Марк Розовский

Сладкая фамилия

Помните рассказ Антона Павловича Чехова «Лошадиная фамилия»?.. Аналогичный случай произошел в школе КГБ города Тамбова. Давно уж это было, во времена оные…

Это сейчас имя академика Сахарова знают все. А тогда оно еще оставалось засекреченным. Но академик уже успел проявить себя как будущий диссидент.

И вот о нем впервые рассказывает молодым курсантам какой-то полковник, приехавший из Москвы.

— Это, — говорит, — сейчас самый опасный человек для нашей госбезопасности. И такой он, и сякой, особенно неприятно, что он Герой Соцтруда и притворяется мировой величиной в науке… От него сейчас как от физика пойдет, можно сказать, атомная реакция. Мы, — говорит, — все скоро погибнем от его свободолюбивой энергии. Его, — говорит, — нам в ближайшее время придется обуздать, чтобы сохранить мир во всем мире.

— А как фамилия этого нашего предателя? — спрашивают курсанты докладчика. И не столько из любопытства, сколько из профессионального желания знать, с кем им предстоит бороться. Кого сажать, за кем следить.

А докладчик как раз на этом месте запнулся, то ли склероз ему в голову вдарил неожиданно, то ли вчера в поезде принял на грудь больше, чем нужно, а вспомнить фамилию этого мерзкого академика не может. Экает, бэкает с трибуны, а нужное слово из его тугодумной башки не выскакивает.

— Помню, — говорит, — у него фамилия… эта… какая-то сладкая!..

Тут тамбовские курсанты — ребята молодые, палец в рот не клади — откусят! — начинают из зала подсказывать полковнику. Происходит нечто почти по Чехову, хотя большинство Чехова читало и могло приезжего полковника не ставить в неловкое положение.

— Сластин? — кричат желающие получить в школе КГБ хорошее образование. — Академик Сластин?

— Нет, не Сластин. Но что-то похожее.

— Тогда, может, Сладунькин?.. Или Сладунько?.. Или Сластенко?

Полковник улыбается смущенно, трет вспотевшую шею, а шея у него во какая — сосна в три обхвата! — но вспомнить фамилию не может.

— И не Сластенко, и тем более не Сладунько. Извините.

— Может, Конфеткин?.. Или Шоколадкин? — это уже издевается кто-то из задних рядов. — Или, на худой конец. Медовой?..

— Кондитерский! — предлагают.

— Тортов!

— Пирожных!

— Крембрюлевич!

Всё мимо. Полковник тупо качает головой.

— Может Бисквитов?.. Или Соси-Леденцов?.. Или, наконец, даже Ромов-Бабов?!

Юные голоса будущих бойцов невидимого фронта становятся все более по-петушиному звонкими, а бедный полковник прямо на глазах скисает и никнет.

«Что-то с памятью моей стало!» — хочет он спеть на известную мелодию, но и она сейчас забыта, не вспоминается и подавно.

— Сладкоруков!.. Сладконогов!.. Сладкоежкин!.. Сладконожкин!.. Сладкоухов!.. Сладкобрюхов!.. Сладконосов!.. Сладкозубов!.. Сладкоглазов!.. Сладкохренов!..

Один курсант вообще обнаглел и прокричал совсем уж отвратительную фамилию:

— Рахат-Лукумов!..

Полковник на это взбеленился.

— Прошу, — говорит, — меня впредь не оскорблять такими фамилиями и сохранять мое офицерское достоинство.

Тут в тишине возьми и раздайся чей-то разумный голос:

— Цукерман.

Полковник хлопает себя по лбу и говорит:

— Вот это уже ближе. Кто сказал «Цукерман» — встать и три шага вперед.

С первого ряда встает курсант-отличник и делает все, как приказал товарищ полковник. Встает и три шага вперед. Замерли все, только занавесочки у форточки недисциплинированно трясутся.

— Сахаров его фамилия!.. Сахаров! — выпаливает полковник под бурные, долго не смолкающие, чисто съездовские аплодисменты. — А вам, курсант, объявляю благодарность за находчивость в трудную минуту.

— Служу Советскому Союзу!

…Говорят, тот полковник давно уже стал генералом, а бывший отличник-курсант совсем на днях получил звание полковника.