Глава семнадцатая
Итак, отговорить племянника от безумной затеи Иван Павлович не сумел, как ни старался. Глашу, которая тоже была против, никто и вовсе не слушал.
– Если я могу попробовать хоть что-то предпринять, чтобы спасти Вареньку, то все сделаю, и хватит об этом, – с непривычной для себя решимостью отрезал Владимир Константинович, и Ивану Павловичу пришлось отступить.
Но, услышав, где именно должен стоять новый храм, он снова встал на дыбы.
– Отчего же именно на Пропащем? Гиблое место!
– Не хуже прочих. И почему гиблое-то? Что за суеверия?
Хотя, с другой стороны, чем уединённее место, тем меньше будет свидетелей этого сумасшествия. Когда Володя поймет, что затея провалилась (Иван Павлович не сомневался, что так и будет), некому будет тыкать в него пальцем, перешептываться, посмеиваться над его легковерием и упрекать в безбожии.
Про то, почему остров Пропащий пользовался дурной славой, Иван Павлович в точности не знал. Где-то что-то слышал, не более того. Насколько ему было известно, на Пропащем никто постоянно не жил, однако в тех местах хорошо ловилась рыба, поэтому в сезон там бывали рыбаки.
Приняв решение строить храм на Пропащем, Владимир Константинович отправился туда, уладив все формальности. Вместе с ним поехали Варенька и Солодников, к которому Иван Павлович чувствовал стойкую неприязнь, доходящую порой до отвращения. Отношения своего он часто не мог скрыть, оно невольно прорывалось в его тоне и манерах, Солодников же делал вид, что ничего не замечает.
Про то, что Вареньке стоит жить на острове во время строительства, сказал Солодников, но, собственно, других вариантов и не было: молодые супруги не желали расставаться (обоих против воли преследовала мысль о том, что им, возможно, осталось не так много времени вместе).
Когда Иван Павлович объявил племяннику, что тоже намеревается ехать на остров, тот воспринял это неоднозначно: вроде и не желал вмешательства дяди, опасаясь излишней опеки и давления, но вместе с тем был рад, потому что привык полагаться на него, как на отца.
Для троих Комыниных и Солодникова построили временные домики, и господа разместились там вполне комфортно, насколько позволяли условия. Уже в мае строительство шло полным ходом. Денег потребовалось немало, но Комынины были богаты. Владимиру Константиновичу должно было хватить и собственных средств, он надеялся справиться, не одалживаясь у дяди. В крайнем случае, можно продать дальнее имение, именуемое в семье «Малым», часть ценных бумаг или заложить большое родовое поместье.
Леса хватало на острове, прочие строительные материалы доставляли на остров баржами, рабочих наняли в Быстрорецке и в окрестных деревнях. Как раз во время найма строителей снова возникла тема некоего проклятия острова.
– Людям очень нужна работа, но на остров они ехать не спешат, – сказал как-то за ужином Матвей Савельевич Комов, который руководил стройкой. – Говорят, нехорошее место.
Иван Павлович посмотрел на племянника, но тот пожал плечами: дескать, люди есть люди, болтают всякое, кто ж им запретит?
– А почему именно оно дурное, не говорят? – осведомился Комынин-старший.
– Говорят, много рыбаков потонуло. Рыбы-то полно, но не всем везло возвращаться с уловом обратно. Остров потому и называется Пропащим. – Матвей Савельевич усмехнулся в усы. – Еще слыхал, будто птицы над островом никогда не пролетают. Избегают, стало быть. И живность в здешнем лесу никакая не водится, потому тут так тихо.
Иван Павлович попытался вспомнить, видел ли пролетающих птиц, слышал ли какие-то звуки в лесу, но не смог.
– Что за ерунда, – поморщился Владимир Константинович.
– Отчего же, такое возможно. – Матвей Савельевич отложил вилку и нож. – Есть территории, где испокон веку никто не желает селиться: не строят домов, не основывают селений и городов. Без видимых причин люди избегают их. Объяснение, скорее всего, самое простое, и ученые будущего отыщут его. Возможно, это связано с течением подводных источников или с процессами в земной коре. Никаких чудес нет.
Но одно чудо все же было – и Владимир Константинович боялся в него поверить. Вареньке становилось лучше. По мере того, как продвигалось строительство, она буквально оживала: на щеки вернулся румянец, появился аппетит, вернулся сон. А главное, она была спокойна и весела: исчезли апатия и уныние, Варенька охотно прогуливалась по лесу, смотрела, как идут работы, вернулась к любимым занятиям живописью, к которым во время болезни совершенно утратила интерес.
Никаких ужасов ни с кем не случалось: рабочие не пропадали и не травмировались, а сам темп строительства был на удивление бодрым, и природа будто бы способствовала начинанию.
– Вы не поверите, – рассказал как-то Матвей Савельевич, вернувшись с большой земли. – Там все дождем заливает, дороги раскисли, а над островом будто кто зонт раскрыл: ни капли не упало.
Позже такое случалось не раз и не два. Лето выдалось средненькое, небо то и дело хмурило лоб, заливаясь слезами дождей, и только на Пропащем было ясно и сухо.
«Но ведь это странно, – размышлял порой Иван Павлович, – странно и тревожно».
