Костры Лета

Глава 8. Кулон в форме сердца

— Сайлас, подойди ко мне, пожалуйста.

Из другой комнаты раздался голос Линды. Он не был строгим, а напротив — спокойным и даже встревоженным.

Сайлас как раз заканчивал складывать в шкафу стопку комиксов. Услышав Линду, он поднялся с пола и направился к ней в комнату.

— Иду-иду.

Она узнала про деньги?

Вот черт! Ему сейчас достанется по первое число!

Надо что-то придумать… или признаться во всем первым?

— Линда, я…

Он застал Линду в ее комнате, сидящую на краю дивана. Взгляд опущен в пол. Она что-то сжимала в ладонях.

— Подойти ко мне, Сайлас, и закрой, пожалуйста, дверь.

Шкатулки нигде нет. Быть может, она не обнаружила пропажу.

Сайлас послушно закрыл дверь в комнату и встал перед Линдой. По окну барабанили капли дождя.

— Садись ко мне. Есть разговор.

Линда пригласила брата на кровать. Сайлас осторожно присел на край.

— Что-то случилось? — не выдержал и спросил он.

Сайлас заметил, как тяжело вздохнула Линда. Она явно собиралась с мыслями. Сестра, определенно, хотела сказать ему что-то очень важное. К тому же ему так и не удалось разглядеть, что она держит в руках.

— Я хотела передать его Филисси, когда она подрастет. Но подумала и решила, что мама хотела бы, чтобы его получил ты. В этом возрасте.

Линда раскрыла ладони, и на руках Сайлас увидел блестящую цепочку и серебряный кулон. Это было сердце. Человеческое. Сердце, как орган. С маленькими желудочками, предсердиями, артериями и венами, торчащими по сторонам. Красивое и изящное украшение. Сердце величиной с фалангу большого пальца. Аккуратное, гладкое, блестящее.

— Оно мамино? — спросил Сайлас.

— Папа подарил ей его, когда они начали встречаться. Первый подарок от него, вроде как. Красивое, правда? Маме оно очень нравилось. Я знаю, что она хотела передать его Филисси на память, но она еще маленькая, а я уже не могу хранить его.

— Почему?

— Думаю, оно тебе нужнее. В ней очень много маминой энергии.

— Она пропитывала его молитвами в храме?

Линда пожала плечами.

— Не знаю. Точно не скажу. Может, папа пропитывал. Но я знаю, что мама очень ценила и берегла этот кулон. Он был ей всегда очень дорог. С ним она даже чувствовала себя лучше. Ей было… спокойно на душе.

— Почему она не надела его… в тот день? Быть может тогда…

Не случилось бы аварии.

— Я не знаю, Сайлас. У меня нет ответов. Но сейчас я чувствую, что должна передать кулон тебе.

Она протянула увесистую цепочку с сердцем Сайласу.

— Держи. И не говори, что оно девчачье!

— Нет-нет, оно… универсальное. Оно такое…

— Да, знаю. Такое.

Кулон упал в руки Сайласу, и он ощутил вес серебряного сердца.

— Носи его с собой. Тогда мама всегда будет рядом.

Сайлас надел кулон на шею и сжал сердце в кулак.

— Спасибо, Линда. Это очень важно для меня. Правда.

Старшая сестра тепло улыбнулась брату и кивнула.

— Я хотел спросить, Линда…

Мысли хаотично крутились в голове Сайласа. Одри, Зверь, Лунная Леди, пророчество, лиловый свет, Каладриус, Мейсон, охота, Майло… мама…

— О чем же? — спросила Линда.

— Ты что-нибудь знаешь про маму Майло?

— Про маму Майло? Почему ты спросил?

— Не знаю. Я просто никогда о ней не слышал. Словно ее и нет вовсе. И никогда не было. Я знаю все про родителей своих друзей. Папа Барри работает на Маяке, а мама в детском саду. У Эгли мама в «Бешенной Креветке», а отца выгнали за пьянство. У Одри родители дантисты, поехали на континент. А Майло… я знаю только про его отца, мистера Мейсона. А что же с мамой? Она жива?

Линда ответила неутешительным взглядом.

— Видишь ли, братец, в их семье случилась… неприятная история. Трагедия. Мама Майло была… нездорова.

