера. При других бы обстоятельствах я бы никогда и ни за что не отрёкся от собственной матери, но это не тот случай. Я знаю, что она любит меня и хочет, как лучше, ведь она же мать. Но ее забота и любовь перешли границы. Так нельзя поступать, это не честно и не справедливо. Это подло делать что-то якобы мне во благо, заставляя меня и другого человека страдать. Это не логично. Какие же женщины дуры, когда любят. До какого же безумия порой доводит людей эта дурацкая любовь?»