Не так давно по Быстрорецку ходили разговоры про Николая Федоровича Петровского, богатого коммерсанта, промышленника, которому вздумалось выкупить старую больницу для малоимущих, превратить ее в особняк и поселиться там с молодой красавицей-женой. Замысел Петровского многим казался непонятной блажью: с какой стати кому-то понадобилось жить в таком скорбном месте? Горожане знали, что на высоком холме, откуда был виден весь город, располагалась не только клиника, но и мертвецкая, куда во время мора свозили тела умерших со всего Быстрорецка.
Поначалу все казалось досужей болтовней, но со временем, когда в особняке стали пропадать люди, по городу поползли зловещие слухи о том, что дом Петровских проклят, поскольку стоит в месте, где обитает потустороннее зло. Кончилось все печально и для самого Петровского, и для его семьи, и история эта постоянно приходила на ум Комынину-старшему. Почему-то казалось, что и с ними всеми на Пропащем острове может случиться плохое.
Вдобавок Солодников как не пришелся Ивану Павловичу по душе в первый миг, так и не сумел завоевать его расположения. Скрытный тип, который упорно не объяснял, каким образом строительство храма может помочь Варе справиться с недугом.
Никто, кроме Ивана Павловича, ни о чем не тревожился, наоборот, люди радовались, что работы по возведению храма движутся с невиданной скоростью.
– Не иначе Господь помогает, – говаривали рабочие, – видать, благое дело делаем!
Разумеется, никому из трудившихся на стройке не говорили правды о том, что храм посвящен вовсе не христианскому богу.
– Зачем им знать? Пусть считают, что это обычная церковь, – сказал еще до начала стройки Солодников, и все с ним согласились.
Однако некоторое недоумение проскальзывало.
Во-первых, расположение церкви.
Солодников указал место почти в самой середине острова, в центре глубокой выемки (или, правильнее сказать, в овраге). Проще и логичнее было бы возвести храм на возвышенности, например, на высоком берегу реки – и красиво, и видно будет издалека.
– Зачем материалы в такую даль тащить? Еще и низину придется укреплять, чтобы края не осыпались, чтобы не заливало водой; ступени надо делать, – попытался высказать свое мнение Комов, но его не стали слушать.
Вторым моментом, который не прошел незамеченным, была необычная форма храма. Солодников точно указал, как он должен выглядеть, и облик здания отличался от вида всех прочих церквей.
Солодников предоставил чертеж, требуя, чтобы храм построили в точном соответствии с ним, и Матвей Савельевич, взглянув на схему, нахмурил кустистые седые брови:
– Простите, но тут, вероятно, какая-то ошибка. На чертеже вовсе не христианский храм. Я знаю, о чем говорю. Существует лишь несколько их типов: храмы строят в виде креста, в форме круга, в форме восьмиконечной звезды (означающей Вифлеемскую звезду, что привела волхвов к месту рождения Христа). Самые древние храмы возводились в форме корабля. Есть еще здания четырехугольной формы, а также встречаются строения смешанного типа: по внешнему виду одни, а внутри – другие. Но тут – круг, внутри которого находится треугольник, и это…
– Я признателен вам за то, что поделились своим мнением, – перебил Комова Владимир Константинович, – однако плачу не за то, чтобы вы читали нам лекции.
Матвей Савельевич открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал.
– Если наша договоренность в силе, надеюсь, вы приступите к работе и сделаете все так, как я прошу, – прибавил Комынин-младший.
– Безусловно, – суховато ответил Комов. – Прощу прощения за неуместные рассуждения.
Весну сменило лето, на смену ему пришла осень; строительство шло споро, без сложностей и каких-либо неприятных происшествий. Громы небесные не поражали храм, люди не сбегали со стройки, не жаловались, не боялись.
Постепенно тревога, которая снедала Ивана Павловича, стала отпускать его. И не только потому, что не было поводов переживать, но и потому, что Вареньке становилось все лучше, она расцветала на глазах, а любимый племянник был счастлив.
В ноябре Комынин-старший решил отправиться в Санкт-Петербург. Некоторые дела требовали скорейшего вмешательства, да и в присутствии на острове не было, пожалуй, никакой необходимости. Защищать Володю и Вареньку ни от чего и ни от кого не требовалось, работы шли без помощи Ивана Павловича, и он рассудил, что вполне может провести позднюю осень и зиму в комфорте большого города, а ближе к весне навестить племянника с женой.
– Не волнуйтесь, дядюшка, – говорил Володя, прощаясь с Иваном Павловичем, – езжайте спокойно.
– Можно бы и вам уехать. Чего тут в холода-то куковать? – без особой надежды предложил старик и получил ожидаемый ответ:
– Солодников считает, что Вареньке нужно быть тут до окончания строительства. Иначе болезнь может вернуться.
Когда Пропащий скрылся из виду, Иван Павлович почувствовал облегчение: остров по-прежнему действовал ему на нервы, был похож на зверя, который притаился в кустах, выжидая подходящий момент для нападения. Вместе с тем старика не покидало ощущение, что он совершает непоправимую ошибку, оставляя Володю наедине с…
С чем? Иван Павлович и сам не знал. Древний бог, в честь которого возводили храм, пока никому не причинил вреда. Наоборот, явно помогал Вареньке.
А если именно «пока»?