— У нее что-то болело?

— Можно сказать и так.

— Сердце? Кишечник?

— Мм… скорее, голова…

— Голова? Она что была…

— Не знаю, Сайлас. Не спрашивай. Была ли она сумасшедшей? Не скажу. Но у нее частенько портилось настроение. Одно время она ходила очень тоскливой. Возможно, депрессия. Не знаю. Отец Майло — мистер Мейсон — прирожденный охотник. У них дома много оружия. Одно ружье висело прямо на стене. Вот мама Майло взяла его и…

— И что?

— Пуф. Прямо в себя.

— Ох…

Сайласа это поразило. Он никогда бы ни подумал, что Майло потерял маму при подобных обстоятельствах. Что же он пережил? Что он чувствовал?

Сайласу не хотелось представлять, что бы он испытал, если бы его мама застрелилась, но навязчивые образы так и лезли в голову против его воли. Майло и мистер Мейсон пережили настоящую трагедию. И при этом мистер Мейсон не забросил охоту. Его жена застрелилась из охотничьего ружья! И он продолжает стрелять… из этого же ружья? Или из другого? И что сейчас с тем ружьем? Оно все еще висит на стене? Или они избавились от него?

— Майло пережил страшную трагедию, потеряв маму. И ты тоже. Мы все, трое. Но я не хочу, чтобы вы с Филисси сдавались. Мы вместе, и у нас обязательно все получится. Нужно лишь… поддерживать друг друга. Защищать друг друга. Ты ведь готов защищать сестру, Сайлас?

От кого?

От Зверя?

— Защищать Филисси?

— Да, Сайлас. Ты должен ее защищать точно так же, как я защищаю вас обоих. Я очень долго билась, чтобы вас у меня не забрали. Мы вместе только потому, что я ночами не спала, сражаясь за нашу семью. Вас могли отдать в приют. И когда мы увиделись бы снова? Может, никогда! А я этого очень не хотела. И думаю, вы тоже.

— Да, мы не хотели в приют…

— Вот видишь! А потому я хочу, чтобы ты был смелым и решительным. Как я. Как наши мама и папа. Чтобы ты смог постоять за Филисси, когда придет время.

— Хорошо, Линда. Я тебя понял. Я справлюсь. Обещаю.

— Спасибо, Сайлас. Для меня это очень важно слышать.

Она обняла брата, прижав к себе. В момент объятий Сайлас закрыл глаза и попытался на мгновение представить, что его обнимает мама. Ведь они с Линдой так похожи. Такой же запах, волосы. Такие же нежные руки.

— Береги кулон, Сайлас. Отныне он твой.

Ответив твердым кивком, Сайлас покинул комнату Линды и отправился на кухню, чтобы приготовить себе какао. Кулон в форме сердца Сайлас спрятал под футболку. Теперь он чувствовал, как холодный металл касается кожи.

Сделав чашечку горячего какао, Сайлас вернулся в свою комнату. Оказавшись на пороге, он заметил младшую сестру на своей кровати. Филисси сидела к нему спиной и разглядывала босые ноги.

— Филисси?

Сестренка оглянулась.

— Что там у тебя?

— Какао. Он горячий.

— Эх, не люблю какао. Лучше бы сделал горячий шоколад.

— Они похожи на вкус.

— А вот и нет! Но ты все равной дай-ка мне сделать один глоточек.

Конечно же! В этом вся Филисси. Все для нее.

— Конечно. А ты чего здесь? Грустишь что ли?

Филисси прикусила край губы и обреченно вздохнула. Ее крохотные плечики подняли и опустились.

— Есть немного.

— И какая же причина?

Она не решилась ответить.

Сайлас сел рядом с сестренкой и протянул ей чашку какао.

— Осторожно, горячий.

Филисси коснулась края чашки губами и сделала маленький глоточек.

— Ничего так, — отозвалась она, — но горячий шоколад гораздо лучше.

Сайлас, получив чашку, поставил ее на тумбочку, чтобы какао немного остудилось.

— Рассказывай, Филисси. Я же знаю, что ты бы ни за что просто так ко мне не пришла. Ты хочешь поговорить? Что тебя так расстроило?

Они сидели перед окном, в которое стучался ливень. Отблески света падали на босые ноги Филисси.

— Ленни, — произнесла она.

Сайлас терпеливо выжидал, давая возможность сестренке выговорится.

— Мне кажется, что он не хочет дружить со мной.

— С чего ты это взяла?

— Ты же сам видишь.

Она указала на ноги.

Сайлас давно привык к особенности Филисси и давно не обращал внимания на перепонки между пальцами на ногах сестры. Ни у кого в роду не было ничего подобного. Филисси родилась первая с кожаными перепонками. Сама она считала их уродством.

— Я хочу их вырезать, когда вырасту. Сайлас, Ленни не хочет со мной играть, потому что думает, что я лягушка!

— Он так и сказал тебе? Что ты лягушка?

— Конечно, нет! Но я-то знаю, о чем он думает, когда смотрит на мои ноги! Кому понравятся такие лягушачьи лапки? Сайлас, почему я такой родилась? Почему у меня нет нормальных пальцев, как у всех детей?

Если бы Сайлас знал ответ.

— Если честно, мне твои перепонки всегда казались… милыми.

— Милыми? Не льсти мне! Ты тоже считаешь, что я — урод!

— Филисси, не говори так, прошу тебя. Я никогда так о тебе не думал. И Ленни, я уверен, тоже. Расскажи мне о том, как вы провели время на Маяке.

— Да никак! Он постоянно был со своим отцом. Или с Киллианом общался. А на меня будто внимания не обращал! Вечно был занят этим дурацким фонарем! Что в нем такого интересного?

Девчонки! Им никогда не понять, что может быть интересного в «дурацком» фонаре на Маяке!

— А когда вы пошли к Океану? Он с тобой общался?

— Немного. Но чаще уплывал подальше от берега, где мне плавать страшно! Что б быть одному! Он не хотел плавать со мной, я же вижу это! Он словно… избегает меня. Почему, Сайлас? Почему? Все из-за перепонок, вот я и поняла… Ленни, как и вы все, мальчики, хочет дружить с красивыми девочками, а не с лягушкой…

Филисси всхлипнула. Сайлас заметил, как хрустальная слезинка покатилась по нежной щеке сестренки.

— Филисси, ты очень красивая! И я это говорю не потому, что хочу тебя утешить и не потому, что я — твой брат. Ты — дочь своей мамы. Вспомни нашу маму, Филисси. Она же очень красивая! И Линда. Посмотри на нее! Ты будешь такой же потрясающей девушкой, Филисси. Я в этом уверен на все сто. Все женщины в нашей семье — настоящие красавицы. И ты не будешь исключением.

— В семье не без урода… и я — ваш уродец…

— Филисси, даже не думай об этом! Ты веселая, заводная, энергичная. Уверена, что Ленни заметит, какая ты добрая и щедрая.

— И хитрая!

— Этого у тебя точно не отнять! Хитрюга маленькая! И со временем он перестанет обращать внимание на твои перепонки. Спроси у Линды — она вообще не помнит, что они у тебя есть. Ты и сама про них забываешь.

— Я просто привыкла к ним.

— И он привыкнет. Не переживай на этот счет, Филисси. Не переживай об этом ни минуты.

Филисси, всхлипнув снова, вытерла слезинку и посмотрела на брата блестящими глазками.

— Спасибо, братик.

— Иди ко мне, сестренка!

Сайлас обнял Филисси и повалил ее на кровать. Обнявшись, они лежали и смотрели в потолок.

— Сайлас.

— Да?

— Ты помнишь лицо мамы?

Отчего-то Сайлас постоянно представлял себе лицо Линды, а не мамы. Воспоминания о маме с каждым годом расплывались.

— Я не помню, — призналась Филисси, — я помню ее запах… помню ее голос… помню ее руки… помню, как вкусно она готовила фруктовое пюре… у Линды такое не получается. Оно вкусное, но не такое, как у мамы. Чего-то не хватает. Но ее лицо… Сайлас, оно словно… в тумане. Оно растекается… я не могу уловить его! Закрываю глаза. Представляю маму. Но вижу ее силуэт, слышу ее голос, но лицо… почему я не помню ее лица?

Сайлас поймал себя на том, что понимает, о чем говорит Филисси. Лица родителей терялись из памяти, но их голоса и какие-то моменты из жизни плотно вспоминались.